Исследования семьи: основные понятия

Маккарти Джейн

Евгеника, выдвинувшаяся на первый план в Западной Европе и США в конце XIX – начале XX в., увидела в генетической наследственности причину укрепления или подрыва потенциала наций. Эта точка зрения была связана с политической стратегией селективной репродукции с целью создания высшей расы и была практически дискредитирована в связи с Холокостом в Европе. В течение XX в. привлекли к себе внимание сначала социобиология, а затем и неодарвинистская эволюционная психология. Эти подходы рассматривают социальное поведение и чувства людей как имеющие биологическое происхождение и связанные с процессами естественного отбора, которые предположительно восходят к временам обществ охотников-собирателей; считается, что именно те гены, которые обеспечили выживание в эту эпоху, стали впоследствии передаваться и создали основу

человеческого генофонда. Эволюционно заданное поведение понимается как универсальное во времени и пространстве, потому что естественный отбор работает слишком медленно, чтобы успел обновиться генофонд, унаследованный от охотников-собирателей.

Эти теории, таким образом, пытаются объяснить нынешнюю социальную жизнь, в том числе и семейную, делая акцент на гендерном разделении наемного и домашнего труда; на сексуальном поведении, которое формируется разными биологическими стратегиями мужчин и женщин, направленными на обеспечение выживания максимально многочисленного потомства; на эмоциональной приверженности родителей к своим генетическим детям [Wilson, 1978]. Идея материнского инстинкта, например, выдвигается в качестве объяснения того, что матери ухаживают за своими детьми, защищают их и воспитывают. Соответственно, приемные родители в этой логике подозреваются в том, что с большей степенью вероятности могут плохо обращаться со своими пасынками и падчерицами или даже нанести им смертельный ущерб [Daly, Wilson, 1998].

Опасения по поводу связей между биологическим родительством, соответствующим ему социальным статусом и практиками заботы и эмоциональной близости с детьми с очевидностью проявляются в исследованиях, посвященных биологическому и приемному отцовству. Аскриптивное/приписываемое (или биологическое) отцовство рассматривается как коренящееся в биологических узах, в отличие от достигаемого (социального) отцовства, которое проявляется в близких и заботливых отношениях с детьми, что порождает дискуссию о том, насколько отчимы могут или должны чувствовать своих приемных детей «своими» [Edwards et al., 2002; Marsiglio, 1995]. В отличие от связи с биологическими отцами, не проживающими со своими детьми, биологическая связь между матерями и детьми рассматривается в обществах Европы и Нового Света как настолько «естественная», что матери, которые бросают или отказываются от своих детей, рассматриваются как неестественные [Gustafson, 2005]. Тем не менее матери могут отказываться и на самом деле отказываются от своих детей по разным причинам. Такие ситуации свидетельствуют в пользу аргументов о том, что никакой ген не может предопределить сложное и социально обусловленное поведение.

Биологические подходы связаны с имеющими давнюю историю дебатами на тему «природа против воспитания», в которых сторонники «природы» считают, что именно биология, а не окружающая среда, является ключевым механизмом, определяющим причины человеческого поведения. Одним из способов разрешить эту проблему стали исследования близнецов (однояйцевых и разнояйцевых), воспитывающихся в различных обстоятельствах. Последние работы указывают на сложность взаимодействия между биологией и окружающей средой, а не на определяющую первичность того или другого [Mofi tt et al., 2006], и именно это взаимодействие теперь, как правило, находится в центре внимания исследователей, которые подходят к нему, в частности, путем изучения нейронной деятельности головного мозга и других физиологических измерений. Некоторые исследования указывают на генетически обоснованные различия в том, как люди реагируют на впечатления, обусловленные воспитанием [Belsk y, Pluess, 2010]. Последние направления развития неврологии, нередко использующие опыты на животных, связаны с вопросом о том, насколько функционирование мозговых нейронных сетей может объяснять поведение и личные качества. Авторы популярных книг пытаются применять некоторые исследовательские подходы путем экстраполяции их в качестве потенциальной основы для понимания и коррекции воспитания детей, утверждая на этом основании, что плохое воспитание способствует возникновению и развитию у детей антисоциальных структур мозга [Wilson, 2002].

