Истории Мнемозины
Шрифт:
– Ну а другая книга, она про что?
С. задумался, помолчал.
– Знаешь, она состоит из разных историй… Иногда все идет в ней хорошо и справедливо, а иногда – нет, ничего не поделаешь. Не такая уж это простая книга…
– А мне можно ее почитать?
– Тебе? Понимаешь, это невозможно. Только я могу читать ее. У тебя просто не получится 12 и все будет совсем другое. Но я постараюсь что-нибудь придумать, – и с этими словами он пошел заниматься. С. учился в музыкальной школе, а, следовательно, каждый день должен был немало времени проводить у рояля.
Заниматься, конечно, было неохота. Хотя по опыту С. знал, что главное – это начать. Потом понемногу втягиваешься. Правда,
– Сейчас, – сказал мальчик.
Рояль промолчал. Он был уже немолод, привык работать не за страх, а за совесть и знал цену времени.
– Сейчас, – только часы проверю, продолжал тянуть время С.
– Чтобы не «перезаниматься», – мрачно подумал рояль и не издал ни звука в ответ.
Открыв крышку рояля, мальчик рассмеялся, потому что вспомнил, что было сегодня на уроке математики: Мишка, который по обыкновению не решил задачу, заданную на дом, в ответ на просьбу учительницы показать ей тетрадку, вдруг ни с того ни с сего выпалил:
– А можно, я вам лучше спою? Все, что только захотите.
Учительница опешила.
– Что-что?! – грозно спросила она. Но ответа не успела получить, потому что пока она удивлялась, а все хохотали, как раз прозвенел звонок, и Мишка был спасен. Он, правда, и сам немало удивился тому, что сказал, как-то само выскочило. С. и сейчас не мог удержаться от смеха, вспоминая всю эту сцену. В таком легкомысленном настроении он начал играть гамму, и рояль сначала отвечал ему раздраженным дребезжащим голосом. Мальчик, наконец, услышал его и взялся за работу. Рояль смягчился. Гамма зазвучала ровнее.
Все приходит к тем, кто умеет ждать.
– Давай попробуем так, – сказал мне в один прекрасный день С, – я выбираю какую-нибудь историю из этой книги и читаю тебе вслух. Потом, перед самым главным местом я останавливаюсь, и ты мне говоришь, как, по-твоему, кончилась эта история. Но это еще не все. Ты, во-вторых, говоришь, как бы тебе хотелось, чтобы она кончилась. И тогда я говорю тебе, вернее, читаю, как она кончилась на самом деле, то есть в книжке. Получится, что и ты как будто читаешь со мной вместе. Если, конечно, можно назвать это чтением, – с загадочным видом добавил С. – Ну как, согласна?
– Ты еще спрашиваешь! Конечно, согласна! Совершенно согласна и очень рада. Я только повторю, чтобы не перепутать: ты читаешь или рассказываешь мне разные истории, а я должна сказать, чем, по моему мнению, все кончилось; а потом – как бы я хотела, чтобы это кончилось. А потом ты мне говоришь, как все было на самом деле, то есть в книжке… Да! А вдруг я отгадаю? Тогда что?
– Ничего такого. Отгадаешь – и хорошо.
– Это даже похоже на какую-то игру, – сказала я.
– Может быть… Завтра начнем. Мне тоже очень хочется попробовать, – сказал С. и медленно вышел.
С. не забыл своего обещания. Назавтра, вернувшись из школы, он позвал меня к себе в комнату, открыл заветную книгу и произнес:
– Ну слушай. История первая.
Жила-была довольно толстая девочка. И не такая уж красивая. Все остальные девочки в классе любили над ней подшучивать. Во-первых, над толстыми всегда смеются, а во-вторых, она ничего не умела делать лучше всех или хотя бы как все, – ни шить, ни танцевать, ни играть на рояле; училась, правда, хорошо, но на это никто не обращал внимания. И, наверное, она часто грустила и думала, что родилась неудачницей.
Лиза – так ее звали – больше всего на свете любила читать, и когда читала, то воображала себя всеми героинями,
Как-то мама подарила Лизе котенка. Котенок рос и мяукал на разные голоса, и вот девочка научилась мяукать, она мяукала все лучше и лучше и в конце концов поняла, что вряд ли кто-нибудь еще умеет так замечательно мяукать. Теперь она лежала в кровати и думала перед сном не только о том, какое бы платье выбрала, оказавшись на месте Элизы из сказки Андерсена [10] «Дикие лебеди», – небесно-голубое, серебряное или золотое, как солнце, – нет, она теперь не мечтала о платьях, а пробовала мяукать на разные лады, и стала повеселее. Потому что научилась делать что-то лучше всех.
10
Андерсен Ханс-Христиан. Датский писатель. Сочинил самые лучшие сказки на свете.
Но никто об этом не знал, потому что девочка хвастаться не привыкла, и ей в голову не приходило взять да и объявить ни с того, ни с сего, что она умеет замечательно мяукать.
Однажды пришла на свой обычный урок учительница пения и сказала:
– Сегодня, ребята, мы с вами начнем разучивать песенку про киску, которую незаслуженно обижал повар. «Повар пеночку слизал, а на кисаньку сказал», – пропела учительница. – Этот повар свалил на киску свою вину. Вот, послушайте, какая музыка, – и учительница проникновенно сыграла на рояле печальную мелодию, – а припев у этой песенки такой, – продолжала учительница: та-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра МЯУ, – и она пропела так четыре раза подряд. – Главное при исполнении этой музыки – хорошее мяуканье. Мяукать надо жалобно, в то же время громко, и, главное, ЧИСТО. Ну, – спросила учительница, – кто из вас умеет мяукать?
Все молчали, потому что никто никогда не проверял себя «на мяуканье». Лиза же просто обомлела. Она, наверное, ослышалась. Не может такого быть. Ей, наверное, снится сон. Она подняла руку и сказала:
– Я умею мяукать.
Что тут поднялось, какой шум, смех, – все хохотали, даже учительница улыбнулась, – может быть, оттого, что Лиза произнесла эти слова чересчур торжественно. – Ха-ха-ха, кто бы мог подумать, она уверена, что умеет мяукать. Скажите пожалуйста, – пожимали плечами главные девочки в классе. Никто не верил Лизе, но учительница сказала:
– Что же, попробуй. Я буду тебе играть та-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра, а ты будешь на этой нотке, – она нажала клавишу рояля, – петь «мяу», и она сыграла свое та-ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра, а девочка тоненьким голоском так чисто и жалобно вывела самое настоящее «мяу», что все сразу замолчали. Молчание сменилось восторженными воплями, все бросились к Лизе, окружили ее, стали наперебой просить ее помяукать еще и еще, так, что и учительнице с трудом удалось утихомирить разбушевавшийся класс. Когда все, наконец, успокоились, она сказала: