Испытательный срок

Романова Наталья Игоревна

— Ты что творишь? — Зарецкий отпрянул, покачнулся, оперся раненной ладонью о шершавый дубовый ствол. Ира поневоле поморщилась от чужой боли.

— Пытаюсь тебе помочь, — тихо проговорила она. — Я… я здесь без тебя не выживу, знаешь ли.

Ярослав медленно отнял ладонь от перепачканной алым древесной коры. Придирчиво изучил закрывшийся порез, осторожно вытер руку о безнадёжно испорченную рубашку. На миг устало прикрыл глаза.

— Не делай так больше, — с расстановкой произнёс он. Не злится, нет; скорее… расстроен? — Это очень опасно. Не представляешь, насколько.

Ира

молча дёрнула плечом, глядя в сторону. Что тут скажешь? Что делиться жизненной силой не только больно, но и неожиданно радостно? Что она ему столько раз обязана, что даже как-то совестно вести счёты? Что, в конце концов, кто-нибудь должен о нём заботиться, если уж он сам не желает?

— Река вон там, — она указала в сторону, в которую бежала до того, как выбилась из сил.

Зарецкий повернул голову, невесть что высматривая в лесной чаще. Потом сбросил с плеч сумку, осторожно стянул с себя рубашку и скомканной тканью стёр с кожи не успевшую застыть кровь. Ира сообразила порыться в вещах, отыскать сменную одежду. Ярослав благодарно кивнул ей.

— Опять придётся потратиться, — проворчал он, затягивая у горла алые тесёмки. — Идём. Нужно успеть переправиться до темноты.

LX. Врозь

— Отвратительное зрелище.

Скрипучий Костиков голос выдернул Мишку из забытья. Старов рывком поднял гудящую голову, с силой провёл по лицу ладонью, стряхивая остатки болезненной дрёмы. В тесной переговорке было жарко и душно; в спрятанное за жалюзи окно мерно стучали дождевые капли.

Кажется, уже настал день.

— Извини, — мученически пробормотал Старов, всё ещё пытаясь осознать, на каком он свете.

Костя негодующе фыркнул.

— Это всё?

Он выглядел как-то непривычно; Мишка не сразу сообразил, что это из-за других очков. Прежние разбились. Старов свёл брови к переносице: в короткой ночной перепалке Костя совершенно точно не был невинной жертвой.

— Всё, — буркнул Мишка, поднимаясь из-за стола. — Получил ты по делу, за это извиняться не буду.

Чернов вспыхнул, как подожжённая сигарета.

— Я был о тебе лучшего мнения!

— Даже не знаю, чем тебе помочь, — огрызнулся Мишка. Он подошёл к окну и сердито дёрнул на себя створку, впуская в комнату промозглую свежесть. Жалюзи взволнованно зашелестели на сквозняке. — Говори, чего хотел, и пошли работать.

— А уже как-то, знаешь, неохота, — ядовито процедил Чернов. — Я так подумал, что в судебные архивы прекрасно съезжу сам.

Мишка едва сдержался, чтобы не выругаться. Он совсем про это забыл. Костя ухмылялся победно и хищно; ждал, что коллега пойдёт на попятный — чтобы безжалостно его отбрить. Не хочется играть в эти игры, но и треклятый список фигурантов ох как нужен…

— Кость, — осторожно начал Мишка, лихорадочно подбирая слова, — ты же не собираешься…

— Именно это и собираюсь, — надменно бросил Чернов. — Хочешь, поспорим? На увольнение. Если я успею раньше — напишешь по собственному.

— Что ты несёшь?

— Спорим или нет?

— Пошёл ты…

Чернов хмыкнул и пошёл, напоследок хлопнув дверью переговорной.

Мишка от бессильной злости саданул кулаком по столу; боль слегка его отрезвила. Надо поговорить с шефом — но шеф немедленно спросит о результатах, которых нет. Старов включил свет; из призрачной комнаты за оконным стеклом на него хмуро глянуло заспанное отражение. Очень хотелось домой. Вызвонить Аню из её финансовой крепости и послать всё к лешему. Может, Чернов не так уж не прав — пора писать по собственному? За наставничество тоже платят неплохо…

Отражение угрюмо усмехнулось и пригладило торчащие вихры. Помечтали — и хватит, пора заниматься делом. Выхлестав стакан холодной воды, Мишка задержал дыхание, как перед прыжком в прорубь, и толкнул дверь в кабинет. Зря волновался. Чернова не было; за своим столом в одиночестве клевала носом Ксюша. Всё старается выглядеть сильнее, чем есть на самом деле. Мишке стало её жаль — хотя он ни за что не сказал бы об этом вслух.

— Ты чего домой не поехала? — осторожно спросил Старов, пробираясь к своему столу. — Шеф же разрешил.

Ксюша подняла на него мутноватый взгляд.

— А ты?

— А я тут поспал, — сообщил Мишка, вяло шевеля мышь. Компьютер тоже выныривал из сна медленно и неохотно.

Тимофеева пожала плечами. На часах — без малого двенадцать; четверть суток тому назад Верховский выпустил Мишку из логова после того, как вытянул все подробности происшествия в «Лесной сказке». Инструкций не дал. От вида рабочего стола, заваленного разрозненными черновиками, с души воротило. Может, оно всё как-нибудь самой разрешится? Приедет из судебного архива Чернов, победоносно махнёт добытой бумагой… Или явится из-за разлома Зарецкий и прояснит решительно всё, начиная с личности неведомого вредителя и заканчивая собственной биографией. Хорошо бы. Несбыточно.

— Пойдём перекусим, а? — предложил Старов, без удовольствия созерцая набитую непрочитанными письмами папку входящих. — Хоть чуть-чуть жить полегче станет.

Ксюша, подумав, молча встала из-за стола. У неё, похоже, тоже не шли дела: толстенькая канцелярская папка с ярлычком «Геката» так и лежала неразобранной рядом с клавиатурой. Задержавшись на миг у зеркала, Тимофеева сердитым жестом поправила завязанные в хвост волосы; Мишка, сощурившись, различил тускло поблёскивающие чары у её висков. Они никуда не делись, только те, что посложнее, выглядели причудливо деформированными, будто их целостность подверглась серьёзному испытанию. Значит, на них можно повлиять. Значит, их можно снять! И ведь Андрей даже говорил, как именно: мощным волевым усилием…

— Макс взял больничный, — негромко сообщила Ксюша, первой шагая в гостеприимно распахнутый лифт. — Командировка, похоже, вышла боком.

— Он вчера квёлый был, — виновато припомнил Мишка. — А я чего-то даже не спросил, в чём дело.

Ксюша опасливо покосилась на нагруженного компьютерным железом техника, бездумно болтающего головой в такт музыке в наушниках, и понизила голос до едва уловимого шёпота:

— Свириденко считает, что у нас тут нечисто. В Управе. Не успокаивался, пока шеф не забрал к нам дело его матери.