Исторический роман

Лукач Георг

Эпическая необходимость возвращения таких фигур, по, завершении их героической миссии, к обыденности подчеркивает широту и всеобщность народного героизма. Гете в образе Доротеи, Скотт в образе Дженни вовсе не хотели показать людей исключительных, выдающиеся таланты и характеры, которые делают людей из народа вождями народных масс (такие образы Скотт дает в Робин, Гуде и Роб Рое). Напротив, оба писателя хотели сказать, что возможностей такого подъема, такой героичности в народной массе великое множество, и если подавляющее большинство простых людей тихо доживает свою жизнь, ни разу не испытав такого возвышения над своим обычным уровнем, то это бывает лишь потому, что нет обстоятельств, которые бы вызвали у них такое напряжение сил. Революции становятся великими временами потому, что они сопровождаются быстрым взлетом человеческих способностей в массовом масштабе. Своим человечно-историческим искусством Скотт оживляет

историю. Он, как мы говорили, изображает ее как ряд великих кризисов. Его исторические повествования, и прежде всего романы об Англии и Шотландии, содержат в себе непрерывную цепь таких революционных кризисов. Таким образом, если главная тенденция Скотта, проходящая сквозь все его романы и, в этом смысле, объединяющая их в один цикл, состоит в изображении прогресса и его защите, то самый прогресс у него предстает в виде противоречивого процесса, движущей силой и материальной основой которого являются противоречия общественных сил, противоречия между классами и нациями.

Скотт принимает этот прогресс. Он патриот, он гордится историей своего народа, и это одна из необходимых предпосылок для создания настоящего исторического романа, который делает правдиво изображенное прошлое близким и дорогим для современников.

Без живого отношения к современности невозможно художественное воссоздание истории. Но это отношение вовсе не должно приводить к перенесению в историческое произведение позднейших, современных событий: за это Пушкин жестоко высмеивал неудачливых подражателей Вальтер Скотта. Великое историческое искусство состоит в оживлении прошлого как предистории настоящего, в художественном оживлении тех общественных и человеческих сил, которые, за время долгого развития, сформировали нашу жизнь такой, как она есть. Настоящий художник делает весь этот процесс таким ощутимым, так ясно зримым, что мы как бы сами участвуем в нем и его переживаем.

Гегель говорит:

"Историческое лишь тогда бывает нашим… если мы вообще можем смотреть на настоящее как на следствие тех событий, в цепи которых! изображенные характеры или дела составляют существенное звено…. Ведь искусство существует не только для маленького замкнутого круга немногих, получивших преимущественное образование, но для нации в общем и целом. Однако, то, что относится к искусству вообще, может быть применено и к внешней стороне изображенной исторической действительности. И она должна быть ясна и наглядна для нас, принадлежащих своему времени и своему народу, без широкой учености, так, чтобы мы себя чувствовали, как дома, а не были вынуждены стоять перед ней, как перед чуждым для нас непонятным миром" [12] .

12

Hegel. Aesthetik, В. I., S. 367.

Предпосылкой для такой живой связи с прошлым у Вальтер Скотта был его патриотизм. Но надо быть вульгарно-социологическим глупцом, чтобы видеть в этом патриотизме преклонение перед купцами-эксплоататорами. Гете несравненно глубже и правильнее понял отношение Вальтер Скотта к английской истории. Однажды, в беседе с Эккерманом, речь зашла о "Роб Рое". Интересно вообще и, в частности, показательно для "социального эквивалента" Скотта, что в этом романе центральное место занимает шотландский народный герой, представляющий собой своеобразную смесь бунтаря, конокрада и контрабандиста. Гете сказал об этом романе: "… Здесь все значительно — материал, содержание, характер, изложение… Мы видим, что такое английская история и что можно извлечь из нее, когда таким наследием владеет способный поэт" [13] . Гете отлично почувствовал, что именно в истории Англии составляет гордость Скотта. С одной стороны, это, конечно, постепенный рост национальной силы и величия, о чем Скотт хочет дать наглядное представление своим "средним путем" и его непрерывностью. Но, с другой стороны, и в неразрывной связи со стороной первой, — это кризисы роста, крайности, борьба которых привела к "среднему пути" как к своему завершению; их невозможно удалить из картины, рисующей национальный характер, не лишив ее тем самым всего богатства и достоинства.

13

Эккерман. Разговоры с Гете. Изд. "Academia", 1934, стр. 570.

