История амулета
Шрифт:
— Нас не заставляют вершить правосудие, но зато мы с Джейн обязаны, как заведенные, долбить гаммы, — сказала Антея. — Представляете, по двадцать минут каждое утро! От этого можно свихнуться!
— А что такое «гаммы»? Зачем их долбить? И что такое Джейн? — тут же завелась королева.
— Джейн — это моя младшая сестричка, — ответила Антея. — Она сейчас в гостях у стражниковой жены. А гаммы — это такая штука, из которой получается музыка.
— Никогда не слыхала о таком музыкальном инструменте, — сказала королева. — Вы поете?
— О, да. Более того, мы умеем петь на четыре голоса, — похвасталась
— Это уж точно колдовство! — заявила королева. — Ты хочешь сказать, что у каждого из вас по четыре глотки — или, может быть, перед тем, как петь, вас разрезают на четыре части?
— Да нет же, никто нас не разрезает, — поспешно объяснил Роберт. — Как же мы тогда могли бы петь? Знаете, лучше мы вам как-нибудь потом споем, и вы все сами увидите.
— Я запомнила ваше обещание! Ну ладно, а теперь будьте маленькими дорогушами и посидите несколько минут спокойно. Заодно и увидите, как я вершу правосудие. Уверяю вас, это редкое зрелище, и никто еще не оставался недовольным. Вообще-то я не должна так говорить, потому что это очень похоже на хвастовство, правда? Но у меня почему-то такое чувство, что я знаю вас уже много-много лет.
С этими словами королева, важно надув губы, уселась на троне и сделала знак слугам запускать жалобщиков. Дети же, расположившись на мягких подушках у подножия трона, принялись шепотом делиться своими впечатлениями о королеве. В конце концов они согласились в том, что она была прекрасна и очень добра, но вместе с тем немножко сумасбродна.
Первой искательницей справедливости оказалась женщина, чей брат прикарманил оставленные ей покойным отцом деньги. Брат изо всех сил отпирался и уверял, что деньги прикарманил вовсе не он, а их совместный с сестрой дядя. Дядя, естественно, утверждал обратное. Все три стороны бесконечно обливали друг друга бранью, и дети уже начали было откровенно скучать, как вдруг королева громко хлопнула в ладоши и приказала:
— Бросить обоих ответчиков в темницу и держать их там до тех пор, пока один из них не признается, что оговорил другого.
— А если они вдруг оба сделают это? — не удержался Сирил.
— Тогда тюрьма — самое подобающее место для них обоих, — надменно ответила королева.
— А если ни тот, ни другой не признается?
— Этого не может быть, — быстро сказала королева. — Если деньги пропали, значит их кто-то взял. И вообще, я же просила вас сидеть тихо!
Затем пришла еще одна женщина — в слезах, порванной вуалетке и с самым что ни на есть настоящим пеплом на голове (по крайней мере, так решила Антея, хотя, сказать по правде, это могла быть всего лишь обыкновенная дорожная пыль). Она принялась горько жаловаться на то, что ее мужа посадили в тюрьму.
— За что? — спросила королева.
— Его обвинили в злословии в адрес Вашего Величества, — ответила стенающая леди. — Но это сущее вранье. Просто кто-то из его врагов решил оклеветать его, а судьи и поверили.
— А ты-то откуда знаешь, что он не говорил обо мне ничего плохого? — поинтересовалась королева.
— У того, кто хоть раз в жизни видел ваше прекрасное и доброе лицо, просто язык не поднимется сказать о вас плохо, — убежденно заявила женщина. — А мой муж видел вас дважды. Правда, издали.
— Освободите этого человека! — сказала
Следующим оказался маленький мальчик, которого обвиняли в краже лисы. («Совсем как спартанского юношу», — подумал еще Роберт). Однако королева рассудила, что, даже если ей придется не по разу перешарить весь необъятный свод вавилонских законов, то она вряд ли сумеет найти там основание, по которому можно причислить лису к разряду частной собственности. А раз лиса не является частной собственностью, то как же ее можно украсть? Кроме того, она отказалась поверить в то, что в Вавилоне вообще водятся лисы — по крайней мере, за всю свою жизнь ей не доводилось встречать ни одной. Так что в конце концов мальчика отпустили с миром (и лисой).
Люди приходили к королеве со всякого рода семейными дрязгами и соседскими разборками — начиная с драки, случившейся между двумя братьями по поводу раздела отцовского имущества, и кончая публичным скандалом, устроенным двумя весьма уважаемыми в городе семействами ввиду недостойного поведения одной из тамошних женщин, позаимствовавшей у другой из тамошних женщин по случаю прошлогоднего новогоднего праздника старую медную кастрюлю, да так до сих пор ее и не вернувшую.
И королеве приходилось решать все эти дела — причем решала она их самым решительным образом. В конце концов, выслушав очередную байку, она оглушительно хлопнула в ладоши и громким голосом произнесла:
— На сегодня аудиенция закончена!
И все присутствующие в зале сказали: «Да живет королева вечно!», и поклонились до земли, и вышли вон, после чего в зале для отправления правосудия остались лишь трое детей да королева со своими придворными дамами.
— Ну вот! — сказала королева с глубоким вздохом облегчения. — С этим покончено! Клянусь, я не смогла бы свершить больше ни одного акта правосудия, даже если бы мне предложили корону Египта! Ладно, пойдемте скорее в сад, и там-то мы с вами поговорим со всеми возможными в Вавилоне удобствами.
Им пришлось долго плутать по длинным, узким коридорам с очень и очень толстыми стенами, прежде чем они оказались в некоем подобии парка, разбитом прямо посреди дворца. Там были стройные ряды аккуратно постриженных зеленых кустов, негромко журчащие фонтаны, томно прислонившиеся к подпоркам розы, а самое главное, — там было много тени, в которой вся компания и поспешила укрыться, потому что солнце уже стояло в зените и палило гораздо сильнее, чем в самый жаркий августовский день на брайтонском взморье.
Слуги уже успели расстелить подушки на мраморном полу небольшого павильона, и когда все наконец нашли себе место, какой-то высокий, плотный человек приятной наружности принялся разливать прохладительные напитки в отделанные бериллом золотые чаши. Прежде чем передать королеве ее порцию, он поднес чашу к губам и сделал маленький глоток.
— Так можно в два счета подцепить какую-нибудь болячку! — прошептал Роберт, которого мама заставила раз и навсегда усвоить то непреложное правило, что ни в коем случае нельзя пользоваться надраенными до блеска металлическими кружками, болтающимися на цепи у каждого лондонского питьевого фонтанчика — разве что перед тем тщательно протереть их носовым платком или, на худой конец, перекреститься.