Истории от первого лица (Повести. Рассказы)
Шрифт:
А потом случилось вот что: от Пикаскина ушла жена. В тот день Иринка поздно пришла домой. Я не спал, ожидая ее. Она не позвонила, как обычно, когда хотела предупредить, что ее не следует ждать, и я безумно волновался, то и дело поглядывал на часы.
Москва — огромный город, на улицах страшное движение, вдруг случилось что-то ужасное?
Не хотелось думать о плохом, но в голову лезли одни лишь грустные мысли, я себе просто места не находил, пока она не явилась. Был
Я услышал поворот ее ключа в замке, невероятно обрадовался, однако решил не показывать своей радости, а не то избалуешь на свою голову, ведь она и так уверена, что для меня лучше, милее, дороже ее никого нет. Впрочем, действительно так оно и есть.
— Ты не спишь? — огорченно спросила она, увидев, что я сижу за столом и читаю книгу (до сих пор не помню, что я тогда читал и читал ли вообще или глядел бездумно на печатные буквы).
— Ты могла бы позвонить, — сказал я. — А то еще немного и я бы подобно старику Эгею прыгнул бы с отчаяния в море.
Я поведал ей этот древний миф об отцовской любви и неблагодарности сына еще в ту пору, когда она училась в четвертом классе. И она тогда спросила меня:
— Как же так можно? Какой же Тезей плохой! Ведь он же договорился с отцом, если все хорошо, светлый флаг на корабле, если же он погиб, то черный, траурный…
— Да, — сказал я. — Все было хорошо, а он позабыл сменить черный флаг на светлый. Старик увидел траурный флаг, решил, что сын погиб, и бросился в море…
Иринка сказала:
— Не пойму никак этого самого Тезея! Как же он мог после жить, если его отец погиб из-за него?!
Я не нашелся тогда ответить ей что-либо. Тезей и его отец представлялись ей реальными, живыми людьми, а я боялся нарушить непритворную детскую ее веру и не стал разубеждать ее. Пусть верит, что с того?
…И теперь, вспомнив о Тезее, об его отце и об Иринкиных словах, сказанных в то время, я невольно улыбнулся. Но она не улыбнулась в ответ. Она спросила строго:
— Дядя, почему ты читаешь?
— А разве нельзя? — спросил я.
— Нельзя, — сказала Иринка. — Ты не должен забывать, что у тебя глаукома, и надо беречь глаза поистине как зеницу ока. Понял?
— Понял, — ответил. — Даже, если хочешь, усек.
Но ни тени улыбки не мелькнуло на Иринкином лице.
— Наверно, опять позабыл пилокарпин в глаза накапать? — спросила она. — Ну что мне с тобой делать, дядя? Бить тебя, что ли? Батогами или березовыми розгами?
— Можешь бить, чем хочешь, — сказал я. — Но пилокарпин я закапал в глаза уже целых два раза. Сейчас закапаю в третий.
Иринка подождала, пока я закапал в глаза пилокарпин. Потом сказала:
— Ты знаешь,
— Что случилось?
— Тая бросила его.
— Почему? — спросил я.
— Целая история. Ее бывший муж разбился на машине и теперь лежит в больнице. Может быть, даже на всю жизнь останется инвалидом.
— Какой ужас, — сказал я, мне и в самом деле стало очень жаль этого, наверное, молодого, полного сил человека, которого ожидает столь страшное будущее.
— Да, ужас, — согласилась Иринка. — И Тая считает, что он не сумеет обойтись без нее. Они разошлись из-за того, что он изменял ей, но теперь она обо всем позабыла…
— Выходит, она его не переставала любить, — сказал я.
— Мне тоже так кажется, — сказала Иринка. — И пускай так оно и есть, но зачем же она сошлась с Мариком? Неужели она не понимала, что нельзя, невозможно играть чужой жизнью, в конце концов, это непростительно!
Глаза Иринки сверкнули, щеки покрылись гневным румянцем.
— Слушай, — начал я, — прошу тебя, девочка, поменьше влезай в чужие дела, будь малость хладнокровней, побудь хотя бы чуточку эгоисткой!
— Как Тезей? — спросила Иринка и сама же ответила: — Не сумею, дядя. По-моему, быть эгоистом и трудно и скучно. Все время, каждую минуту думать только лишь о себе, о своем здоровье, о своих ощущениях, о своем настроении, чтобы не поранить себя, не ущемить, не расстроить невзначай, вот ужас-то!
Я вздрогнул. Поразительная все-таки вещь — наследственные гены!
Когда-то почти те же самые слова произнес мой племянник, Иринкин отец, в то время он был даже немного моложе Иринки.
Она вдруг забеспокоилась.
— Дядя, что с тобой? Тебе нехорошо? Скажи, ты плохо себя чувствуешь?
— Нет, все нормально.
— Это я виновата, — горестно промолвила Иринка. — Одна я, ты, видно, беспокоился за меня и вот теперь реакция, а ведь при глаукоме вредно волноваться.
Я сказал намеренно грубо:
— Дело не во мне… А в тебе, и я боюсь за тебя. Как бы чего не вышло!
— Чего ты боишься? — удивилась она.
— Боюсь, что снова начнешь организовывать службу помощи.
— Какую службу? Какой помощи? — спросила Иринка.
— Неужели забыла? Голос друга, помощь по телефону и на дому, душевные излияния, скорбь и слова утешения, одним словом, как бы все не вернулось на круги своя!
Она поняла, сухо отрезала:
— Не бойся, ничего этого не будет.
— И ты не станешь успокаивать и утешать страждущего мужа?
Несколько мгновений она смотрела на меня, не говоря ни слова. Потом спросила: