Истории, связанные одной жизнью

Штеренберг Юрий

В конце лета 44-го я воспользовался приглашением Марка, и мы с ним поехали в Чимкент, где жили его родные, мама и младший брат. Целью моей поездки была мука, которая в Чимкенте стоила значительно дешевле, чем в Ташкенте. Переезд из города в город во время войны, да и первые годы после ее окончания, был возможен либо при наличии разрешения, выдаваемого милицией, либо при наличии командировочного удостоверения — иначе просто не продавали билетов, а в пути документы обязательно проверялись вооруженным патрулем.

Мы пошли по второму пути. Достали бланки командировочных удостоверений и по технологии, отработанной для “прикрепления” купленных на базаре карточек, поставили на командировочных удостоверениях фиктивные круглые печати и штампы. Я уверен, что и кассиры, и патрули видели липу, но зачем

им было связываться с мальчишками? В Чимкент я привез довольно много вещей, в основном постельное белье, которое очень удачно обменял на муку. Мне кажется, что я получил более 10 килограмм муки, может быть, даже пуд. Но без приключений у меня, как обычно, не получилось.

В качестве подарка брату Марка я привез. боевую гранату РГД, зачем-то захваченную мною из прифронтовой полосы. Слава Богу, без запала. Мы сидели за столом: Марк, его мама, брат и я. И именно за столом Марк решил показать брату, как надо бросать гранату. Он взвел гранату (держась за корпус левой рукой, правой рукой оттянул и повернул рукоятку на боевой взвод), сделал правой рукой замах и.я увидел взрыв. К счастью, только увидел и только я. Потому, что после того как Марк сделал движение, имитирующее бросок, оборонительный чехол — чугунный цилиндр с насечками для поражения живой силы — соскочил и угодил мне прямо в лоб. Мой лоб оказался тоже почти чугунным и кроме искр из глаз, создавших впечатление взрыва, и рассеченной кожи на лбу, эта учеба последствий не имела. Возвращались мы в одном купе в компании двух девушек, с которыми мы познакомились еще в Чимкенте и которые по нашему совету ехали поступать в наш институт. За одну или две станции до Ташкента, из предосторожности, я слез с поезда — ведь я вез целый мешок муки — и добирался до дома, как мог. При маминой экономности этой муки хватило почти на полгода, а может быть, и дольше.

Еще три семестра, что я проучился в Ташкенте, ничего особо яркого в памяти у меня не оставили. Были новые предметы, были новые преподаватели. Запомнилась “Технология металлов” и преподаватель Смирнов, который начал первую лекцию примерно следующими словами: “Что это за наука и каково ее логическое построение, можно представить себе из следующего утверждения: если любого из вас посадить в тюрьму и сказать, что будете выпущены только после того, как сформулируете основные положения этой науки, большинство из вас с этой задачей справилось бы”. Читал лекции он интересно, много лет спустя я видел его фамилию среди ведущих профессоров Ленинградского Политехнического института.

Обычно студентов пугают трудностью курса “Сопротивление материалов”. Наш преподаватель, Дольберг, не опроверг это утверждение: он не только блестяще проводил занятия, но и точно определял уровень знаний студента. Впервые мы столкнулись с удивительной ситуацией, когда шпаргалки были просто не нужны: Дольберг разрешал в процессе подготовки ответа на экзаменационный билет пользоваться любыми учебниками, любыми конспектами. Сдать ему экзамен было очень непросто.

У меня все шло, как обычно, достаточно легко и успешно до тех пор, пока я не напоролся на. химию. Да именно на тот предмет, в котором мой отец был корифеем. Почему-то на химии моя система не сработала, и в голову химия достойным образом не уложилась. Я отвечал очень слабо и попросил экзаменатора поставить мне двойку, но он не согласился и поставил тройку. И, вопреки своему правилу, пересдавать химию я не пошел. Эта тройка сыграла свою роль, но об этом разговор будет впереди.

На меня большое впечатление произвела защита дипломных проектов выпускников самолето- и моторостроительного факультетов. Прежде всего, меня поразило качество и количество чертежей. По имеющемуся уже у меня опыту изготовления чертежей, это мне казалось просто недостижимым. Но этого мало. Дипломанты показывали удивительную эрудицию, легко оперируя типами самолетов и моторов, их параметрами и фирмами-изготовителями, в основном — зарубежными. Успокаивало только одно — подобная задача возникнет передо мною еще очень нескоро.

