Исследования и статьи

Никитин Андрей Леонидович

Новые данные о Мусин-Пушкинской рукописи 1812 г., содержащиеся в письме П. П. Бекетова от 8.11.1813 г., убеждают, что собственно в библиотеку Общества она попала не ранее этого времени, после чего с ней и мог познакомиться Н. М. Карамзин, не удосужившийся точнее установить ее происхождение, а, возможно, введенный в заблуждение К. Ф. Калайдовичем, уверенным поначалу в ее идентичности с Болтинским списком. Что же касается оригинала издания 1792 г., то еще до пожара 1812 г. у него было столько возможностей пропасть, затеряться, погибнуть, быть подаренным, украденным, вернуться в место своего первоначального хранения, попасть к старообрядцам или за границу, что дальнейшие его поиски в отечественных рукописных собраниях и хранилищах представляются

сейчас почти безнадежными. С этим следует смириться, признав, что подобно «Слову о полку Игореве», Болтинский список Правды Руской существует лишь в своем точном воспроизведении изданием 1792 г.

Что можно сказать о самом Болтинском списке и о работе историка над его изданием, кроме уже известного из предисловия? Наблюдения над формальной структурой памятника, над составом статей и вариантами текста приводят к заключению, что Болтинский список наиболее близок Музейскому виду, в частности, Воскресенскому списку, но гораздо старше последнего и вряд ли имеет с ним общий протограф. На это указывает отсутствие статей о приплоде скота, устава о «городских мостех» и статьи «о муке». Отсутствие описания рукописи, в которой находился этот список Правды Руской, лишает нас возможности определить заказчика или обстоятельства ее составления, что явилось бы серьезной помощью в объяснении некоторых моментов, например, большой грамотности текста.

Из палеографических явлений обращает на себя внимание преимущественное употребление «ука» с сохранением «оу» в начале слов; паерок употребляется редко, исключительно с предлогами [ПР, 1792, 11, 24, 26, 42, 46]. Наличие выносных букв отмечено только однажды [ПР, 1792,53], однако использование церковно-славянского шрифта для наиболее точной передачи текста заставляет признать отсутствие сокращений и выносов «под титла» явлением характерным для текста оригинала. С этими наблюдениями хорошо согласуется полногласие форм, показывающих, что при создании Болтинского списка на нем еще не отразилось югославянское влияние, столь заметное уже в памятниках письменности первой половины XV века [571] . Таким образом, предварительной датой Болтинского списка Правды Руской следует считать середину или вторую половину XIV века, т. е. время, которым датируется и Мусин-Пушкинский сборник.

571

Щепкина М. В. Русская палеография. М., 1976, с. 129–132.

Готовя текст рукописи к изданию, Болтин сверял его с пятью другими рукописными списками, указывая в примечаниях наиболее значительные разночтения. Приведенные выше, они помогают установить имевшиеся в распоряжении Болтина виды списков, но, к сожалению, среди опубликованных ни одного из них опознать не удалось:

1. Вариант «сути на рот» (ст. 9), так же как и форма «сути» (ст. 74) встречены только в списках Оболенско-Карамзинского вида [ПР, 1940, 348 и 356].

2. Вариант «метельник» (ст. 9), как и основное «метальник», везде показан с паерком, заменяющим букву «ь». В таком виде вариант имеется в Новгородско-Софийском списке [ПР, 1940, 149].

3. Вариант «занеже ему богодеял и хранил» (ст. 49) соответствует списку Музейскому II, тогда как изданный текст совпадает с вариантом Воскресенского списка [ПР, 1940, 382].

4. Вариант «налезут» (ст. 64) имеется во всех списках Музей-ского вида, кроме списков Воскресенского и Воронцовского [ПР, 1940, 471].

5. Вариант «детеск» (ст. 86) не найден ни в одном списке Музейского вида и ни в одном из списков Правды Руской, охваченных изданием 1940 г., являясь индивидуальным чтением Болтинского списка [ПР, 1940, 385].

6. Вариант «любо ли запа нань будет, ли запа не будет, любо прихожение ночное» (ст. 87)

находится единственно в Музейском II списке и отсутствует во всех других известных [ПР, 1940, 475].

7. Любопытно указание Болтина, что слово «сстаток» (ст. 98) имеется только в издаваемом им списке, тогда как теперь мы знаем, что оно характерно для всех списков Музейского вида, но не встречается за его пределами [ПР, 1940, 386 и 499].

8. Вариант «помогут» (ст. 107) характерен для большинства списков Музейского вида, кроме списка Музейского II [ПР, 1940,388].

Разночтения и варианты позволяют установить, что при подготовке издания 1792 г. в руках у Болтина, кроме печатных, были рукописные списки двух видов Пространной редакции: вид Оболенско-Карамзинский с характерным для его протографа формами «сути» вместо «сыпати», и Музейский вид, к которому был близок и оригинальный Болтинский текст. Сопоставления вариантов внутри списков Музейского вида, приведенные выше, без труда убеждают, что большинство совпадений с Воскресенским списком приходится на долю оригинала, в то время как варианты указывают на знакомство с Музейским II списком.

Можно утверждать, что существовал общий или два близких Протографа для Болтинской рукописи и списков Музейского вида; возможно, что сам Болтинский список явился протографом для списка Воскресенского, дополненного по другим. Однако от предположения, что Музейский II список или Воскресенский находились у Болтина при подготовке издания 1792 г. приходится отказаться. Основанием для этого служит отсутствие даже упоминания об «экономических» статьях о приплоде скота и пр., мимо которых не мог бы пройти Болтин.

Таким образом, я прихожу к выводу, что текст издания 1792 г. является точным воспроизведением Болтинского списка Правды Руской, при подготовке которого были привлечены не известные нам списки Оболенско-Карамзинского и Музейского вида, причем один из списков, воспроизведенный изданием 1792 г. «буква в букву», был непосредственным протографом списка Музейского II в его «канонической» форме. Последнее означает, что сравнение изданного Болтиным текста правомерно проводить только внутри этого вида списков Правды Руской, но никаких других, поскольку индивидуальные чтения данного списка отличаются лишь от списка Воскресенского, будучи характерны для большинства остальных списков Музейского вида, что не увидел (или не захотел увидеть) в своё время С. Н. Валк.

Анализ работы Болтина с текстом еще раз подтвердил высокие требования, предъявлявшиеся русскими археографами конца XVIII в. к изданию древних памятников, высокую точность передачи индивидуальных особенностей списка и критического анализа рукописи — всего того, что получило дальнейшее развитие в российской археографии XIX в. Хочется верить, что теперь исследователи Правды Руской вновь обратят внимание на ее Болтинский список в издании 1792 г., заслуживающий более глубокого и обширного изучения. Это и станет наилучшей данью уважения к трудам и заслугам выдающегося историка и археографа XVIII в., каким был Иван Никитич Болтин. К этому остается добавить, что в 1988 г. В. П. Козлов, сумев идентифицировать пять из шести списков Правды Руской, имевшихся в распоряжении И. Н. Болтина, вскоре обнаружил у И. П. Елагина сообщение и о шестом списке, древнейшем, обретавшемся в пергаменной летописи, которая осталась неизвестной историкам. В ней и находился тот самый «древнейший» список Правды Руской, «который в 1792 году издан тиснением от г. Болтина», что окончательно снимает все возможные на этот счет недоумения [572] .

572

Козлов В. П. Кружок А. И. Мусина-Пушкина и «Слово о полку Игореве». М, 1988, с. 178.