Истории от первого лица (Повести. Рассказы)
Шрифт:
Через десять дней меня выписали. Повязку с глаз сняли еще раньше. Нет, не могу сказать, что я стал лучше видеть, профессор, оперировавший меня, предупредил заранее:
— Глаукома — штука ядовитая, в шестидесяти случаях из ста операции не дают особо благополучного результата…
Я понял потом, что я оказался в числе этих самых шестидесяти случаев. Глаз мой не стал лучше после операции и оставалось одно: беречь свой единственный, уцелевший левый глаз, поистине, как зеницу ока…
Иринка привезла меня домой. Дома на столе меня ожидал огромный букет цветов, стол был накрыт,
— Служба помощи, как и всегда, на высоте, — сказал я. — Я все понимаю, девочка, это было для тебя не самым легким делом — организовать подобный стол!
— Не совсем легким, — охотно согласилась Иринка. — Ты же знаешь, дядя, я все могу достать, но вот испечь кулебяку — это действительно испытание средней тяжести!
— Неужто все-таки сама испекла этакую прелесть! — удивился я, потому что и взаправду кулебяка была превосходна, розовая, нежная, с хрустящей корочкой и сочной начинкой.
Иринка призналась скромно:
— Это испекла Агнесса Христофоровна. Она сказала, что, может быть, кулебяка смилостивит твое сердце и ты не будешь гневаться на нее за ее болтливость.
Я улыбнулся. Агнесса Христофоровна оказалась на диво проницательной.
— Ладно, — сказал я. — Позови Агнессу Христофоровну, будем праздновать мое возвращение все вместе…
А она только того и ждала — бросилась к телефону, вызвала Агнессу Христофоровну, спустя десять минут эта неистовая и громогласная дама заполнила своим трубным голосом и мощными формами нашу квартиру, которая сразу стала казаться тесной…
Утром, на следующий день, Иринка должна была отправиться на работу позднее, ей надо было пойти в Госплан.
И я спросил ее за утренним завтраком:
— Как теперь все будет?
— Что именно?
— Все. Что будет с тобой, с Пикаскиным, с Таей, с ее мужем?
— Все будет так, как полагается, — ответила Иринка. — Тая сошлась со своим мужем, она опять живет у него, каждый день ездит к нему в больницу, но, кажется, она ошиблась, ему придется пролежать в больнице не два, а чуть ли не четыре месяца. Ну, а Пикаскин, что ж, Пикаскин…
Она не докончила, задумчиво помешивая ложечкой чай в чашке. Я старался не смотреть на нее, боясь смутить, но, как мне показалось, я угадал то, что происходило между нею с Пикаскиным.
Я угадал потому лишь, что люблю Иринку и желаю видеть ее счастливой. Но ведь то, о чем я подумал, не может принести ей счастья.
— Твоя служба помощи, как мне думается, в действии, — сказал я. — Ты будешь помогать своему Пикаскину всем, чем можешь.
— Да, — сказала Иринка. — Всем, чем могу.
— А он не хочет, чтобы ты вышла за него замуж?
— Хочет.
Иринка встала со своего стула, села рядом со мной, положила голову на мое плечо.
— Ну, а ты хочешь? — спросил я.
Она медленно приподняла и снова опустила плечи.
— Наверное, хочу, но не соглашусь.
— Правда? — воскликнул я.
— Правда, — сказала Иринка, слегка отодвинулась от меня, скрестив на груди руки. — Я боюсь,
— Чего ты боишься, девочка?
— Боюсь, что буду любить его все последующие годы, мне кажется, что я вроде Таи, она приговорена к своему мужу, а я к Пикаскину.
Мне вдруг вспомнилось, как некогда Иринка, возвращаясь из школы, чистосердечно признавалась мне:
— Боюсь, что никогда не напишу этой контрольной…
— Ты недоволен мною, дядя? — спросила она.
— Не то слово. Я бы не хотел, чтобы ты любила его все последующие годы.
Иринка не стала спорить со мной.
— И я бы не хотела, но, кажется, ничего нельзя сделать.
— Ты согласишься выйти за него замуж?
Она ничего не ответила. А мне стало страшно за нее, каково ей будет в будущем? Что ожидает ее дальше?
Она не изменит своей привычки помогать тому, кому это нужно, и вот она согласится, станет женой Пикаскина.
А будет ли он любить ее? Сумеет ли оценить золотое ее сердце?
Или все пойдет чуть не с первого дня вкривь и вкось, он поймет, что женился на ней со зла, от обиды и все равно любит другую, и может статься, что та, другая, снова позовет его, и он бросит Иринку…
Мне так ясно представилось, что Иринка брошена и несчастна, что я даже застонал.
Иринка погладила меня по руке. Должно быть, она поняла то, что происходило со мной.
— Все не так просто, дядя, как тебе кажется…
Она помолчала немного.
— Знаешь, что странно? Я полностью избавилась от зависти.
— А разве ты была завистливой? — спросил я.
— Еще какой! Только я старалась, как могла, бороться с этим подлым чувством, чтобы никто ничего не заметил и чтобы ты тоже не заметил…
— Выходит, ты победила свою зависть? — спросил я.
— По-моему, победила, — ответила Иринка. — Представь себе, это все из-за Таи, ведь я ей поначалу ужасно завидовала, нет, ты не думай, она мне нравилась и я ей плохого не желала, просто вот так вот безобидно завидовала, ведь у нее все, все — она и красивая, и умная, и Пикаскин ее безумно любит… Но тут я увидела, как она страдает, она же места себе не находила, до того переживала за мужа и Пикаскина ей тоже было жаль, она понимала, что ему плохо без нее, что она ему принесла много горя, но ничего не могла с собой поделать, и она ужасно страдала, а я в это время часто с нею общалась, и она была со мною откровенна, она ничего не скрывала от меня, и мне стало совестно, что я ей завидовала, я решила: больше никогда никому не буду завидовать, ты прав, дядя, зависть — это такое низменное, мерзкое, недостойное человека чувство…
— Все это так, — сказал я. — Но ты мне все-таки не ответила, ты выйдешь за него замуж или нет?
— Я не хочу выходить за него замуж, — сказала Иринка.
— Но ты же любишь его, сама же призналась, что любишь.
— Люблю, — согласилась она. — Разве я спорю? И буду, наверно, любить, хотя сама понимаю, что, может быть, и не к чему мне любить его. Но быть его женой?..
Она словно бы спросила саму себя, не ожидая моего ответа. А я и не пытался сказать ей что-либо. Я думал о том, что же станет с нею дальше, как все сложится, как все будет…