Источник судьбы
Шрифт:
Гейр ярл подошел к Ингебьёрг и сделал знак, предлагая идти к дверям. И она пошла, такая прямая и гордая, как будто одержала победу и удостоилась великой чести. Все те, кого она оставляла в гриднице, чувствовали себя гораздо хуже.
Весь вечер Харальд конунг сидел мрачный и ни с кем не разговаривал. Дружина тоже не отличалась бодрым расположением духа, все вздыхали и переглядывались. Давать советы никто не спешил. Положение было настолько затруднительным, что ни на чью мудрость нельзя было полагаться.
Поздно ночью,
– Что это значит? – надменно спросила она.
– Это значит, что тебе, йомфру, будет полезно немножко прогуляться, – спокойно ответил Гейр ярл.
– Подними мне капюшон, я ничего не вижу.
– А тут и не на что смотреть.
– Но я не вижу дороги!
– Мы тебя отведем.
Она не видела Харальда, но он шел поодаль, не сводя с нее глаз. В сопровождении хирдманов ее вывели из дома и повели к берегу. Светила луна, черные тени бежали по земле. Ингебьёрг почти ничего не видела, но, хорошо зная родной вик, скоро узнала под ногами прибрежный песок, а потом доски причала. Здесь маленький отряд остановился. Харальд подошел к ней вплотную.
– У тебя еще есть время, но самая малость, – сказал он ей, и Ингебьёрг слегка вздрогнула, услышав совсем рядом голос конунга. – Скажи мне, кто подбил тебя отравить мою жену, и тогда я оставлю тебе жизнь.
– Это сделал твой брат Хрёрек конунг.
– Неправда.
– Это сделал твой брат.
– Мой брат не мог этого сделать. Он слишком самоуверен и заносчив, слишком много о себе думает, но он не подлец и не мог нанести мне такой удар в спину, не мог лишить жизни невинную женщину. Он правда любил ее. Это сделал кто-то другой. Скажи мне, кто?
– Я уже сказала. Это твой брат Хрёрек конунг.
– Неужели тебе совсем не жаль твоей жизни? Ты ведь еще так молода!
– Орел кричит рано! – насмешливо ответила Ингебьёрг. – Кто ждет старости, чтобы прославиться, едва ли чего хорошего дождется!
Харальд покосился в сторону: один из хирдманов держал заранее припасенный камень размером с человеческую голову, опутанный веревкой.
– Ты хорошо подумала? Если ты не скажешь мне правды, то рассвета тебе не увидеть.
– А ты не боишься, что убийство ночью тебя опозорит?
– Наступить на голову ядовитой змее не значит совершить убийство. Больше тебе нечего сказать?
– Отчего же? Мне тебя жаль, Харальд конунг. Я стану валькирией и попаду в Валгаллу, а вот где будешь ты с твоим франкским богом? Проклят тот, кто предал своих богов и предков, он легче сухого листа, который уносит ветер. Мне жаль тебя!
Харальд в досаде отступил и сделал знак хирдманам. Они накинули веревку с камнем на шею Ингебьёрг, взяли ее под руки и повели к краю причала. Она не противилась, не упиралась и ступала так же твердо и уверенно, как всегда. Ей совсем не было страшно. Она, как Брюнхильд
Те, кто утром проснулись первыми, обнаружили дверь чулана распахнутой настеж, а сам чулан – пустым. Но хирдманам никто не приказывал хранить тайну, и вскоре уже вся усадьба, а потом и весь город знал о том, что произошло ночью. Харальд конунг в припадке гнева приказал утопить убийцу своей жены. Хирдманы рассказывали, что девушка держалась стойко и не просила о пощаде, и Асгрим хёвдинг с восторгом и гордостью внимал этим рассказам. Приводил все новых людей, чтобы они послушали, и сам слушал тоже. В нем не было заметно ни малейшего горя о потери любимой дочери: ее смерть прославила ее и весь род, и он был счастлив, что воспитал женщину, равную королевам древности.
– Она могла бы стать королевой, истинной королевой! – повторял он, ничуть, кажется, не жалея, что Ингебьёрг не станет уже никем. А теперь она будет валькирией! Вот увидите!
В самом деле, ее судьба была достойна самой звонкой героической песни.
Глава 8
Харальд конунг вызывал гораздо меньше восторга, но не из-за своей жестокости – его месть была вполне оправданной, – а из-за того, что не смог совладать с гневом и казнил виновную раньше, чем дело было досконально выяснено. С ее смертью пропала последняя возможность узнать, кто же подстроил отравление королевы Теодрады, а заставлять Рерика одного, без обвинительницы, проходить божий суд было бы несправедливо.
Когда дружина заканчивала утреннюю еду, Харальд, мрачный молчаливый, сделал брату знак остаться. Рерик подошел.
– Я все обдумал, – без предисловий начал Харальд. – И понял, самое лучшее, что мы можем сделать – это расстаться как можно скорее. Мы поклялись памятью отца, что вернем его землю – и мы это сделали не для того, чтобы тут же, в краю дедовых курганов, передраться между собой. Ты должен уйти.
– Ты предлагаешь мне вернуться в Дорестад? – Рерик поднял бровь.
– Можешь вернуться в Дорестад. Если осмелишься показаться во владениях Лотаря… Может, ты сам желаешь рассказать обо всем Гизеле?
– И куда ты предлагаешь мне отправиться?
– Куда хочешь. Ты же собирался в Свеаланд? Я не буду мешать тебе собрать дружину. Пусть с тобой отправляются все, кто захочет.
Рерик помолчал. Вот оно случилось: Харальд прогоняет его от себя.
– Ты собираешься просто выставить меня… – Он запнулся, потому что трудно сказать «из дома» тому, кто свой «дом» уже не первый год носит с собой. – Мы вместе дали тот обет. Мы вместе выполнили его. И ты собираешься забрать себе одному все, что мы завоевали?