Исследования и статьи
Шрифт:
В этой странной истории решающую роль сыграло, как мне представляется, одно немаловажное обстоятельство. Как известно, после пожара Москвы 1812 г., когда исчезла рукопись «Слова о полку Игореве», поднялись сомнения в ее «достоверности», и скептикам требовалось выставить невеждой или фальсификатором не Болтина, а самого Мусина-Пушкина [543] . Карамзин своим поспешным заключением открыл для них возможность обходного маневра. Насколько такой расчет был точен, показывают колебания Калайдовича, собиравшего воистину «по горячим следам» сведения о рукописи «Слова о полку Игореве», которого он был ревностный защитник. Одним из первых он мог использовать Мусин-Пушкинский список для сравнения с изданием 1792 г. и пришел к выводу об ошибке Карамзина. Но сила общественного мнения и авторитета официального «историографа» оказались столь велики, что даже полное изменение признаков искомого оригинала не разрушило, а лишь укрепило нападки скептиков.
543
Барсов Е. В.
Можно утверждать, что после 1812 г. судьба двух изданий — Правды Руской 1792 г. и «Слова о полку Игореве» 1800 г. оказывается неразрывно связанной, а та или иная точка зрения исследователей по поводу одного из текстов так или иначе отражается на отношении к другому. Упрекая Болтина в ошибках, цитировали Карамзина, но обращались уже не к Пушкинскому, а к Воскресенскому списку, подменяя пергаменный — бумажным, древний — поздним. И в то же время, сопоставляя, сравнивая отдельные части текста издания 1792 г., отыскивая «выброшенные» или «вставленные» куски, критики распоряжались Болтинским текстом с поразительной бесцеремонностью, обвиняя издателей в «антиисторизме» и полностью забывая как о принципах издания, провозглашенных в предисловии к нему, так и об описании оригинала.
Известным итогом подобного рода «исследований» явилась работа С. Н. Валка о Болтинском издании Правды Руской 1792 г. и о «методах работы» ее издателя, опубликованная сначала в «Трудах Отдела древнерусской литературы» [544] , а затем в составе более широкого исследования о принципах издания этого текста в XVIII в. — в «Археографическом ежегоднике» [545] .
Согласно утверждениям С. Н. Валка, текст издания 1792 г. является компиляцией из восьми списков, находившихся в руках издателей, и в основу издания был положен не хартейный, как указано в предисловии (за который вначале принимали Мусин-Пушкинский список), а, бумажный Воскресенский, по предположению Валка находившийся в Синоде в конце 1791 г. Соответствующим образом археограф представляет и работу И. Н. Болтина над текстом. Так, рассматривая в качестве примера первую статью Правды Руской в издании 1792 г., С. Н. Валк приходит к выводу, что она является «…склейкой того, как она читается в Краткой Правде, с тем, как она читается в Пространной Правде» [546] . Метод же работы издателя он описывал следующим образом: «…Болтин не только по своему разумению соединяет в одно целое разнородные по своему происхождению части текста, но и то, что дошло в исправном, казалось бы, виде, подвергает критике с точки зрения своего понимания и соответственно этому правит текст» [547] .
544
Волк С. Н. Болтин и его работа над Русской Правдой. // ТОДРЛ, XIV, Л., 1958, с. 650–656.
545
Волк С. Н. Русская Правда в изданиях и изучениях XVIII — начала XIX века. // АЕ за 1958 год. М., 1960, с. 141–149.
546
Волк С. Н. Русская Правда…, с. 144.
547
Там же.
Отказывая Болтину в самой возможности исторического подхода к тому или иному документу, С. Н. Валк пренебрежительно отзывается об исторических взглядах Болтина, а порой в его отношении к историку XVIII в. проглядывает даже враждебность, когда он, упомянув, что «в своих взглядах на Русскую Правду Болтин следовал В. Н. Татищеву», неожиданно заключает: «Мы видим Болтина националистом, апологетом и крепостного права и русского абсолютизма» [548] .
548
Там же, с. 145.
Что же касается провозглашенных в Предисловии принципов издания 1792 г., С. Н. Валк пишет:
«Болтин обещал в своем предисловии делать оговорки относительно разночтений. Им оговорено, что „ябетник“ встречен им только у „Татищева“ (так назвал Болтин напечатанный Румовским Академический список с примечаниями Татищева); такие же оговорки о разночтениях сделаны Болтиным еще только в пяти случаях и на всем протяжении его издания Правды, хотя их надо было сделать в десятки раз больше, если только принять во внимание все разночтения Академического Краткого и всех Пространных списков» [549] .
549
Там же, с. 144.
По-видимому, Валк имел в виду списки Правды Руской, изданные в первом томе ее академического издания 1940 г, — списки, которые физически не мог знать И. Н. Болтин, подчеркнувший в предисловии, что располагал всего только шестью неизданными и двумя изданными списками. Тем удивительнее очередной выпад Валка, что «при таких условиях нельзя удивляться обвинениям Карамзина, что в издании Болтина „находятся неисправности, большею частию умышленные, mo-есть мнимые поправки“» [550] .
550
Там
Суровый приговор, вынесенный «патриархом советской археографии», казалось, должен был навсегда закрыть вопрос о научном значении злополучного издания. Однако существует несколько аспектов, заставляющих еще раз к нему вернуться, чтобы рассмотреть причины и обоснованность столь категорических суждений. Напомню, что критика издания 1792 г. как в момент своего возникновения, так и в наши дни, связана с попытками дискредитировать научную деятельность и поставить под сомнение элементарную порядочность «любителей отечественной истории», превратив их если не в злостных, то в «благонамеренных фальсификаторов» [551] . А это значит, что наш вопрос имеет не только исторический, но и вполне актуальный научный интерес, поскольку от того или иного ответа зависит дальнейшая судьба издания 1792 г.: останется ли его текст «компиляцией» и окончательно исчезнет из научного оборота, или исследователям нашего древнейшего юридического свода законов можно будет возвратить науке принадлежащий ей по праву текст неизвестной сейчас рукописи.
551
Напр., Зимин А. Л. Приписка к Псковскому Апостолу 1307 года и «Слово о полку Игореве». // РЛ, 1966, № 2, с. 60–74; он же. К истории создания «Слова о полку Игореве». // ВЛ, 1967, № 3, с. 133–152; Моисеева Т. Н. А. И. Мусин-Пушкин — издатель древнерусских памятников. // Книга в России до середины XIX века. Л., 1978, с. 74–86, и др.
По счастью (или по иронии судьбы), а, может быть, не без умысла со стороны М. Н. Тихомирова, создателя и редактора «Археографического ежегодника», в том же томе, где напечатана работа С. Н. Валка, была помещена работа А. Т. Николаевой об И. Н. Болтине как археографе [552] . Читатель найдет там отзывы о Болтине и его работах таких историков, как С. М. Соловьев, М. И. Сухомлинов, В. О. Ключевский, В. С. Иконников и других, неизменно подчеркивавших глубочайшее уважение ученого XVIII в. к факту, документу и даже букве исторического документа, которое прослеживается во всех без исключения трудах Болтина, оказавших огромное влияние на развитие российской историографии и источниковедения. После всего этого не вызывает удивления и собственный высокий отзыв о Болтине А. Т. Николаевой, когда она пишет, что «характерной особенностью Болтина, как археографа, является чрезвычайно бережное отношение к публикуемому источнику, стремление донести его до читателя в неприкосновенности» [553] . К сожалению, сама А. Т. Николаева не решилась прямо выступить с пересмотром традиционного взгляда на издание 1792 г., ограничившись указанием, что «издатели взяли, как они пишут (выделено мною. — А. Н.), наиболее древний список и сличили его со всеми им известными списками» [554] . Но дальше, снимая сомнения, она писала прямо, что для Болтина «неприкосновенность текста публикуемого памятника была альфой и омегой» [555] .
552
Николаева А. Т. Вопросы источниковедения и археографии в трудах И. Н. Болтина. // АЕ за 1958 год. М., 1960, с. 162–186. Стоит отметить, что сам М. Н. Тихомиров неоднократно обличал С. Н. Валка не только в странной предубежденности относительно подлинности документов ранней русской истории, своего рода «историческом нигилизме», но и в прямой недобросовестности по отношению к издаваемым и комментируемым им памятникам отечественных древностей, объявляемых им «фальсификатами» (Тихомиров М. Н. О частных актах в древней Руси. // Тихомиров М. Н. Древняя Русь. М., 1975, с. 240–260, и др. работы).
553
Николаева А. Т. Вопросы источниковедения…, с. 181.
554
Там же, с. 178.
555
Там же, с. 184.
Итак, перед нами две точки зрения на И. Н. Болтина и на его последнюю работу — С. Н. Валка и А. Т. Николаевой, диаметрально противоположные друг другу по своим оценкам этого замечательного исследователя. И если за Николаевой стоят крупнейшие историки прошлого, то на стороне Валка — определенная историческая традиция, требующая своего рассмотрения ab ovo. В данным случае таким «яйцом» оказывается Н. М. Карамзин и его примечания ко второму тому «Истории государства Российского», поскольку он первым усумнился в верности текста 1792 г. и выдвинул сомнения, на которые «не ответил» А. И. Мусин-Пушкин.
Начнем с того, что «ответить» Карамзину А. И. Мусин-Пушкин не мог по той причине, что 2-й том «Истории…» вышел спустя год после смерти графа, рассчитать это при желании довольно просто. Удивительно другое: никто не подумал, почему все эти вопросы и упреки Карамзин не обратил лично к графу, когда пользовался его библиотекой? Однако какой библиотекой — той, что была на Разгуляе до пожара 1812 г., или какой-то иной, в которой находилась рукопись? Вопрос принципиальный, потому что после 1812 г. у А. И. Мусина-Пушкина никакой библиотеки уже не было.