Испытательный срок
Шрифт:
— В прямом, — за окном мелькнуло и пропало расстроенное лицо Свириденко. Зарецкий свернул на запруженную машинами улочку и прибавил газу. — Там другие симптомы, более выраженные и… иного характера. Нет на нём никакого приворота. Тебе куда, до кольцевой?
До кольцевой — это даже слишком шикарно, минус лишняя пересадка. Поток двигался, хоть и не стремительно; пожалуй, выйдет быстрее, чем идти пешком и перебегать потом по запутанным переходам. В каждом проезжающем мимо автомобиле чудился новенький белый седан Татьяны Ивановны; Ира отвернулась от окна и уткнулась взглядом в молчаливую бортовую электронику. Снаружи пыльная и очевидно не новая, изнутри
— Ближе не подъеду, — с сожалением констатировал Зарецкий. Машина прижалась к бордюру и замерла, вхолостую фырча двигателем.
— Спасибо, — вежливо сказала Ира, торопливо отцепляя ремень. Тут бы и сбежать, но кое-что ещё сказать надо, иначе получится попросту непорядочно. — Насчёт Свириденко… Вы его не трогайте, ладно? Он никакой не нелегал или что там ещё, просто…
— Просто считает допустимым проявлять агрессию, — хмыкнул Зарецкий.
— Да не агрессию! — отчаянно возразила Ира. Она ещё и фамилию сдуру назвала! Всё теперь, не миновать бедному Славику проверки вместе с роднёй до седьмого колена. — Он просто такой, вот и всё.
— Хорошо, если так, — контролёр пожал плечами.
Ира вздохнула. Ну в чём можно подозревать подобного маменькина сыночка? В излишней самостоятельности? Так это Татьяне Ивановне беда, а любому нормальному человеку — естественное состояние…
— До завтра, — грустно сказала Ира, осторожно приоткрывая дверь. — И спасибо ещё раз.
— Не за что. Хорошего вечера, — прохладно отозвался Зарецкий.
Едва Ира захлопнула за собой дверь, машина заморгала поворотниками и сунула злобно прищуренную морду в соседний ряд. Ближайший вход в метро жадно заглатывал людские потоки между двух дорог, задыхающихся от жары и выхлопных газов. Ира поспешила нырнуть под ажурную зелёную арку, прежде чем оказаться сметённой толпой, изливающейся из многочисленных дверей вокзала. Думать не хотелось. Ни о Свириденко, то ли зачарованном, то ли нет, ни о Зарецком, которого чары не берут, зато интересует каждая собака, ошивающаяся рядом с Управой. Дышать в набитом поезде было нечем, пахло потом и металлом, но лучше висеть на поручне и терпеть тесноту, чем снова лезть в машину к кому-то из контроля. Ну их нафиг с их профдеформациями.
К папиному возвращению она успела. К тому времени, как знакомый до последней царапинки старенький «форд» занял привычное место под окнами, ужин ждал на столе, а по квартире весело гулял тайком впущенный в мамино отсутствие сквозняк. Папа ничего против не имел. Он вообще редко возражает. Особенно маме.
— Как день прошёл? — поинтересовался папа, бодро работая вилкой.
— Да ничего, — дежурно отозвалась Ира. Это, разумеется, значило «ничего хорошего» и чуть-чуть грешило против истины; всё-таки сегодня Верховский расщедрился на похвалу, а что касается Славика — Ира склонялась к тому, чтобы поверить
Папа принялся рассказывать, перемежая бесхитростные рабочие истории комплиментами ужину. Ира слушала, улыбалась и тихо радовалась, что никто не лезет ей в душу. Идиллия длилась, пока не заскрежетал сердито ключ во входной двери. Маме кто-то испортил настроение, и держать горести в себе она не собиралась.
— Витя, убери ботинки на коврик, — рявкнула она вместо приветствия, чеканным шагом входя в кухню. Кухонный кран зло зашипел, вторя её тону.
— Я уберу, — с готовностью вызвалась Ира. Слушать про то, как мама что-то не поделила с начальницей или как ей наступили на ногу в автобусе, лучше предоставить папе.
— Нет, Ирина, ты останешься здесь, — отрезала мама. Путь к отступлению был закрыт. — Скажи на милость, где ты наткнулась на Татьяну Ивановну и чего ей наговорила?
— Ничего, — опешила Ира. Теперь уже папа, не выносивший скандалов, вздумал позаботиться о ботинках и ретировался в коридор. — Я её и не видела с воскресенья.
— Почему тогда она мне звонила с упрёками? — прокурорским тоном спросила мама.
Скомканное влажное полотенце шмякнулось на столешницу и сбило солонку, оставив на рябом пластике неряшливую белую горку. Ира поспешно подняла баночку и вернула на место отскочившую крышку.
— А что за упрёки? — осторожно поинтересовалась она, сметая соль на ладонь.
— Она сказала, что ты недопустимо себя ведёшь! — объявила мама. — Что она от тебя такого не ожидала. И что ты должна перед ней извиниться.
— За что, интересно, — буркнула Ира. Стряхнув соль в слив раковины, она вернулась за стол и заставила себя отхлебнуть остывшего чаю. — Её Славик меня сегодня поймал около Управы. Еле отделалась.
— Славик? — мамино строгое лицо удивлённо вытянулось. — Поймал тебя? Что значит «отделалась»?
— То и значит, — пробормотала Ира. Вот, значит, как: сынуля помчался прямиком под крылышко к Татьяне Ивановне — возвращать машину и ябедничать, а обманутая в лучших ожиданиях мамуля не преминула высказать всё, что думает, заклятой подруге. Сколько лет, блин, прошло, а ни черта не изменилось! — Не понимают некоторые по-хорошему.
Не понимают и потому нарываются на возмездие в лице злобного контролёра. Мама нехорошо прищурилась; подобное туманное объяснение её, разумеется, не устроило.
— Ирина, — угрожающе начала она. — Тебе не пять лет. Ты должна понимать, что хорошие отношения с некоторыми людьми…
— Результат твоих многолетних трудов, — вздохнула Ира. — Мам, мне Славик нафиг не сдался, пусть не лезет только.
Мамины брови сошлись к переносице, как стрелки на схеме сражения.
— Как это понимать?
— Буквально, — фыркнула Ира. — Не пойду я с ним никуда. Татьяна Ивановна может спать спокойно.
Мама проглотила назревающую тираду и изменилась в лице. Нет, не успокоилась, просто сменила направленность негодования. К худшему.
— Ира, — предгрозовым тоном проговорила она, — Слава тебя на свидание звал?
— Вроде того, — нехотя признала Ира. Честное слово, лучше б Зарецкий ошибся ещё разок — приворот хотя бы можно снять!
— И ты отказалась?
— Да, отказалась.
Мама глубоко вздохнула и уселась на ближайшую табуретку. Судя по выражению лица, вот-вот начнёт поучать.
— Дочь, — все самые неприятные разговоры непременно начинаются с этого слова, — это глупо. Слава Свириденко — очень, очень хороший вариант.