Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Коллектив авторов

К открытию бородинского памятника были приурочены маневры, проходившие на поле 29 августа и повторявшие знаменитое сражение; в них приняли участие свыше 130 тысяч солдат. Бородинская битва была в точности воспроизведена. Войска были расставлены на тех же местах; по воспоминаниям очевидцев даже погода стояла, как и тогда, холодная. Сражение, начатое атакой селения Бородино, с полной точностью воспроизвело все фазы того памятного дня. По всей линии поддерживался сильный огонь, напоминавший убийственный огонь битвы 1812 года. Единственное отличие «сражения» 1839 года состояло в том, что император, с драгунским корпусом повторявший передвижения кавалерии Уварова на правом фланге, повел его настолько решительно, что зашел в тыл неприятельской армии – движение, которое, будь оно исполнено тогда, быть может, и привело бы к иному историческому результату [1423] . Разумеется, для Николая I, не участвовавшего до того ни в одной войне, было важно одержать символическую победу над воображаемым врагом. Такая победа, как и весь юбилей длиною в два года, хорошо вписывалась в целый ряд мероприятий этого периода. История войны начала мифологизироваться; сложилось так называемое национально-патриотическое направление в изучении событий 1812 года, «и отношение к этой войне в духе национализма и специфического патриотизма сделалось традиционным» [1424] . Организованные государством празднования юбилея Отечественной войны и наполеоновских войн полностью лежали в русле общей политики верховной власти по формированию

новой идеологии и стали одним из многих официальных политических и идеологических шагов, которые должны были эту систему идей закрепить [1425] .

1423

Записка Витебского, Могилёвского и Смоленского генерал-губернатора князя Голицына // Русская старина. 1891. Т. 69. Вып. 1. С. 108–109.

1424

Алексеев В.П. Отечественная война в русской исторической литературе // Отечественная война и русское общество: 1812–1912: Юбилейное издание: в 7 т. Т. VII. СПб., 1912. С. 300.

1425

О нагнетании официального культа Отечественной войны 1812 года, а также о его апогее – «бородинской годовщине» 1839 года – см. также: Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика. М., 1980.

Этой же цели должны были служить и печатные издания, приуроченные к памятной дате. Именно 25-летие Отечественной войны положило начало традиции публикации юбилейных изданий, в том числе и тех, что должны создавать ту или иную картину юбилейного события в зависимости от вкуса, политических или исторических воззрений автора или заказчика. Так, А.И. Михайловский-Данилевский составил по высочайшему повелению «Описание Отечественной войны в 1812 году». Рескрипт Николая I о необходимости подобного труда датирован 24 февраля 1836 года. А уже 29 января 1838 года Михайловский-Данилевский представил готовую рукопись. Это сочинение было весьма критически встречено многими современниками, настроенными менее проправительственно; так же воспринималось оно и либеральной частью потомков, в частности, во время празднования 100-летия Отечественной войны. В то же время выходили не только апологетические идеологизированные сочинения, но и труды, вызванные к жизни интересом общественности к очередной круглой дате и, в свою очередь, подогревающие этот интерес. Так, в 1839 году были изданы известные «Очерки Бородинского сражения» Ф.Н. Глинки. Завершением торжеств «вечной памяти двенадцатого года» стала закладка в том же 1839 году храма Христа Спасителя в Москве, в 25-ю годовщину взятия русскими войсками Парижа.

Следующий крупный юбилей праздновался десять лет спустя. Осенью 1847 года отмечалось 700-летие Москвы. Юбилей протекал не под эгидой властей. Напротив, Николай I не одобрял подобной затеи и лишь под давлением общественности разрешил устроить его, причем государство в его организации не участвовало. Тем самым московское празднование явилось редким и на долгие годы единственным крупным российским юбилеем, который был задуман, организован и проведен общественными силами, без влияния и руководства правительства и официальных инстанций. Сама идея празднования возникла в среде славянофилов, первым ее в 1846 году сформулировал К.С. Аксаков в статье «Семисотлетие Москвы». Старая Москва, ставшая символом славянофилов и идеалом общественной нравственности, противопоставлялась Петербургу. И хотя Николай I, побывав в Москве летом 1846 года, дал свое формальное согласие на празднование юбилея, центральная власть фактически сознательно сорвала московские торжества. 31 декабря 1846 года появилось официальное распоряжение отпраздновать юбилей 1 января 1847 года, т. е. уже на следующий день. Тем самым не оставалось времени на подготовку и организацию праздника, но перенести дату было невозможно, поскольку она была назначена высочайшим повелением. В итоге из всех планировавшихся мероприятий – с церковными и учеными торжествами, балами у генерал-губернатора и в Благородном собрании, иллюминацией и т. д. – состоялось лишь одно торжественное молебствие и иллюминация [1426] . Участие властей в праздновании свелось к подготовке вечерней иллюминации [1427] . На кремлевской стене и по всему городу были расставлены горящие сальные плошки. Они должны были составлять юбилейные вензели, узоры и соответствующие надписи; однако прочесть их зачастую было весьма трудно, так как многие плошки не зажглись или, зажегшись, погасли: в отличие от столетнего юбилея Петербурга, когда за подрядчиками следил едва ли не сам император, в Москве качество соответствующих поставок оказалось вполне обычным.

