Источник судьбы
Шрифт:
– Как ты думаешь?
– Конечно, боги! – вставил Кетиль, муж фру Ульвхильд – невысокого роста и самой заурядной внешности человек, главным достоинством которого была сообразительность и умение со всеми ладить.
– Да, вероятно, этот выбор сделал Один, – согласился Рерик. – И он сделал выбор за себя и всех своих потомков… за весь род человеческий… А что толкнуло его к этому выбору? Может, и он был слишком горд?
– Иные… ну, эти, христиане… говорят и так, – с сомнением подтвердила вдова Астрид. – Говорят, что наши старые боги слишком горды и нас учат гордости, а путь к спасению лежит через
– Молчи, женщина! – напустился на нее Торхалль. – Не говори этих глупостей перед Фрейром! – Он показал за ворота, отделявшие вик от владения богов.
– Я думаю, дело не в гордости, – сказал Рерик. – Этим выбором Один позаботился о нас. Удача ведь раскрывается только в испытаниях. А раскрыть ее можем только мы сами. Он сделал так, что у нас много возможностей сделать это.
– Но если Один уже сделал выбор, то есть ли выбор у человека? – тихо спросил Асгрим, какой-то непривычно поникший.
Похоже, теперь, когда первое воодушевление схлынуло, он осознал все последствия выбора, который сделала его дочь.
– Это каждый решает сам, – сказал Рерик. – У меня – есть.
Фру Ульвхильд ждала их в святилище перед идолами. С Рериком она не обменялась ни единым словом и ни единым взглядом, которые намекали бы на их вчерашнюю встречу на морском берегу. И Рерик даже не слишком хотел знать, была ли там сама фру Ульвхильд, или норна в ее обличии, или все это ему приснилось. Он действительно говорил с норной и сделал выбор, определивший его судьбу. Остальное неважно.
С обрядовым молотом в руке, делая над жертвенным бычком знак Тора, Харальд выглядел сосредоточенным, как и положено конунгу, и сам чувствовал, что его руками эту жертву приносят все предки, все конунги из рода Скъёлдунгов, сколько их было. Жители Хейдабьюра в благоговейном молчании наблюдали за этим и так же подставляли лица под брызги освящающей их жертвенной крови. Сейчас никто не помнил, как много и бурно они спорили с этим человеком о вере и принесении жертв. И сам Харальд не помнил. Он занял свое настоящее место и делал то, что от него требовала земля, люди, боги и предки.
Боги приняли жертву и устами фру Ульвхильд благословили обоих сыновей Хальвдана. Многие сомневались, что боги одобрят поединок между родными братьями, но фру Ульвхильд сказала, что так нужно.
– Если они не решат сейчас, то в дальнейшем это приведет к еще большему злу, – сказала она. – Лучше пусть сейчас один из них принесет в жертву несколько капель крови другого, чем позднее – целую голову.
Местом поединка выбрали маленький островок, затопляемый приливом. Это место не принадлежало ни земле, ни морю, находилось на грани стихий и само служило входом в иной мир. Тщательно вымеренную площадку поединка оградили ясеневыми жердями. Потеря или поломка оружия будет считаться поражением, поэтому запасного не было. Все свидетели наблюдали с берега. В первых рядах, среди ярлов и хёвдингов, стояла фру Ульвхильд, и ее присутствие успокаивало Рерика. Его норна была с ним. Ей же, по требованию дружины и Рерика, Харальд оставил Золотого Дракона – чтобы ни один из братьев во время поединка не мог получить поддержку той самой удачи, за которую они сражались. Пусть удача выбирает сама.
Каменистый островок был присыпан песком, острые камни торчали,
Особого волнения или тем более злости на брата он не ощущал. Судя по хмурому виду Харальда, тому тоже хотелось поскорее со всем этим покончить, так или иначе. Для обоих разрыв был мучителен, но необходим, и оба ощущали, что чем быстрее все кончится, тем быстрее рана начнет затягиваться. Но срастить, сшить то, что разорвалось, уже невозможно, значит, надо рубить до конца.
Харальд выбрал для поединка боевой топор на рукояти средней длины, примерно от земли и до пояса, чтобы можно было по необходимости держать его и одной, и двумя руками. На поясе его висел нож. Рерик вышел с мечом, отцепив ножны, чтобы не мешали, и отдав оруженосцу. Поскольку целью была лишь первая кровь, а не смерть противника, оба обошлись без кольчуг и шлемов, стесняющих движение и закрывающих обзор.
Рерик чувствовал, что должен что-то сказать брату перед началом поединка, но не находил слов. Да и сказали они друг другу все, что имели, еще вчера. Орм был прав: они оба слишком сильны и им тесно вместе, а этого разговорами не исправишь. Харальд не уступит без боя своего старшинства, а он, Рерик, больше не может и не хочет быть младшим. О чем тут еще разговаривать? Харальд тоже отводил глаза и преувеличенно внимательно рассматривал свое оружие. Как будто раньше некогда было. В голову лезли какие-то неуместно обыденные мысли. И башмаки уже начали промокать… Рерик понимал, что решается его судьба и судьба всех его будущих потомков, но смотрел на этот серый день, этот мокрый островок и людей на нем, себя в том числе, будто снаружи, будто сам к этому миру не принадлежал.
Наконец Харальд поднял глаза и глянул ему в лицо. Качнул в руке топор. Ну, брат, довольно топтаться? – говорил этот взгляд. – Давай уже делать то, зачем мы пришли.
Они слишком долго прожили вместе, как единое существо, и понимали друг друга без слов.
Их разделяло шага три-четыре. И Харальд первым подался вперед. Топор он держал за конец рукояти, опустив лезвие, и теперь, с размаху описав круг, со всей силы обрушил его на подставленный щит Рерика. Лезвие гулко звякнуло об умбон, но под действием силы удара – все-таки Харальд был старше, тяжелее и сильнее – Рерик упал на правое колено, держа щит над головой и почти целиком им закрывшись.
Харальд снова занес топор над головой и с силой пнул по щиту, пытаясь свалить Рерика на песок. Услышав лязг железа, он привычно разъярился и уже ни о чем не думал, кроме победы.
Рерик успел кувыркнуться через спину назад, покатился по мокрому песку, пересчитав спиной все торчащие камни и не заметив боли, и снова вскинул щит, приняв на него второй удар топора. Упершись в щит изнутри плечом, он наконец выпрямился и с силой толкнул Харальда плоскостью щита, заставляя отступить на пару шагов.