Истоки
Шрифт:
Ожидая начала, кадеты развлекали гостей анекдотами и разносили чай. У самовара долговязый кадет Блага, перекрывая шум, выкрикивал:
— За копейку, по копеечке без сахара! В золотой фонд чешской кухни!
Ружек, по праву серьезного кандидата на пост старосты оппозиционной кухни, привел какого-то обер-лейтенанта из «штаба», дипломатически уговорив его баллотироваться в председатели. Этот обер-лейтенант, по фамилии Казда, был очень мало известен кадетам и явно смущался. Неловко шутя, принимал он услуги кадетов, поклонился Томану. Ружек, гордый
— Когда я был «менажмайстером» в полку…
Наконец кадеты, словно сговорившись, разом начали кричать:
— Начинайте, начинайте!
За столом — гости только сейчас заметили его — уже стоял Петраш.
Кадеты в «ложах» усаживались, выкрикивая с молодым нетерпением:
— Тише! Тише!
«Партер» сразу почувствовал себя как бы в окружении.
Петраш провел худощавой рукой по длинным волосам и начал мягким, но твердым тоном:
— Как старший в этом бараке…
Четкость его спокойного голоса всколыхнула сердца слушателей, как ветер — зеркальную гладь воды.
Петраш сказал, что сходка эта, как явствует из программы, была созвана с целью окончательно обсудить вопрос об устройстве второй офицерской кухни, необходимой не только потому, что старая все равно не в силах обслужить весь лагерь, но, главное, из-за многочисленных претензий, что привело к сильной оппозиции против теперешнего кухонного совета.
Ружек, чтоб расположить собрание к себе, бросил:
— Конечно, когда выборные не возражают, а повара торговлишкой занимаются — не остается плебеям ни ветчинки, ни буженины!
— Тихо, «менажмайстер»! — с веселой резкостью крикнул кто-то из кадетов, и остальные встретили этот окрик взрывом смеха.
Петраш остановил их укоризненным взглядом. Он заговорил о том, что сейчас, в общем и целом, налицо, все необходимые предпосылки для устройства отдельной чешской кухни.
При этих словах Ружек хвастливо ударил по карману, где у него лежали протоколы:
— Вот, все здесь!
— Прошу тишины! Как вам известно из программы, — продолжал Петраш, — есть у нас еще кое-что, касающееся всех пленных чехов. Есть письмо ко всем нам. Вам надо будет высказать свою точку зрения и свое отношение к нему.
Ружек, уже с тетрадкой для протокола, подбежал прямо к председательскому столу.
— Тогда начнем! — крикнул он. — Главное и решающее: нужна чешская кухня!
Но Петраш остановил его:
— Чтобы повести дело как следует, правомочно, а также порядка ради, предлагаю избрать президиум.
Петраш не успел договорить, как в «ложе» вскочил кадет Горак.
— Председателем предлагаю пана профессора Петраша! — громко заявил он. — А секретарем кадета Благу.
— «Пана» кадета! — дурачась, выкрикнул Блага, а Петраш усталым голосом повторил:
— Предложен председателем профессор Петраш, секретарем кадет Блага. Кто «за»?.. Есть ли кто «против»?.. Никого. Кадет Блага, пожалуйте…
Блага двинулся к столу, подавая своим какие-то знаки длинными руками.
— Кадеты, смирно! Направо равняйсь!
Улыбка,
Блага еще не сел к столу, Петраш еще не набрал воздуху для речи, когда в задних «ложах» вскинулось несколько рук одновременно.
— Первый пункт программы… — начал было Петраш и осекся. — Горак просит слова. Пожалуйста.
Кадеты вытолкнули Горака из «ложи» вперед. Облепленный напряженными, внимательными взглядами «чужаков», Горак прочитал по бумажке:
— Предлагаю изменить порядок дня. Так как обсуждение вопроса о кухне займет много времени и так как лейтенант Томан пришел к нам, чтоб высказаться по второму пункту, и в кухонном вопросе не заинтересован, и поскольку обоим этим пунктам даст более определенное направление то, что мы решим по третьему пункту, предлагаю начать с конца. Сначала прочитать письмо, адресованное всем нам, да оно и короткое, потом выслушать сообщение о возможностях получить работу по вольному найму, а под конец уже — о независимой чешской кухне.
— Правильно! — припечатал Блага. — А о кухне можем потом судить да рядить хоть до утра.
От единодушного одобрения кадетских «лож» дрогнули стены барака; «чужаки» в «партере» озирались, смутно заподозрив подвох.
Ружек, помышлявший только о своей кухонной кандидатуре, предотвратил преждевременные споры, мгновенно решив за всех:
— Ладно, давайте тогда письмо! Только скорее!
И чтобы поднять настроение, он, паясничая, пропел:
Она ему написала, А как писала, все рыдала: Она ему написала Пись-ме-цо!Тем временем Петраш произнес обычное:
— Кто «за»?.. Кто «против»?.. Никто.
После этого он попросил «друга Фишера», «согласно принятому решению», прочитать это письмо.
За председательским столом возник маленький Фишер, как всегда хмуря свой низкий лоб. Собравшиеся навострили слух, лица их напряглись.
Фишер, ни на кого не глядя, без всяких вступлений, стал монотонно читать:
Ни один образованный чех не сомневается уже, что нынешняя война — это генеральное наступление надменного германства против славян. Пробил роковой час, двенадцатый час, который принесет решение — возьмет ли наша нация власть над своей судьбой в собственные руки. Тысячи лучших сыновей ее в чешских бригадах, двенадцать миллионов верных сердец чехов и словаков…»
«Иногородние», зажатые меж «лож», в робкой растерянности искали друг друга взглядами. Тревожный шумок заставил Фишера на мгновение поднять глаза: обер-лейтенант Казда, поспешно встав, пробирался меж скамей к выходу; взволнованный, полный смятения, он спотыкался, задевал колени сидящих. Собрание безмолвно следило за ним.
«Ложи» кадетов заволновались, зашумели.
— Прошу тишины! Беспокоиться нет причины. О том, что нам пишут, каждый сможет высказаться свободно.
Кто-то нетерпеливо брякнул: