Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Книга 2. 1934-1953

Сванидзе Марина

Военному командованию Сталин не доверяет, особенно во время отступления. Особые отделы НКВД — привычный посредник в общении Сталина с армией. Они и до войны действовали постоянно, с 1919 года, когда были учреждены Троцким и Дзержинским как средство постоянного контроля над армейскими настроениями.

Отлично отработан опыт агентурной работы в армейской среде. Плотная сеть осведомителей — секретных сотрудников, сексотов. Задача сексотов — слежка за личным составом и сбор компромата на комсостав.

Во время войны они пронизывают на всех уровнях армию снизу доверху. Абакумов лично предоставляет Сталину практически ежедневные сводки о поведении лиц из высшего военного руководства. Особисты отправляют наверх собственные комментарии

и оценки ведения боевых действий. Обладают правом не только ареста, но и расстрела на месте. Они занимаются перлюстрацией красноармейских писем. Письма рассматриваются как важнейший источник информации. В разгар жесточайших боев под Сталинградом только за период с 15 июля по 1 августа 1942 года в 62-й армии генерала Чуйкова просмотрено более 67 тысяч писем. Солдаты знают, что письма просматриваются. Иногда нервы сдают, и прорываются слова о тяжести положения или просто жалобы на еду. Особые отделы документируют эти высказывания, авторы писем приравниваются к дезертирам и предателям, подлежат немедленному аресту и расстрелу. Под Сталинградом особисты читают письма, которые пишут солдаты, перед тем как пойти в последнюю в жизни атаку.

Вспоминает судебный секретарь военного трибунала. Из особого отдела в трибунал передано дело Ольги Печерской, двадцати лет. Она обвиняется в том, что, будучи в плену, была завербована немецкой разведкой для шпионажа в тылу Советской армии. Ее расстреляли. Обвинение основывалось исключительно на ее собственных словах. А она была, очевидно, душевнобольная. Она с горящими глазами без умолку говорила о том, что влюбилась в немецкого офицера и он учил ее шифру. Потом начинала говорить о литературе, о Тургеневе. Даже оглашение расстрельного приговора не сбило ее с этого бреда. Судебный секретарь далее пишет: "Я знал, что в конце 30-х годов на фоне террора появился особый вид психоза, когда больные ощущали себя агентами иностранных разведок".

Хотя надо сказать, что во время войны особисты в паре с военными трибуналами лютуют меньше, чем в конце 30-х. Сталинщина отступает перед непреложным фактом: жизни осужденных нужны фронту. Военными трибуналами осуждены 994 300 человек. Миллион. В отношении почти 400 тысяч осужденных исполнение приговора отсрочено до окончания военных действий, и они направлены в штрафбаты.

Кроме того, жесткость карательной политики определяется во время войны общей ситуацией на фронте. В самый горький период отступления выносились сплошь расстрельные приговоры. Когда пойдет наступление, за измену родине бывших советских солдат, перешедших на сторону врага, приговаривают к десяти годам лагерей. С отсрочкой и отправкой в штрафбат.

Хотя всегда попадаются разные люди. Из воспоминаний сотрудника СМЕРШа генерал-майора Иванова: "В мае 1942 года на Крымском фронте переправа раненых на Кубанский берег. Зрелище ужасающее. Море заполнено трупами. Толпа напирает. Я сам не спал уже трое суток. И тут на носилках несут какого-то полковника, кричат: "Это раненый командир дивизии". Что-то кольнуло внутри. Приказываю развязать бинты. Никакого ранения. Достаю пистолет. И на моих глазах полковник мгновенно седеет. Я наклонился тогда и шепнул ему: "Слушай, я буду стрелять мимо, но ты падай в воду. Повезет — выберешься"".

Из воспоминаний летчика-фронтовика: "Я не знаю, может быть, в пехоте у особистов и были важные функции, но в авиации? Что делать особисту в авиации? Перелеты к врагу предотвращать? Так у нас, кто хотел уйти к немцам, мог это очень просто сделать. Садись и сдавайся. Только у нас в дивизии я таких случаев не знаю. У нас почти у всех летчиков при себе граната была на случай пленения. В авиации особистов никто не уважал. Боялись их почти все, но за людей их, бездельников, не держали".

Еще из воспоминаний летчиков: "В 1944-м у нас в полку был особист капитан Корнеев. Я как-то сказал ему: "Что ты своим детям после войны расскажешь, что на фронте делал?""

Абакумовский СМЕРШ — разноплановая организация. Одно

крыло особистов-смершевцев занято мутной, дилетантской или откровенно карательной работой. Другое крыло — профессионалы контрразведки. Они успешно играют против германских спецслужб. Ни одно значительное разведывательное или террористическое мероприятие немцам осуществить не удается. Включая попытку покушения на Сталина. Начальник штаба германского Верховного командования генерал-фельдмаршал Кейтель скажет: "В ходе войны данные от нашей агентуры касались только тактической зоны. Мы ни разу не получали данных, которые оказали бы серьезное влияние на развитие военных действий".

В. С. Абакумов, глава СМЕРШа

Кейтель пишет это в ожидании исполнения смертного приговора, вынесенного на Нюрнбергском процессе. Абакумов входил в комиссию по руководству подготовкой обвинительных материалов в Международном военном трибунале над главными военными преступниками в Нюрнберге. Комиссию возглавляет Вышинский. Следственная бригада СМЕРШ работает в Нюрнберге параллельно с группой прокуратуры СССР. Группа прокуратуры подчиняется Главному обвинителю от СССР Руденко. Смершевцы охраняют советскую часть обвинения, участвуют в допросах арестованных и отборе свидетелей фашистских зверств. Бригаду контрразведки возглавляет заместитель начальника следственного отдела СМЕРШа Лихачев. Еще на предварительной стадии Нюрнбергского процесса Лихачев сообщает в Москву, что следователи прокуратуры "слабо парируют антисоветские выпады обвиняемых, в частности Геринга, Йодля, Кейтеля и некоторых других". Докладные контрразведчика Лихачева столь активны, что представители прокуратуры обращаются к прокурору СССР Горшенину с просьбой "пресечь кривотолки, так как это создает нервозную обстановку и мешает работе".

Заседание Международного военного трибунала в Нюрнберге

На фоне Нюрнбергского процесса, помимо доносов на коллег из прокуратуры, Лихачев успевает склонить к сожительству молоденькую переводчицу, заставляет ее сделать аборт. Операция проходит неудачно. Руденко сообщает о происшествии прокурору СССР. Лихачева высылают из Нюрнберга и дают ему десять суток ареста.

Нюрнбергский международный трибунал над главными военными преступниками дает ход еще 12 судебным процессам. Один из них идет с декабря 1946 года по август 1947-го. Это "процесс врачей". Рассматриваются дела нацистских врачей, проводивших опыты на заключенных концентрационных лагерей. Еще в сентябре 1945-го в Германию командирован Григорий Майрановский с помощниками. С 1938 года он в НКВД возглавляет лабораторию по ядам и наркотикам. В послевоенную Германию до Нюрнбергского процесса он командирован с заданием: "Разыскать немецких специалистов и ознакомиться с уровнем, достигнутым нацистами в аналогичной сфере деятельности".

По результатам поездки Майрановский сделает доклад, в котором засвидетельствует: "Результаты, достигнутые немецкими специалистами, значительно ниже наших".

Действительно, перед Майрановским его руководство ставило более сложные задачи, чем нацистское руководство перед своими врачами. И в гитлеровской Германии, и в СССР над заключенными ставятся опыты с применением иприта. Нацисты впервые проводят эксперимент в концлагере Заксенхаузен в 1939 году. Майрановский начинает раньше. Нацисты применяют газ "Циклон-Б" для массового уничтожения людей в лагерях смерти и не скрывают этого. Майрановскому труднее, чем его нацистским коллегам. Перед ним стоит задача: чтобы яд не обнаруживался в трупах.