Истории и легенды старого Петербурга

Иванов Анатолий

Маскарад на русский лад

Среди бессчетного количества чужеземных слов и понятий, укоренившихся на русской почве в Петровскую эпоху, было и неслыханное доселе слово «маскарад». Правда, первоначально оно писалось и произносилось не на французский, как теперь, а на польский лад – машкарад, поскольку проникло в российские пределы не прямо из Франции, а при посредничестве нашего ближайшего западного соседа. Подобным же образом Польша одарила нас и другими, не менее употребительными словами, также относящимися к области развлечений и увеселений, такими, например, как «бал» или «танец».

Обычай

скрывать лицо под хитроумно придуманными масками возник еще в глубокой древности, в качестве составного элемента религиозных языческих обрядов. Позднее маски использовались в античном театре, а в XV–XVI веках маскарады, как неотъемлемая часть карнавальных празднеств, получили широкое распространение во всей Западной Европе, особенно в Италии. Кстати сказать, в Венеции люди в масках могли без всякого опасения ходить по городу даже глубокой ночью, что для прохожих с открытыми лицами было в ту пору далеко не безопасно.

По словам одного русского путешественника, посетившего этот знаменитый город в 1780-х годах, «сие оттого происходит, что все маски под трибуналом инквизиторским состоят (то есть под его защитой. – А. И.), пред именем котораго всякий дрожит. Маска без всякой опасности оружие носит, когда другие за оное строго наказываются. Кой час маску надел, то имя уничтожилось и кто бы ты ни был, то ты: Signor Maschera» (Синьор Маска). Столь соблазнительные привилегии людей в масках стали, по-видимому, одной из главных причин популярности венецианских маскарадов.

Но как бы там ни обстояло дело за границей, в России заимствованный в чужих краях обычай на первых же порах стал наполняться отечественным, весьма своеобразным содержанием. 10 сентября 1721 года Петр I повелел устроить в Петербурге большой маскарад, который должен был продолжаться целую неделю. Поводом для празднества послужила свадьба князя-папы, боярина П.И. Бутурлина, президента шутовской коллегии «кардиналов», со вдовой его предшественника Никиты Зотова, умершего за три года перед тем от беспробудного пьянства. Бедная женщина долго не соглашалась выходить замуж за столь же горького пьяницу, как ее покойный супруг, но в конце концов пришлось покориться воле царя.

По сигнальному выстрелу из пушки все маски должны были собраться за рекой, на Троицкой площади, целиком устланной досками, положенными на бревна, потому что место это было в те времена очень болотистым и немощеным. В 8 часов утра, по условленному сигналу, над крепостью взвился большой праздничный стяг из желтой материи с изображением черного двуглавого орла и началась беспрерывная пушечная пальба. Между тем участники маскарада, одетые в плащи, съехались на сборное место.

Сам государь и знатнейшие из вельмож находились в этот момент в Троицкой церкви, где совершалось бракосочетание князя-папы, которого венчали прямо в маскарадном облачении. По окончании брачной цермонии вышедший из храма царь самолично ударил в барабан, после чего все маски разом сбросили плащи, и площадь запестрела разнообразнейшими костюмами. Всего собралось около тысячи масок, разделенных на большие группы и стоявших в назначенных для них местах. По данному сигналу участники начали медленно ходить на большой площади процессией, по порядку номеров, и гуляли таким образом часа два, чтобы лучше рассмотреть друг друга.

По словам камер-юнкера Ф. Берхгольца, наблюдавшего за происходившим

собственными глазами, наиболее странное зрелище представляли собой князь-папа и коллегия его «кардиналов» в их полном наряде. «Все они величайшие и развратнейшие пьяницы, но между ними есть некоторые из хороших фамилий. Коллегия эта и глава ее… имеют свой особый устав и должны всякий день напиваться допьяна пивом, водкой и вином. Как скоро один из ее членов умирает, на место его тотчас, со многими церемониями, избирается другой отчаянный пьяница».

Из дальнейшего, весьма пространного описания того же очевидца приведу лишь чрезвычайно красноречивую деталь. Одного из главных маскарадных персонажей, бога виноделия Бахуса, очень натурально представлял «человек приземистый, необыкновенно толстый и с распухшим лицом», облаченный в тигровую шкуру и увешанный виноградными лозами. Причина столь поразительного наружного сходства с античным божеством заключалась в том, что накануне маскарада беднягу целых три дня постоянно поили водкой, не давая ни на минуту заснуть!

Во время праздничного застолья всех пирующих принуждали к беспрестанному опорожнению бокалов, результатом чего стало немалое количество опившихся насмерть людей. По-настоящему весело в этой толпе людей, ряженных против воли, чувствовал себя один царь. Шутовская свадьба закончилась тем, что доведенных до скотского состояния «молодых» отвели в стоявшую перед Сенатом деревянную пирамиду, где заставили еще раз выпить водки из сосудов, сделанных в виде женского и мужского детородных органов, после чего оставили одних. Однако, по замечанию Берхгольца, «в пирамиде были дыры, в которые можно было видеть, что делали молодые в своем опьянении».

Такой вот довольно отталкивающий вид приняла «маскарадная потеха» в стране, где человеческое достоинство намеренно грубо попиралось. Возможно, таким образом Петр стремился обратить в ничтожество все прежние титулы и звания, поставив во главу угла лишь подлинные заслуги, но делал это, по своему обыкновению, удручающе варварским способом.

С течением времени нравы смягчились, и к середине XVIII века маскарады перестали сопровождаться развлечениями вроде вышеописанных, равно как и принудительным пьянством. Императрица Елизавета Петровна обожала веселые комедии, балы и маскарады, которые устраивались во всех царских резиденциях, не исключая даже полуразрушенного пожаром деревянного Смольного дворца, принадлежавшего ей, когда она еще была цесаревной. На одном из таких маскарадов, состоявшемся зимой 1745 года, гостям в легких бальных туфлях пришлось переходить из танцевальной залы, расположенной в одном из уцелевших флигелей, в другой, где был накрыт ужин, а затем обратно, по жгучему январскому холоду. В результате наследник престола, Петр Федорович, подхватил жестокую горячку и чуть не умер.

На придворных маскарадных балах обычно присутствовало не более 150–200 человек; на тех же, которые именовались публичными, бывало до 800 масок. В один прекрасный день императрица потребовала, чтобы все мужчины являлись на придворных маскарадах в женском платье, а женщины – в мужском, причем без масок на лице. Повинуясь высочайшей воле, кавалеры обрядились в широкие юбки на китовом усе и женские платья, сделав себе такие прически, какие дамы обыкновенно носили на куртагах, а дамы, соответственно, облачились в расшитые камзолы и прочие принадлежности мужского туалета.