Истоки человеческого общения
Шрифт:
1. Человеческая кооперативная коммуникация изначально возникла в ходе эволюции (и изначально возникает в ходе индивидуального развития) в форме естественных, спонтанных указательных жестов и пантомимической коммуникации.
2. Человеческая кооперативная коммуникация опирается, прежде всего, на психологическую базовую структуру способности к совместным намерениям, сложившуюся в эволюции для поддержания совместной деятельности. К ней относятся в первую очередь:
(а) социально-когнитивные навыки создания совместных с другими людьми намерений и поддержания совместного внимания (и других форм общего смыслового контекста),
(Ь) просоциальные мотивы (и даже нормы) помогать другим и делиться с ними.
3. Коммуникация с использованием знаковых систем в том виде, как предполагают человеческие языки, возможна только тогда, когда у участников коммуникации уже имеются:
(а) естественные жесты и базовая структура способности к разделению намерений,
(Ь) навыки культурного научения и подражания для создания и передачи другим
2. Целенаправленная коммуникация приматов
Мы пользуемся любой логикой, пригодной в качестве простейшего средства взаимопонимания, и не стыдимся этого. Язык возник не из рассуждения. Л. Витгенштейн, «О достоверности»[8]
Человеческий способ общения, который состоит в том, чтобы из соображений сотрудничества с другими людьми намеренно сообщать им информацию о различных вещах, кажется нам настолько естественным, что нечто иное трудно себе и представить. Но в биологическом мире коммуникация не обязательно должна быть целенаправленной или ориентированной на сотрудничество. Биологи включают в понятие коммуникации любые физические и поведенческие характеристики животных, которые влияют на поведение других особей — от особой окраски до способов демонстрации превосходства — независимо от того, может ли существо, подающее сигнал, его намеренно контролировать (и знает ли оно вообще о том, что оказывает влияние на других). Непосредственные мотивы коммуниканта, будь то мотив сотрудничества или какой-либо другой, для биологов просто не имеют значения (Dawkins, Krebs 1978; Maynard Smith, Harper 2003).
Однако с психологической точки зрения все это как раз имеет значение. Вот почему нам следует вначале различить то, что мы будем называть коммуникативными демонстрациями (communicative displays) и собственно коммуникативными сигналами (communicative signals). Коммуникативные демонстрации — это по своей сути физические характеристики, которые влияют на поведение других особей, как, например, отпугивающие конкурентов большие рога или привлекающая брачных партнеров яркая окраска. Кроме того, мы можем по функциональному критерию объединить с этими демонстрациями рефлекторные виды поведения, которые вызываются определенными стимулами или эмоциональными состояниями и неподвластны произвольному контролю. Именно эти негибкие физические и поведенческие демонстрации, созданные и регулируемые процессами эволюции, характеризуют подавляющее большинство коммуникаций в биологическом мире. Полной противоположностью им являются собственно коммуникативные сигналы, которые животное выбирает для достижения конкретных социальных целей индивидуально, планомерно и гибко, приспосабливая их к конкретной обстановке. Эти сигналы являются намеренными (intentional) в том смысле, что индивид гибко регулирует их использование, чтобы повлиять на других и тем самым достичь своей цели. В биологическом мире намеренные сигналы встречаются крайне редко, возможно, исключительно среди приматов или даже человекообразных обезьян.
С этой точки зрения ключевая роль в процессе общения принадлежит коммуниканту. Реципиенты просто заняты своими делами. Они оценивают текущую ситуацию и выясняют, что им делать дальше. Они ищут существенную информацию, откуда бы она ни поступала. Поэтому коммуникативная демонстрация другого животного будет для них всего лишь еще одним источником информации, независимо от того, в курсе ли «коммуникант», что он произвел демонстрацию (например, он может даже и не знать о том, что у него красный хвост). Напротив, когда коммуниканты намеренно пытаются повлиять на поведение или психическое состояние реципиентов, мы получаем стартовую точку для анализа коммуникации с психологической точки зрения. Если существует такое намерение, и, кроме того, если реципиенты хотя бы до некоторой степени способны распознать его, то мы можем рассматривать весь процесс как целенаправленную коммуникацию. Чтобы такую коммуникацию можно было расценивать как кооперативную, направленную на сотрудничество, то помимо всего прочего, у коммуниканта должна быть непосредственная цель как-то помочь реципиенту или чем-либо с ним поделиться — хотя, конечно, в эволюционной перспективе для самого коммуниканта тоже должна существовать какая-то выгода от оказания помощи другим.
Если опираться на данный фундаментально-психологический подход, то наилучшим объектом для поиска эволюционных корней кооперативной коммуникации людей будут, безусловно, остальные приматы, и в особенности, как я постараюсь доказать, не их голосовая коммуникация, а их жесты.