1426

О подготовке, проведении и значении юбилея 700-летия Москвы см., например: Глинка Ф.Н.Семисотлетие Москвы // Журнал министерства народного просвещения. 1847. Ч. 53. № 1. С. 7–11; Хавский П.В.700-летие Москвы, 1147–1847, или Указатель источников ее топографии и истории за семь веков. М., 1847; Забелин И.Е. По поводу семисотлетия Москвы в 1847 г. // Забелин И.Е. Опыты изучения русских древностей и истории: Исследования, описания и критические статьи [в 2 ч.]. Ч. 2. М., 1873. C. 254–257; Погодин М.П. Семисотлетие Москвы // Москвитянин. 1846. № 1. С. 287–289; ср. также: Дмитриев С.С.Русская общественность и семисотлетие Москвы // Исторические записки. Т. 36. М., 1951. С. 219–251; Цимбаев Н.И. Славянофильство. Из истории русской общественно-политической мысли XIX века. М., 1986.

1427

Другой пример участия властей в юбилее: по личному повелению императора в том же году, несмотря на слабые попытки общественности противостоять намеченному, была снесена старейшая московская церковь Рождества Иоанна Предтечи, стоявшая в Кремле с XII века.

Несмотря на общественный характер юбилея, обычной оказалась и степень информированности и участия в нем простого народа. Большинство горожан ничего не знало об идущих юбилейных мероприятиях и лишь гадало, что же, собственно, происходит. Для большинства даже живущих в центре Москвы реальной возможности участвовать в празднике практически не было.

Шагом в сторону большей официальности и огосударствления юбилейных кампаний стало 100-летие Московского университета [1428] . Юбилей планировался государственными инстанциями и был призван утвердить правительственную точку зрения на университеты как опору самодержавия. Кроме того, торжества проходили в разгар Крымской войны и тем более должны были носить патриотический характер.

1428

Об университетском юбилее 1855 года см., например: Историческая записка, речи, стихи и Отчет Императорского Московского университета, читанные в торжественном собрании 12 января 1855 года по случаю столетнего его юбилея. М., 1855; ср. также: Алексеева Е.Д.С.П. Шевырёв и столетний юбилей Московского университета // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 2004. № 2. С. 106–121.

Высочайшее соизволение провести торжества последовало в 1849 году, а 8 марта 1851 года Николай I одобрил юбилейную программу, представленную министром народного просвещения князем П.А. Ширинским-Шихматовым. Она включала в себя подготовку к печати ряда юбилейных изданий, торжественный молебен в университетской домовой церкви, торжественный акт Московского университета и торжественный банкет. Для ее реализации Совет

университета учредил Особенный комитет под председательством ректора А.А. Альфонского в составе С.М. Соловьёва, С.П. Шевырёва, Т.Н. Грановского и других известных профессоров. К юбилею была составлена «История» и «Биографический словарь» Московского университета [1429] , изданы сборник статей профессоров «В воспоминание 12 января 1855 года» [1430] и ряд других материалов. Высочайше одобренная программа, специальный организационный комитет, юбилейные издания и т. д. стали с этого времени непременными атрибутами любого крупного юбилея [1431] . Кроме того, была введена практика юбилейных орденов (их получали профессора за сам факт принадлежности к университету), памятных медалей, а также музыкальных произведений [1432] .

1429

Шевырёв С.П. История Императорского Московского университета, написанная к столетнему его юбилею. 1755–1855. М., 1855; Биографический словарь профессоров и преподавателей Московского университета / Шевырёв С.П. (сост.): в 2 ч. Ч. I–II, М., 1855.

1430

В воспоминание 12 января 1855 г. Учено-литературные статьи профессоров и преподавателей Императорского Московского университета, изданные по случаю его столетнего юбилея: сб. статей. М., 1855.

1431

Характерной была и невозможность «непривилегированных» участвовать в торжествах из-за отсутствия пригласительных билетов или свободных мест – в случае с Московским университетом в его актовом зале собрались практически все начальственные лица Москвы по гражданской и военной части, духовенство, члены официальных делегаций. Профессора и студенты туда практически не допускались.

1432

В 1855 году известный композитор А.Н. Верстовский, управляющий конторой дирекции московских императорских театров, написал специальную «Кантату к 100-летию Московского университета».