Скотт видит и изображает сложный путь, которым Англия шла к национальному величию, к образованию своего национального характера. Как умеренно-консервативный мелкий дворянин, он приветствует современный исторический результат и поддерживает его. Но разве этим можно исчерпать характеристику художественного мира,

созданного Скоттом? Вальтер Скотт видит безграничное поле, усеянное погибшими существами, уничтоженными или подавленными героическими стремлениями людей, разрушенными общественными образованиями и т. д., и он знает, что их гибель была необходимой предпосылкой для "конечного результата", но эти исчезнувшие исторические формы для него значительны не только, как для историка, — он сам их любит.

Безусловно, здесь есть известное противоречие между непосредственно политическими взглядами Скотта и художественной картиной общества, созданной его пером. Подобно многим великим реалистам, подобно Бальзаку или Толстому, Скотт стал подлинным реалистом вопреки своим собственным общественно-политическим убеждениям, и у. него можно отметить ту "победу реализма" над личными взглядами, о которой говорил Энгельс, анализируя Бальзака. Шотландский дворянин, сэр Вальтер Скотт, приветствует, без всяких околичносгей, трезвую рациональность современного развития. Но художник Вальтер Скотт присоединяется к чувству римского художника Катона: "Victori causa diis placuit, sed Vica Catoni" ("Победоносная сила понравилась богам, а Катону — побежденная").

Было бы, однако, неверно рассматривать это противоречие как слишком резкое и вне его опосредовании; было бы неверно видеть в трезвенном приятии английской действительности и ее "среднего пути" нечто целиком отрицательное, только оковывающее большой художественно-исторический талант Вальтер Скотта. Надо понять, что искусство Вальтер Скотта возникло именно из взаимодействия, из диалектического взаимопроникновения и борьбы обеих этих сторон его личности. Именно благодаря такому своему характеру, Скотт не сделался романтиком, восхвалителем или плакальщиком прошедших времен. Именно благодаря ему он смог объективно изобразить разрушение старых общественных форм, несмотря на свою личную симпатию к ним, несмотря на свою художественную способность живо воспринимать прекрасные стороны прошлого и горячо сочувствовать тому душевному величию и героизму, который он в этом разрушенном прошлом находил. Такая объективность не снижает поэтичности старины а только способна ее возвысить.

Мы видели, что в исторической картине Вальтер Скотта официальные представители господствующих классов (вопреки мнению, распространенному среди большинства позднейших критикой вовсе не играют главной роли. Если оставить в стороне корректных "посредственных героев", которых лишь очень условно можно признать героями положительными, то среди дворян eго романов найдется относительно малое число положительных образов. Наоборот, Скотт очень часто показывает — юмористически, сатирически или трагически — слабости и нравственную испорченность высших общественных слоев. Претендент в "Вэверли", Мария Стюарт в "Аббате", даже — наследный принц в "Пертской красавице" наделены некоторыми приятными, симпатичными чертами; но главная тенденция писателя совершенно очевидно состоит в том, чтобы показать неспособность этих людей выполнить свою историческую миссию. Поэзия исторической субъективности заключается здесь в том, что общественно-исторические причины этой личной слабости мы понимаем всякий раз из произведений в целом, из всей объективно воссозданной атмосферы исторического времени, без "ученого", педантского анализа. Вальтер Скотт показывает в целом ряде портретов высших дворян (например, темплиеры в "Вэверли" и т. д.) отталкивающую грубость и почти смешную неспособность придворного дворянства, оторванного от народной жизни, разобраться в современном общественном положении.

Немногие положительные персонажи из этой среды становятся таковыми большей частью благодаря тому, что они изображены как скромные джентльмены, честно выполняющие свой долг; и лишь единичные образы великих представителей исторического прогресса (в особенности, Людовик XI) приобретают в романах Скотта подлинную историческую монументальность.

В большинстве случаев, когда дворянин играет относительно или безусловно положительную роль, он обязав этим своей связи? с народом, — правда, почти всегда на почве еще живых или не совсем отмерших патриархальных отношений (например, герцог из романа "Эдинбургская тюрьма").

Подлинно живую жизнь исторического времени Вальтер Скотт находит всегда в самом народе. В качестве мелкого английского дворянина, тесно связанного по традиции и по своему быту с буржуазией, Скотт испытывает глубокую симпатию к строптивой самостоятельности, к самоуважению средневековых англо-шотландских горожан, независимых и свободных крестьян. Генрих Гоу ("Пертская красавица") — это прекрасный образ храбрости и самостоятельности средневекового горожанина; Генрих Гоу-воин, не уступающий в мужестве ни одному рыцарю, но он гордо отвергает предложение графа Дугласа посвятить его в (рыцари: он хочет жить и умереть свободным гражданином.