2.1. Голосовые демонстрации
Когда зеленая мартышка слышит крик тревоги «змея», она знает, что где-то неподалеку змея; когда опа слышит крик тревоги «орел», она знает, что поблизости орел. Это значит, что зеленые мартышки-реципиенты извлекают из сигналов тревоги специфическую информацию, относящуюся к соответствующим объектам, что было неоднократно продемонстрировано в экспериментах, где крики тревоги проигрывались через репродуктор. Хотя во время эксперимента хищников на самом деле не было рядом, реципиенты все равно развивали избегающее поведение, соответствующее заданному типу хищника (Cheney, Seyfarth 1990а).
В полную противоположность такой картины гибкого понимания звуковых сигналов, обезьяны практически не могут контролировать крики, которые они издают сами, и не обучаются порождению криков из опыта. Вот несколько важных фактов (для обзора см. Tomasello, Zuberbuhler 2002):
• базовый вокальный репертуар всех особей внутри одного вида мартышек или человекообразных обезьян одинаков; в нем практически нет индивидуальных различий;
обезьяны, выращенные в изоляции, а также особи, воспитанные среди обезьян другого вида (с совершенно другими голосовыми сигналами), все равно издают те же базовые, характерные для их собственного вида (а не для других видов) вокализации;
в большинстве случаев голосовой сигнал и вызвавшая его эмоция очень жестко связаны между собой; все приматы, за исключением человека, издают звуки негибко, не подстраиваясь под ситуацию, в которой происходит коммуникация;
попытки человека обучить обезьян новым вокализациям всегда заканчивались неудачей. Попытки научить обезьян издавать присущие им голосовые сигналы по команде или оставались безуспешными, или же через тысячи и тысячи проб приводили к незначительному результату.
Единственное систематически задокументированное проявление гибкости заключается в том, что обезьяны могут не издавать определенных криков, когда они одни или когда рядом нет сородичей, в противоположность тем случаям, когда рядом с ними кто-то есть или когда рядом есть их сородичи. Однако другие виды животных также избегают подавать сигналы тревоги в таких ситуациях (включая луговых собачек и домашних кур, см. Owings, Morton 1998), и поэтому можно смело предположить, что это является частью генетически закрепленной адаптивной специализации.
Причина такого отсутствия гибкости в употреблении голосовых сигналов заключается в том, что вокализации всех приматов, кроме человека, в большинстве случаев очень тесно связаны с эмоциями. Гудолл пишет:
Для шимпанзе издать какой-либо звук в отсутствие соответствующего эмоционального состояния, по-видимому, является практически невыполнимой задачей (1986: 125).
С эволюционной точки зрения это происходит потому, что голосовые сигналы часто оказываются связанными с такими жизненно важными функциями, как спасение от хищников, выживание в драке, поддержание контакта со своей стаей и так далее. В таких ситуациях необходимы срочные действия, и для тщательного обдумывания практически нет времени. В любом случае каждый конкретный сигнал был закреплен в эволюции, поскольку он обеспечивает тому, кто его подает, определенное преимущество. Так, в недавно проведенных исследованиях подчеркивалось, что зеленые мартышки, подающие сигналы тревоги, получают непосредственную выгоду от своих криков, например, потому, что хищник сразу же отпугивается душераздирающими звуками или поскольку крик предупреждает хищника, что его обнаружили (Owren, Rendall 2001, также см. Bergstrom, Lachman 2001). Крик мартышки не адресован остальным обезьянам, хотя они и получают информацию, перехватывая это сообщение. Что характерно, когда в ходе эксперимента самка макаки видит «хищника», приближающегося к ее детенышу, она не подает сигнал тревоги, пока сама находится в безопасности (Cheney, Seyfarth 1990b). В целом, эту картину жестко предопределенного порождения сигналов и гибкого их понимания довольно хорошо запечатлели Сэйферт и Чейни (Seyfarth, Cheney):
Слушатели получают информацию от особей, подающих сигналы, хотя тс, по человеческим меркам, вовсе не собирались ее предоставлять (2003: 168).
Из физических особенностей акустического канала следует еще одна очень важная характеристика вокализаций приматов, заключающаяся в том, что сигналы передаются абсолютно всем, кто находится поблизости. В эмоционально напряженных, эволюционно важных ситуациях это является несомненным преимуществом, но с психологической точки зрения это значит, что подающей сигнал обезьяне совсем не нужно обращать внимание на рецепиентов, и, безусловно, она не может адресовать свои крики одним особям, но не другим. Доказательство того, что подающая сигнал обезьяна, как правило, игнорирует своих слушателей, следует из того факта, что довольно часто зеленые мартышки продолжают подавать сигналы тревоги даже тогда, когда все члены стаи уже находятся в безопасном месте и глядят оттуда на хищника (Cheney, Seyfarth 1990а; также см. Gouzoules, Gouzoules, Ashley 1995), а шимпанзе, обнаружив большое количество еды, издают характерные «уханья» даже когда вся стая уже давно ее поедает. В целом, вокализации приматов, по-видимому, являются преимущественно индивидуальными выражениями эмоций, а не действиями, ориентированными на реципиента. Согласно Цубербюлеру (Zuberbuuhler):