Подходы, отдающие приоритет биологии и делающие акцент на теории естественного отбора в отношении людей, а также считающие генетическую наследственность ключевым фактором, определяющим жизнь общества в целом и семьи в частности, подвергаются критике. Один из аргументов этой критики основан на том, что социобиология и эволюционная психология искажают правила научного метода. Сторонники биологии

как судьбы, как утверждается их оппонентами, выбирают конкретные проявления и функции поведения животных, а не человека, которые подтверждают их аргументы, а затем экстраполируют их на людей. Еще одно направление критики методов, используемых социобиологами и эволюционными психологами, говорит о том, что они строят свои гипотезы лишь на основании предполагаемых «фактов» из жизни обществ охотников-собирателей, а также полагаются на данные неконтролируемых экспериментов, проведенных на малых выборках, а также на вторичной интерпретации разнородных данных. Критики утверждают, что, хотя врожденные биологические тенденции могут быть важными, картина мира, в которой естественный отбор – универсальная причина, а социальная жизнь – лишь ее следствие, является искаженной и упрощенной. В этом детерминистском «мире зазеркальной логики» [Rose, 1980, p. 165] игнорируются сложность и разнообразие семейной жизни и человеческих отношений.

Эти дебаты являются спорными хотя бы потому, что имеют политические последствия и могут применяться в отношении конкретных политических проектов. Например, биологические подходы могут быть использованы, чтобы оправдать консервативный статус кво неравных властных отношений между мужчинами и женщинами, национальностями и классовыми группами. Принципы наследственности и генеалогии исторически также сыграли роль в установлении законных наследников, продвигая политические и экономические привилегии средних классов [Davidoff et al., 1999]. Представления о биологическом родительстве как имеющем первостепенное значение для близких отношений с детьми привело к мнению о том, что ответственность за воспитание и обеспечение детей лежит на биологических родителях, даже если они не живут со своими детьми, и оно институциализировано в семейном законодательстве многих стран.

С точки зрения повседневных представлений в западных обществах биология может играть важную роль в конструкции и понимании смысла семьи. Семейным чертам и сходству, физическим и личностным подобиям и различиям придается значение с самого рождения ребенка и в течение всей жизни: «у нее глаза отца», «у него бабушкин характер». Популярные сейчас исследования истории семьи и родства также мотивируют людей к тому, чтобы понимать свою собственную идентичность через генеалогию. Некоторые считают, что такой поиск связан с потребностью обнаружить хоть какую-то фиксированную связь в неопределенном и индивидуалистическом мире.

Это показывает, каким образом генетическое понимание происхождения может использоваться для того, чтобы обеспечить прочную основу для социальных конструкций отношений, а также их связи с расовыми и национальными формациями (как в идее корней и фиктивного родства [Chamberlain, 1999; Hackstaff, 2009]). Точно так же язык биологических семейных отношений может применяться более широко, чтобы символизировать тесную эмоциональную связь (например, «она мне как мать»). Более формализованные примеры терминологии биологического родства, обозначающие политическую солидарность, включают в себя использование терминов «братья» и «сестры» и «отцы-основатели» – например, термин «сестры» в феминистском движении.

Эти проблемы указывают, насколько биология социально конструируется через культурное понимание и может быть использована для обеспечения иллюзии незыблемости социальных отношений. Антропологи полагают, что в культуре Европы и Нового Света биология воспринимается как «природа», важный феномен, стоящий вне общественной жизни [Strathern, 1992a]. Следовательно, когда разрабатываются новые «факты» в рамках научной парадигмы, такие как возможности тестирования ДНК, чтобы идентифицировать происхождение ребенка, то это считается подтверждением «истины», которая всегда существовала, даже если заинтересованные люди о ней раньше и не догадывались [Carsten, 2004].

В то время как большинство обществ признает различие между связями, которые «даны», или имеют аскриптивный характер, и теми, которые «возникли искусственно», или были достигнуты, в западных странах это различие приравнивается к различию между связями, которые основаны на кровном родстве, и теми, которые были выбраны сознательно [Ibid.]. Антропологические исследования семьи и родства по всему миру раскрывают многообразие культурного понимания человеческой телесности, в том числе биологической репродукции и родительства, а также представлений о том, как связаны биология и родительство (см., например: [Riviere, 1985; Shore, 1992]). Представления об устройстве, актуальности и значимости биологического родительства и генетических связей не являются универсально значимыми.