Истина
Шрифт:
— Как его фамилия?
— Он филиалом строительной фирмы «Гильген» заведовал. Рискевич его фамилия. Он меня завербовал.
— Какие вы задания выполняли?
— Да никаких. Он мне говорил, что с моей внешностью большое дело можно сделать.
— Какое?
— Не знаю. Каждый день ему выкладывала, о чем знакомые говорят.
— Как реагировал на это Рискевич?
— Смеялся. Говорил, мол, мы военная разведка, а не гестапо.
Явич замолчала. По-русски она говорила чисто. Но все же с каким-то странным акцентом.
Казаринов не торопил ее, перед беседой он изучил дело этой женщины.
Знал о ней практически все. Она принадлежала к категории старающихся забыть прошлое. Со дня освобождения по сегодняшний день работала буфетчицей в ресторане «Ишим». И, видимо, умела работать, раз столько лет просидела на «горячей точке».
— Вы все время работаете в буфете? — спросил Казаринов.
— Да. Все время. Вас удивляет, почему не попалась? Я не ворую. Доход есть, но вполне законный.
— Вы что-то путаете, законный доход — это зарплата.
— Видимо, я не так выразилась. Просто я нагло не ворую.
— Ну, это дело другой службы, — усмехнулся Казаринов.
— Поэтому я так и говорю вам.
— Граджина Станиславовна, кто был тот человек, о котором писал Сичкарь?
— Фамилия его была Големба, а звали Бронислав. Он работал в магазине Гурского приказчиком. Молодой парень был, двадцать лет всего, а ловкий. Имел свою клиентуру из немцев, доставал им хорошие вещи. У него деньги водились. Он меня любил, а я его нет. Сопляк он был и слюнтяй. Я ему говорила об этом: станешь, мол, мужчиной, приходи.
— Граджина Станиславовна, я еще раз хотел бы уточнить ваши отношения с Рискевичем.
— Любила я его. Дура была. Он красивый, как артист кино. Всегда одет хорошо, одеколоном от него пахло. Таких, как он, я только в фильмах видела. Очень мне хотелось ему услужить. А как-то Броник говорит мне, что машина нужна. Зачем, спрашиваю. А он мнется. Потом мы выпили на одной вечеринке, и я к нему пошла, он мне ночью и рассказал, что ждет людей «от Советов»…
Казаринов отметил, что Явич сказала не от наших, не от русских, а от Советов. Так говорили в западных областях сразу после войны. А, впрочем, где Явич-то могла научиться говорить иначе. Не в колонии же?
— …Я и пошла к Рискевичу.
Явич замолчала.
— А потом вы встречались с Голембой?
— Нет. Через неделю в его доме немцы партизан брали каких-то, я думала, что и он погиб.
— Больше вы с ним не встречались?
— Видела в Москве случайно. Он на улице Горького в машину садился.
— Вы его узнали через столько лет?
— А он совсем не изменился, даже не поседел. Только заматерел, интереснее стал. Он в «Жигули» садился.
— Сичкарь сказал, что вы запомнили номер машины?
— Да, — женщина открыла сумку, достала записную книжку, — МКП 69-23.
— Граджина Станиславовна,
— А отпуск дадут?
— Да.
— Тогда полечу в Гродно.
— Пожалуйста, сейчас будет готов протокол, вы подпишите его и можете идти домой.
Казаринов из окна видел, как Явич пошла к площади мимо сквера. За ней шли двое.
— Странная у нас работа, Сергей. Охраняем агента абвера.
— Бывшего. Она отбыла наказание и искупила вину. Теперь она, Женя, имеет полное право пользоваться нашей защитой, как каждый советский человек.
— Все равно странно устроен мир, Сережа. Ну что же, вечером летим в Москву? Время у нас есть? — спросил Катаев. — Я пойду погуляю по городу.
— Иди и помни, что в нашем возрасте свидания с прошлым не всегда приносят радость.
Никитин и Прохоров приехали в госпиталь под вечер.
Наумова перевели в отдельную палату, ее называли генеральской. Почему именно генеральской, Никитин так и не мог понять. Насколько он помнил, в ней лежали несколько его друзей, так и не получивших этого высокого звания.
Повязку с головы Олега сняли, только у виска белела марлевая нашлепка.
— Ты совсем молодец, Наумов, — сказал Никитин неестественно громко, так, как говорят, когда кому-то лгут о его здоровье.
— Владимир Петрович, — Наумов приподнялся на локтях, — я вижу лицо человека, который наехал на меня. Очень хорошо вижу. Уверен, я знал его, но вспомнить не могу.
— Олег, где ты был в тот вечер перед поездкой в Химки?
— У Брозуля. У Сергея Петровича Брозуля.
— Ты говорил там, что летишь к Сичкарю?
— Да.
— Вы были вдвоем?
— Нет, — сказал Наумов, — нет.
Он засмеялся внезапно.
— Ты что, Олег? — подошел к кровати Прохоров.
— Я вспомнил, вспомнил, чье это лицо. Это — Лунев.
Первый раз это имя мелькнуло в списке инженера Калинина. Далее было выяснено, что машина с номером МКП 69-23 принадлежала ранее Луневу Борису Дмитриевичу. Согласно архивным данным, Бронислав Големба и связной Борис Лунев — один и тот же человек.
— Значит, Лунев, — сказал генерал Некрасов, — теперь мне понятна его торопливость. Он слышал рассказ Наумова и понял, что через день, два мы на него выйдем.
— Лунев Борис Дмитриевич, 1923 года рождения, русский, образование высшее. В 1945 году поступил, а в 1950 году окончил государственный институт внешней торговли, в 1953 году окончил аспирантуру того же института. С 1953 года по 1955 год работал в Министерстве внешней торговли, потом перешел в НИИ.
— Так, так, — генерал встал, — к какого рода информации допущен?
— К секретной.
Казаринов достал сигарету, вопросительно посмотрел на генерала.
— Курите, не стесняйтесь.