Два ташкентских года прошли для меня без особых приключений. Хотя кое-что все же было. Однажды я потерял свою хлебную карточку — главный источник жизнеобеспечения. Как бы я прожил без хлеба — я не знаю, но как-нибудь

все же прожил бы. Но об этом узнала моя сестра, Инна, и она по-сестрински поделилась со мной своей карточкой. Правильнее, конечно, было бы наказать меня за такую безалаберность. Я дважды был объектом нападения не то грабителей, не то хулиганов. И оба раза интерес вызывали мои часы. А часы мои были особыми. В пятом или шестом классе, после моих настойчивых просьб, а настойчивым я мог быть, папины старинные карманные часы фирмы Омега переделали в наручные. Часы были очень большими, настолько, что выходили за пределы моего запястья. Кроме того, часовщик так вставил механизм в корпус , что цифра 12 оказалась повернутой и заняла место цифры 9 и, чтобы посмотреть который час, шею, по крайней мере, первое время, приходилось искривлять. Тем не менее, более гордого ученика в школе найти было трудно — ведь часы были тогда большой редкостью. И, конечно, эти часы сопровождали меня и в годы войны, и несколько лет после. Первый раз попытка лишить меня моей самой большой ценности была предпринята во время поездки в трамвае. Трамвай в Ташкенте в годы войны был единственным видом транспорта, а население города, из-за большого количества эвакуированных, резко увеличилось. Войти в трамвай и выйти из него было очень трудно, обязательно с боем. Поэтому мы, студенты, часто пользовались “плацкартным” местом — на колбасе. Вот и я в этот раз ехал на колбасе, уцепившись руками за раму открытого сзади окна — было лето. И тут я заметил, что парень, стоявший на задней площадки у окна, с интересом разглядывает мои часы. После этого он, не торопясь, для удобства немного повернул мою руку и приступил к расстегиванию ремешка часов. Я начал отчаянно вырывать свою левую руку и, чтобы не сорваться, что есть силы держался за трамвай правой рукой. Борьба продолжалась, хотя исход ее был, конечно, предрешен. Но тут трамвай остановился, я рванул руку и соскочил с колбасы. Парень с напускным безразличием отвернулся.

Второй случай произошел в городском парке, который примыкал к зданию нашего института. Мы с Марком пошли туда прогуляться и решили покрутиться на бесхозном аттракционе — вращающемся колесе. Вначале покрутился я и, чтобы не повредить часы, отдал их Марку. Затем начал крутиться Марк, а я его часы одел на правую руку. Я стоял, ожидая Марка, как вдруг почувствовал, что обе мои руки крепко схвачены и отвернуты назад. Затем я понял, что происходит одновременное снятие обеих пар часов. Все мои потуги вырваться были тщетны. И тут я испытал мощный удар в зад и для того, чтобы не упасть, я должен был рвануться вперед и быстро побежать. Когда я остановился и оглянулся, то увидел Марка, стоявшего между двумя парнями. Марк, наблюдая сзади за происходившим, принял единственно правильное решение — выбить меня из рук грабителей. Что он и сделал, со всей силой толкнув меня ногой. Обе стороны мирно разошлись.

После окончания второго семестра всех студентов нашего института послали на сельхозработы, в один из колхозов Ферганской области. Средняя Азия вообще удивительно красивая страна, но Фергана, пожалуй, выделяется и красотой, и плодородием. Необозримые поля и сады, утренняя и вечерняя прохлада, испепеляющая дневная жара. Обеденный перерыв длится два часа — с двенадцати до двух. В это время все живое отлеживается где-либо в тени, но лучше всего около арыка. Пить хочется безостановочно, но местные люди предупреждали, что это очень вредно. Хорошо утоляет жажду смесь примерно один к одному воды с кислым молоком (я сейчас забыл, как по-узбекски называется кислое молоко).

Кто-то распустил слух, что в том районе, где мы оказались, свирепствует сифилис. Поэтому мы, как крупные специалисты в этой области, решили ограничить себя в контактах с местным населением, и даже во фруктах. Кто-то сказал, что совершенно безопасно опять же это самое кислое молоко, и наш завтрак обычно состоял из большой миски кислого молока, густо смешанного с ягодами тутовника, деревья которого росли повсеместно. Я уже начал привыкать к такому житью-бытью, хорошо загорел, но тут со мной, как обычно, случилось ЧП. Во время прополки сорняков я очень глубоко поранил свою ногу тяпкой. Рана была настолько серьезной, что наше начальство решило отправить меня досрочно в Ташкент, что я с удовольствием и сделал.