Следующим важнейшим юбилеем стало празднование тысячелетия России в сентябре 1862 года. В основном торжества проходили в Великом Нов городе, но также и в Петербурге, Москве, Киеве и других городах [1433] . Юбилей России отмечала именно центральная власть. Однако его идея, организация, идеологическое наполнение заметно выделяют это мероприятие из общего ряда юбилеев, проведенных государственными инстанциями за многие десятилетия.

Юбилею предшествовала длительная научная и журнальная полемика вокруг темы призвания варягов и даты празднуемого события. В итоге по докладу министра народного просвещения П.А. Ширинского-Шихматова, опиравшегося на статьи М.П. Погодина и других историков, Николай I в 1852 году официально провозгласил 862 год «началом Российского государства» [1434] . К началу 1860-х годов, в царствование Александра II, стремившегося дистанцироваться от Николаевской эпохи, юбилей оказался на периферии интересов властей. Однако сложные социально-политические коллизии, вызванные Манифестом 19 февраля 1861 года, недовольство политикой правительства в самых различных слоях общества резко изменили ситуацию: императору потребовался масштабный спектакль, призванный укрепить и по-новому легитимировать связь между монархом и подданными [1435] .

1433

О юбилее тысячелетия Руси см. также: Майорова О.Е. Бессмертный Рюрик. Празднование Тысячелетия России в 1862 году // Новое литературное обозрение. 2000. № 43. С. 137–165; Буслаев А.И. Как пили за здоровье тысячелетия // Родина. 2010. № 10. С. 79–82; Буслаев А.И. Имперские юбилеи – тысячелетие России (1862 год) и девятисотлетие крещения Руси (1888 год): организация, символика, восприятие обществом: дис… канд. ист. наук. М., 2010.

1434

Интересно, что и советская научная и политическая общественность, включив памятник «Тысячелетие России» в число выдающихся произведений искусства и символов неразрывной российской государственности, не приняла 862 год как дату, с которой следует исчислять историю России. М.Н. Тихомиров настойчиво доказывал ее ошибочность и утверждал, что 860 год «должен считаться основной и точной датой “начала Русской земли”, которую следовало бы отмечать как великую и памятную дату в истории нашей Родины» ( Тихомиров М.Н. Начало русской земли // Вопросы истории. 1962. № 9. С. 42.).

1435

Ср. также: Уортман Р. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии: в 2 т. М., 2004. Т. II.

Сообщениями о всеобщем одушевлении, восторженных толпах и безмерном ликовании народа при встрече государя были заполнены все газеты и официальные отчеты. Очевидно, однако, учитывая сложную обстановку в стране, эти реляции не столько свидетельствовали о реалиях празднества, сколько отвечали изначально задуманному сценарию. Сама привычка выдавать желаемую картину за действительность стала впоследствии непременным атрибутом репортажей и более поздних отчетов о всех крупных юбилеях рубежа веков.

И все же несмотря на «державный» характер новгородского празднования тысячелетия Руси, на официозность всего юбилея в целом, на то, что он, как и его предшественники и те, что за ним последовали, были инспирированы и организованы верховной властью под строжайшим контролем государственных инстанций, на то, что он, как и все официальные юбилеи России последних веков, был построен на откровенной инсценировке, на заранее расписанных церемониях, включавших в себя имитацию чувств и эмоций, в том числе – самых главных, тех, ради которых юбилеи и проводились – чувства взаимной симпатии, уважения и любви между властителем и подданными, несмотря на привычное недопущение общественности к собственно празднику, на предписанные отчеты и контролируемые репортажи, – несмотря на все это самый «круглый» российский юбилей кардинально отличался от всех прочих официальных юбилеев императорской России.

Российская общественность того времени в целом не приняла новгородских торжеств, а либеральные круги так и вовсе отнеслись к ним скептически или иронически [1436] . Однако главную свою задачу – поддержать престиж императорской власти в очень непростой момент, создать привлекательный образ правителя и положительный имидж самодержавия в целом – они, в отличие от иных юбилеев, выполнили. Юбилей 1862 года был, пожалуй, единственным, в процессе организации и проведения которого устроители сформулировали четкую идеологическую концепцию праздника и смогли последовательно и успешно воплотить ее в жизнь. Главным отличием юбилея тысячелетия Руси была его идейная наполненность.

1436

«Надоела нам уже эта сказка про свежесть и тысячелетнюю молодость» (Н.А. Лесков).

В ходе торжеств, равно как и в символике памятника тысячелетию России, настойчиво проводилась параллель между реформаторским почином Александра II и началом русской государственности, а также между самим императором и Рюриком. Фигура русского царя выводилась в образе реформатора, который определяет развитие державы и направляет его во благо подданных. Юбилей 1862 года стал не просто праздником Древней Руси, воспоминанием об истоках славного пути российской государственности, но, прежде всего, мощным пропагандистским актом во славу Великой России, ведомой могучим и просвещенным самодержцем к новым блистательным достижениям.