Истинный принц

Саммер Хэйлоу

– Держу пари, они даже лучше вчерашних миндальных булочек! – восхищенно восклицаю я, протягивая руку к одной из круглых свежеиспеченных штуковин. Фея-крестная отводит мою руку в сторону и сверлит меня мрачным взглядом.

– Что ты ему рассказала? – спрашивает она.

– А? Кому?

Запах, проникающий в мои ноздри, парализует разум. Она о поваренке? Ну, ему я не говорила ничего, кроме «Спасибо!» и «Передавай привет повару!».

– Исперу! – шипит моя фея. – Солдат там, снаружи, на удивление хорошо осведомлен.

– О чем?

– О том известии, которое ты получила вчера,

и о злом духе, которого мы изгнали.

Моя добрая фея смотрит на меня так, будто я совершила государственную измену.

– Я не знала, что это секрет.

Она закатывает глаза.

– Клянусь всеми духами и богами – это дела древней веры! И они ни в малейшей степени не касаются императора.

В этот момент раздаются определенные звуки, по которым мы понимаем, что мои сестры спускаются с лестницы. Нервное высокопарное «клик-клак», исходящее от каблуков Этцисанды, и тяжелое, уютное «бум-бум», производимое шагами Каниклы. А еще шелест тафты и шелка.

– Быстрее, – торопит Этци сестру. – Давай-давай. Только представь, как это будет выглядеть, если барон придет, а ты еще не уселась за стол.

– Нужно было разбудить меня раньше.

– Я будила. Примерно раз пять!

– Правда? – спрашивает Каникла. – О, ты только понюхай! Этот аромат!.. Умираю с голоду.

Бум-бум-бум! Со скоростью, которой посторонний человек никогда бы не заподозрил в моей почти шарообразной сестре, Каникла пробегает мимо Этци и первой достигает комнаты для завтрака.

– Вы уже пробовали? – спрашивает она, указывая пальцем на тарелку со свежей выпечкой.

– Нет, – отвечает моя фея. – Попробуют, когда усядутся за стол и ни секундой раньше. Сколько еще раз мне нужно это повторять? Клэри, вода должна была уже вскипеть. Не будешь ли ты так добра?.. Прошу тебя.

Я неохотно расстаюсь со столом для завтрака, но мне некого винить, кроме себя. Сестры и фея-крестная постоянно твердят мне, что нам нужно больше персонала, что, в принципе, верно. Тем не менее, я с неохотой нанимаю горничных, садовников и поваров чаще чем на несколько часов. Этот дом – мое королевство. Я знаю здесь каждую мышку, паука и пылинку. Может, я и замужем за сыном императора, но все равно хочу управлять своим хозяйством самостоятельно. Моя фея называет это блажью. Я – самоопределением.

Поэтому я иду на кухню, где моя фея, к счастью, уже все подготовила. Заливаю горячей водой чайные листья, а также порошок какао-мокко под названием «мокколатль», который сейчас в Толовисе якобы является последним писком моды и который источает ароматы корицы, мускатного ореха и перца. Каждый раз у меня от него учащается сердцебиение. Сегодня я предпочту чай, потому что солдаты перед домом и так достаточно меня взволновали.

Когда я захожу в комнату для завтрака с подносом, мое сердце переполняется счастьем. Раньше, когда мачеха была жива, этим помещением пользовались исключительно во время визитов таких высокопоставленных людей, как мэр или знатные гости. Я заходила туда только чтобы подмести, вытереть пыль или вымыть полы, но всегда с наслаждением выполняла эту работу, потому что огромные окна, высотой от пола до потолка, открывали живописный вид на улицу.

Мне было невдомек,

почему наши знатные посетители должны наслаждаться этим видом, а мы сами – нет. Поэтому после смерти моей мачехи мы превратили эту комнату в столовую. В такие дни, как сегодня, когда небо ясное и за стеклами окон вздымаются горы, похожие на груды сахарной пудры, здесь потрясающе красиво. Воздух мерцает чистотой и покоем. Я ставлю поднос и благодарно опускаюсь на свой стул.

– Воздушные пончики для моей сладкой искусительницы! – с порозовевшими щеками читает Каникла открытку, которой королевский повар сопроводил свое подношение. – Твой Берт.

– На завтрак такое не едят, – заявляет Этци, с нескрываемым раздражением наблюдая, как все мы жадно запускаем руки в тарелку – я, моя фея и Каникла.

– Сегодня после обеда уже ничего не останется, – логически заключает Каникла. – Значит, их необходимо съесть за завтраком. Бери!

Но Этци не берет пончик – она гладит хорька Наташу, которая извивается у нее на коленях, и тренируется сидеть неподвижно. Она ждет своего поклонника, барона фон Хёка, и таким образом готовится к тайному состязанию, в котором они всегда противостоят друг другу. Соревнование под названием «Кто проглотил самую длинную палку?», и следующий этап Этци, по-видимому, собирается выиграть.

– Вкусно, – стонет моя фея после первого укуса. – Просто песня!

Этци качает головой, ровно с тем диапазоном, которого позволяет добиться радиус движения ее палки.

– Песня – это стихотворно-музыкальное откровение, а не жирный комок масла и муки! Неужели я единственная в этом доме, кто отказывается от соблазнов быстрого, но вредного наслаждения?

Клубничная глазурь пончика тает на моих губах, оставляя сладко-фруктовое послевкусие. Зубы не встречают сопротивления, мягкая выпечка распадается на языке, пока я неожиданно не наталкиваюсь на твердую марципановую сердцевину, которая чувственно крошится, источая ароматы ванили, рома и абрикоса.

Нет, я не могу отказаться от этого вредного наслаждения. Как только последний кусок пончика тает у меня во рту, мне непреодолимо хочется следующего. Дверной колокольчик звенит с безжалостной твердостью и последовательностью барона фон Хёка, но мои пальцы уже непоколебимо сжимают еще один пончик.

– Звонят! – говорит Этци так громко, будто я глухая.

– Я ем, – отвечаю я. – Можешь открыть ему сама, я не твоя прислуга.

– И как это будет выглядеть? – спрашивает Этци. – Почему бы тебе, наконец, не позволить Исперу нанять для нас больше персонала? Совершенно неуместно дочери дома открывать дверь.

– Я не хочу, чтобы в доме были посторонние люди.

Колокольчик звенит снова. На этот раз – нетерпеливо, но мне-то что до этого? Я в торжествующем неведении наслаждаюсь вторым пончиком. Каждая минута, в течение которой мне не приходится терпеть рядом странное создание знатного рода из далекой страны, оборачивается временем обретенного счастья. Этци замечает мое упрямство и обращается к моей фее.

– Моя дорогая, может быть, ты могла бы?..

– В прошлый раз он называл меня крестьянской бродяжкой, – обиженно заявляет фея.