Испытательный срок
Шрифт:
Старов оценил. Оценила и аудитория. По объявленным в конце результатам зрительского голосования выходило, что Обарин победил с отрывом: его поддержали добрые две трети зала. Это, конечно, мало что значит; дебаты — ещё не выборы, да и до сентября пока далеко… В отделе обсуждать политику не возбраняется, но шеф не любит влезать во властные интриги. Контроль при нём всегда был подчёркнуто нейтрален; бесстрастная шестерня в государственной машине, очень важная шестерня, очень мощная, очень маленькая. Верховский вряд ли будет рад, если Мишкины догадки оправдаются. Небрежно бросить на весы репутацию,
Взвинченный и деятельно-рассеянный, Мишка кое-как припарковал машину у двухэтажной библиотеки и понял, что на вдумчивый разговор не настроен совершенно. А надо — не зря ведь столько ехал! Солнце уже поднялось высоко и вовсю припекало; Старов пристроил под лобовым стеклом светоотражающую шторку, чтобы не нагрелась в салоне чёрная искусственная кожа. Ладно уж, это не должно быть сложно. Чужие близкие отношения, друзья, привязанности… Старушки-сплетницы обычно не прочь о подобном порассказать.
Из двух засевших в царстве тишины и книжной пыли библиотекарш Лялину Мишка определил безошибочно: второй, улыбчивой и румяной, никак не могло быть больше двадцати пяти. Шеф не зря назвал Надежду Андреевну дамой: она полностью соответствовала представлениям Старова о благообразной пожилой интеллигентке. Обозначить её словом «женщина» казалось грубым, а «бабушка» — чересчур нежным. Соблюдая регламенты пополам с седьмой статьёй, Мишка вежливо поздоровался, удостоверился, что не обознался, и показал Лялиной корочку — так, чтобы не видела её коллега. На сухощавом лице отразилось любопытство, озабоченное и озадаченное.
— Леночка, я отойду на часик, — изрекла дама низким резковатым голосом и взбудораженно поправила очки на длинной золотой цепочке. Молоденькая библиотекарша воззрилась на неё, а заодно и на визитёра с простецким жадным интересом.
Стены в тесной каморке, служившей здесь комнатой отдыха, кухней и раздевалкой одновременно, недалеко ушли от хлипких гипсокартонных перегородок. Мишка с трудом затолкал куда подальше жгучее желание натянуть здесь чары тишины; Лялина сразу заметит и почует неладное, а он подчёркнуто просил её о необременительной беседе. Старов был уверен, что ему предложат чай, и ему предложили — пыльно-чёрный, претендующий на изысканное происхождение и страшно вонючий. Наслушавшийся рассказов Некрасова контролёр улучил мгновение и сунул под язык таблетку нейтрализатора. Надежда Андреевна, конечно, маг, но кто ей мешает прикупить в аптеке бутылочку какой-нибудь дряни и держать ради таких вот случаев?
— Я бы хотел вас расспросить о вашей двоюродной сестре, — осторожно начал Мишка, украдкой запустив запись на телефоне. Шефу наверняка будет интересно послушать.
— О которой? — насторожилась Лялина. В её длинном сморщенном лице что-то неуловимо напоминало о фотографии в досье Свешниковой; семейное сходство, надо думать.
— О Лидии Николаевне.
— Вот как, — Лялина поджала губы и небрежно-изящно
— Что вы имеете в виду?
— Ох, ну будет вам, — Надежда Андреевна подтолкнула к собеседнику вазочку с печеньем; курабье уставилось на Мишку глянцевитыми красными глазками. — Хотя, наверное, вы слишком молоды и не застали всех этих выходок… Кузина обожала шокировать общество, — с удовольствием пояснила Лялина в ответ на озадаченный Мишкин взгляд. — То разгромные статьи в адрес Магсовета, то какие-то сумасшедшие законопроекты, то эта её благотворительность… Я слышала, паренёк-профан, которого она пригрела двадцать с лишним лет назад, теперь сидит где-то очень, очень высоко.
— Это вы о ком? — жадно уточнил Старов. Кто-то высокопоставленный, водивший двадцать лет тому назад дружбу со Свешниковой — первый кандидат на проверку.
Лялина раздражённо звякнула ложечкой.
— Сейчас не знаю, как его зовут. Тогда это существо, — она брезгливо поморщилась, — откликалось на кличку Ноготь. Вы ведь наверняка знаете подобную публику: отбросы общества, мелкая преступная шваль… Не знаю, что Лида сотворила, чтобы сделать из него человека.
— Вы не одобряете этой… благотворительности? — напрямик спросил Мишка.
— Ещё бы я её одобряла! — возмущённо фыркнула собеседница. — Работа на публику, ничего более! Лиде дорог был её образ, эдакая храбрая бунтарка, вершительница справедливости… Подбирать на помойке юных моральных уродов — это да, это шло к её медийному лицу. Помочь собственной семье — уже какая-то мелочность, фи.
А дама явно обижена не на шутку. Интересно, за сколько лет до смерти Свешниковой сёстры прекратили общение? Может быть, сведения Лялиной не просто устарели — порядком протухли…
— Этот… Ноготь, — Старов для порядка отхлебнул терпкого чая; на языке остался странный привкус — что-то между землёй и плесенью. — Он был единственный?
— Единственный облагодетельствованный? — едко переспросила дама и ехидно прибавила: — Или единственный любовник? Полагаю, оба раза — нет.
— Вы знаете кого-то из… этих людей? — деликатно сформулировал Мишка. Не то чтоб ему хотелось копаться в чужом грязном белье, но кому доверяешь больше, чем человеку, с которым просыпаешься по утрам?
— И знать не хочу, — отрезала Лялина. Старов живо представил себе сцену: крутая нравом Свешникова выгоняет за порог явившуюся просить помощи кузину, на заднем плане крутится будущая важная управская шишка. Примерно тут сёстры и расплевались — двадцать лет тому назад. — Хотя, без сомнения, это сейчас крайне полезные знакомства. Думаю, те же люди потом и покрывали её возню со всякой запрещёнкой…
— Какого рода запрещёнкой?
— Лида собирала артефакты, — Надежда Андреевна болезненно поморщилась. Должно быть, на коллекционные экземпляры уходили деньги, которые она по какой-то причине считала своими. — Не этот безобидный ширпотреб, которым торгует «Геката», о нет. Я точно знаю, что за владение некоторыми её побрякушками можно загреметь на пожизненное, а то и пойти под казнь. Лиде всё прощали. Как же, всеми любимая мадам Свешникова…