Исторический роман
Шрифт:
Итак, вопрос о самостоятельности исторического романа как особого жанра может возникнуть только в тех случаях, когда по каким-нибудь причинам отсутствует подлинная связь с правильным пониманием современности. Иначе говоря, только в тех случаях, если эта связь еще не существует или ее уже нет. Все это совершенно противоположно многим новейшим представлениям об историческом романе. Исторический роман обособляется в особый жанр не потому, что (задачей его является какая-то исключительная верность в передаче прошлого в отличие от (более свободных приемов других разновидностей романа. Исторический роман обособляется в особый жанр только потому и там, где объективные или субъективные условия исторической правдивости в литературе Либо еще не возникли, либо уже исчезли.
Тот, кто понимает задачу разработки
Исторический роман и кризис буржуазного реализма (начало)
Для западноевропейских стран революция 1848 года означала коренное изменение всей социальной ситуации. Изменилась расстановка классовых сил но отношению ко всем существенным вопросам политической жизни, изменились и самые перспективы общественного развития. Баррикадная борьба парижских рабочих в июне 1848 года была поворотным пунктом для всей мировой истории. Чартистское движение, отдельные восстания во Франции времен Луи Филиппа, восстание силезских ткачей в 1843 году — все это отступает по своему значению перед июньской битвой в Париже — первым опытом вооруженной борьбы между пролетариатом и буржуазией.
Пролетариат впервые выступает здесь на всемирно-историческую сцену как вооруженная масса, готовая вступить в последний решающий бой; буржуазия впервые борется в эти дни против народа, открыто защищая сохранение своего экономического и политического господства.
Достаточно проследить немецкие события 1848 года, чтобы заметить, какое переломное значение имели восстание и поражение парижского пролетариата для буржуазной революции в Германии. Антидемократические тенденции, стремление порвать с революционной демократией ради умеренного либерализма существовали в различных кругах немецкой буржуазии и до 1848 года. Но только после июньской битвы парижского пролетариата происходит решающий поворот в лагере буржуазии, поворот от демократии к либерализму и гнилому компромиссу с королевско-прусской реакцией.
Было бы очень поверхностно думать, что такой глубокий разрыв определенного класса с его прежними политическими идеалами может не отразиться в области идеологической, в области науки, искусства. И действительно, этот поворот после 1848 года можно проследить во всех областях буржуазной идеологии.
Маркс неоднократно подчеркивал значение этого перелома для классической науки буржуазного развития-политической экономии. Рассматривая процесс разложения гегелевой школы в Германии в свете недавно опубликованных материалов, мы видим, что разнообразные идейные течения этого времени отражали определенные политические тенденции, складывающиеся в эпоху подготовки буржуазно-демократической революции 1848 года; в этой связи становится понятным, почему философия Гегеля, безраздельно господствовавшая в Германии с середины двадцатых годов XIX столетия, сходит со сцены после поражения революции, которое было следствием измены буржуазных классов, их отказа от прежних демократических устремлений. Гегель — центральная фигура немецкой умственной жизни первой половины века — "неожиданно" предается забвению и его третируют как "дохлую собаку".
В своих статьях о революции 1848 года Маркс очень подробно исследует этот поворот, его причины и следствия. Приведем одно замечательное место из "Восемнадцатого Брюмера Луи Бонапарта".
"Буржуазия, — говорит Маркс, — верно поняла, что оружие, выкованное ею против феодализма,
1
Маркс и Энгельс. Сочинения. Т. VIII, стр. 360.
Мы можем здесь исследовать этот поворот только в его влиянии на историческое чувство, на понимание истории, на те именно стороны дела, которые ближайшим образом связаны с рассматриваемой проблемой.
1
Снова, как и в начале нашей работы, мы намерены говорить не о каких-нибудь внутренних проблемах исторической науки, не об ученых спорах о методе, но скорее о популярном ощущении исторического хода вещей, о том переживании истории, которое захватило широкие круги буржуазных классов, в том числе и такие слои людей, которые вовсе не интересовались исторической наукой и не имели представления о том, какие изменения совершались в этой узко-специальной сфере. Так пробуждение более сознательного понимания истории в начале XIX века проявилось прежде всего в представлениях и чаяниях широчайшей массы людей, которые, быть может, не имели ни малейшего представления о том, что это новое чувство исторических связей жизни породило в области исторической науки Тьерри, в философии — Гегеля, и т. д.
Эту особенность следует подчеркнуть именно потому, что художественная практика исторического романа почти не зависит от непосредственного влияния исторической науки. Конечно, такое влияние имеется. Так, Флобер не только хорошо знал произведения Тэна, Ренана и других, но и поддерживал личное знакомство с этими представителями современной ему французской историографии. Известно также влияние Якоба Буркхардта на Конрада Фердинанда Мейера; непосредственное воздействие исторических взглядов Ницше на художественную литературу было, пожалуй, еще более широким. Но важно не это влияние, которое можно установить с филологической точностью, важны те общие тенденции, действие которых проявляется и в художественной литературе, и в историографии. Эти общие тенденции состоят в историческом повороте всей политической и духовной жизни буржуазных классов-. Если отдельные историки или философы приобретают в этом процессе большое влияние, то лишь потому, что само это влияние является частью общего идеологического развития, вызванного коренным изменением всей социальной обстановки. Это относится и к писателям и к читателям. Если в последующем изложении мы опираемся на исторические воззрения тех или других буржуазных идеологов новой формации, то лишь потому, что эти люди являются наиболее яркими литературными представителями определенных общественных течений.
Необходимо сделать еще одно вводное замечание. Перед революцией 1848 года буржуазия стояла и в духовном отношении во главе общественного развития. Развившиеся в начале XIX века Новые формы исторического оправдания прогресса были связаны с величайшими завоеваниями во всех областях идеологической жизни этого периода. Пролетарское понимание истории возникло именно на этой почве как критическое преодоление и дальнейшее развитие буржуазной исторической науки. Те предшественники социализма, которые не смогли усвоить идейных завоеваний этого периода, впадали в мистику и становились защитниками отсталости. Так было, например, с Вейтлингом.
Все это радикально изменяется после 1848 года.
Распадение каждого народа на "две нации" происходит и в идеологической области, по крайней мере как тенденция. Классовая борьба первой половины XIX столетия уже накануне революции 1848 года привела к возникновению марксизма, в котором все прогрессивные теории исторического развития "снимаются", и притом в гегелевском смысле этого слова, т. е. не только подвергаются критике и частично уничтожаются, но в то же время сохраняются и подымаются на более высокую ступень.