Истории, написанные при свече
Шрифт:
– Здравствуйте, я – жена каторжника Афанасия Георгиевича Лунного, можно увидеться с ним сейчас, в документе было указано, что в это время у нас три часа на встречу, я передачу ему собрала, там только еда, ничего, что запрещено передавать, нет. Можете проверить…
Сторожевой посмотрел в сумку, а потом ответил:
– Проходите, сударыня, сейчас его приведут к вам…
Я аж задрожала, сердце выпрыгнуть из груди готово было, я не знала, каким я его увижу, как он воспримет мой приезд…
Тут застучали
Он стоял похудевший, замученный, болезненный, увидев меня, ликующим тоном вскрикнул:
– Солнце ясное моё, Лизонька, ты ли это, синеглазое чудо моё?!
У меня слёзы потекли, я бросилась обнимать, целовать его, забыв обо всём на свете! Обо всём, кроме того, что ему сейчас тяжелее некуда, чувства любви, сопереживания накрывали меня с головой…
Мы, наверное, полчаса целовались, стоя в обнимку, и плакали в три ручья оба. Только потом я уже смогла обыкновенно разговаривать, дала ему в руки этот мешок со всякой едой, стала расспрашивать, как так получилось, как он здесь живёт…
– Знаешь, Лизонька моя милая, уж больно красиво, благородно говорили декабристы, вот я и встал в их ряды, я думал, что стране пользу принесу, а получилось, что и пользы не принёс, и нас с тобой подставил. Как житьё здесь? Да по-всякому, терпимо, только еда слабоватая и работа очень тяжёлая, больше ни на что не пожалуюсь… – говорил Афанасий – Но зачем же ты поехала за мной в Сибирь? Ты же могла бы остаться дворянкой, выйти замуж второй раз, тебе совсем не много лет…
А я, прижавшись к груди Афанасия, ответила:
– Нет, нет, я тебя не брошу, не предам, не нужен мне никто другой…
Эти слова вырвались сами из глубины сердца.
Как наше время истекло, обняла я ещё раз любезного супруга, на сумку с едой взглядом показа, прошептав:
– Там еды полно всякой, кушай, я тебе послезавтра ещё всего принесу…
Сторожевой забавно закашлял и промямлил:
– Всё, супруги, на сегодня кончилось свидание ваше, ничего, раз уж дама здесь и получила разрешение видеться с ссыльным мужем, то теперь будете часто встречаться…
Я направилась к воротам отрога, вышла на улицы Тобольска, дошла быстрым шагом до своего домика, попила чаю, поставила вариться ужин: картошку с кабачками, а сама села за стол и всё думала. У меня в голове мысли разные о том, что случилось с нами, со страной, что дальше будет, как там, в Санкт-Петербурге, отец и сестрёнка, какая доля бедной Агафье досталась…
Вдруг в комнату резко вошла Екатерина Трубецкая и с порога возмутилась:
– Лиза, милая, у тебя ведь палёным пахнет! Пожар сделаешь, нельзя же так!
Я очнулась от своих раздумий и кинулась к печке, но опоздала немного: картошка с кабачками
Екатерина тяжело вздохнула, сделала «руки в боки» и проворчала:
– Лиза, я всё понимаю, столько потрясений сразу пережить нелегко, но надо как-то уже взять себя в руки немножко и постепенно начинать привыкать жить в таких условиях, а не в шикарном Санкт-Петербурге…
Я сначала от таких слов ещё хуже расстроилась, а потом собрала волю в кулак, сжала зубы, чтобы не заплакать, и тихо ответила:
– Хорошо, учите меня всему, подсказывайте…
Александра, Екатерина и Мария взялись моему обучению, как выразилась Трубецкая «жизни храброй сибирячки и мужественной жены декабриста-каторжника»…
Незаметно пролетело три года, потому что один день сравнительно мало отличался от другого, хотя, конечно, истину говорят, что двух совершенно одинаковых дней, как и людей, не бывает…
Я научилась готовить разнообразные блюда из той простейшей еды, что тут могла купить, колоть дрова, шить сама себе тёплую и простую одежду, и многому другому.
Мы виделись с ненаглядным Афанасием постоянно, через день, мы общались по три часа, и это были особо счастливые моменты, я всегда передавала ему сумку с едой. Скоро меня стали пускать к нему в камеру, а потом даже изредка отпускать его из острога ко мне в домик на определённое время…
… Я уже привыкла за три года к такой жизни, крепко подружилась с Александрой, Екатериной и Марией, летом вообще всё легко давалось, тяжелее зимой было, приближение зимы я всегда особо боялась. Мороз на улице просто жуткий был, вьюжило, темнело рано, да в домике приходилось в шубе ходить, свечами приходилось заранее запасаться…
Когда я с мужем проводила время, я не чувствовала себя как-то угнетённо, мне казалось, что я в красивом любовном романе, но, когда я оставалась зимним холодным вечером одна со свечечкой…
Я начинала вспоминать отца, сестрёнку, счастливое детство, когда я была не Лунная, а Брошкина, свадьбу с любимым, и такая тоска, такое чувство уныния на меня накатывали, что я забивалась в угол и тихо плакала…
Когда я поделилась этими чувствами со своими подругами, все трое наперебой стали успокаивать меня:
– Не переживай, подруженька, не переживай, Лизонька, у всех та же проблема: у нас родители, дети там остались, мы тоже о них ничего не знаем, тоскуем, но ничего с этим уже ни сделаешь…
Так прошло ещё два года, мне уже двадцать шесть лет исполнилось, я ещё лучше привыкла к Сибирской жизни, с мужем милым мы виделись всё чаще и дольше. Наши ласки были наполнены теплотой и любовью, я всегда старалась получше накормить Афанасия ненаглядного, а то с этими тяжёлыми каторжными работами совсем исхудал, измучился…