История бриттов

Монмутский Гальфрид

Гальфрид был прежде всего поэтом. Вот от чего немного наивными выглядят обвинения его в недостоверности, в том, что он был лишь «сочинителем исторических сказок». [711] Он и был создателем увлекательных баснословии. Это особенно очевидно в его стихотворной «Жизни Мерлина», прелестной маленькой поэме, соединяющей своеобразную народную фантастику, мотивы, заимствованные из архаических слоев кельтской мифологии, с элементами куртуазного осмысления взаимоотношений между людьми. Но этим соединением разнородных стилевых пластов отмечена и «История» Гальфрида.

711

См.: Вайнштейн О. Л. Указ. соч., с. 181.

Именно смелость и изобретательность фантазии, занимательность сюжета, разнообразие повествовательной манеры сделали его книгу, а точнее рассказанные в ней легенды, повсеместно популярной.

4

Гальфрид повествовал о многих легендарных королях Британии, следуя в этом за своим предшественником Неннием, но именно у него лишь один из них – король Артур – не только занял в их ряду безоговорочно центральное место, но и дал толчок дальнейшей разработке связанных с ним сюжетов в литературе Средневековья,

а затем породил и целую отрасль медиевистики – «артурологию».

Гальфрид Монмутский короля Артура, как известно, не придумал. И не он сделал его победоносным вождем островных кельтов (уже не он), тем более основателем утопического государства, чуть ли не мировой империи, законной наследницы империи Римлян (еще не Гальфрид). До того, как быть обработанными в гальфридовой «Истории бриттов», артуровские легенды претерпели долгую эволюцию. Легендам этим посвящена огромная специальная литература, ежегодно пополняющаяся десятками новых книг и сотнями статей. Не излагая выдвигаемые на этот счет многочисленные противоречивые теории (хотя бы теории о происхождении «артурианы»), проследим все-таки самым кратким образом основные этапы эволюции этих легенд до того момента, как они были переосмыслены Гальфридом из Монмута.

Образ короля Артура прошел сложное и многоступенчатое развитие. Бесспорно можно говорить о существовании его прототипа задолго до того момента, как этот исторический персонаж оказался в гуще политической борьбы своего времени. Точнее говоря, до того момента, как на реального Артура были перенесены некоторые черты героев или божеств кельтской мифологии.

Здесь нам помогает лишь метод аналогии. Дело в том, что у ряда кельтских племен существовал строгий запрет на запись сакральных и мифологических текстов. Поэтому мы можем лишь предположить, что у валлийцев и бриттов уже на довольно ранней стадии развития их общества существовала своя мифология и связанные с нею героические сказания. Возможно, в них говорилось о каком-то могучем герое, совершавшем подвиги «повышенной трудности». Р. Ш. Лумис считал возможным сопоставить образ Артура на архетипическом уровне с образами героев некоторых ирландских саг. Но наиболее популярный герой последних, Кухулин, как полагал ученый, сопоставим скорее с Вальванием-Гавейном. [712] Что же касается Артура, то его больше напоминает легендарный король Улада Конхобар. Действительно, он мудр, справедлив, мужествен – совсем как Артур в развитой артуровской традиции. Двор Конхобара в Эмайн-Махе напоминает двор Артура в Камелоте или Городе Легионов. Но вряд ли образ Конхобара мог оказать влияние на создание образа Артура. Гальфрид Монмутский мог просто не знать сюжетов ирландских саг, точно так же, как и авторы, писавшие до него.

712

См.: Loomis R. 5. Wales and the Arthurian Legend. Cardiff, 1956, p. 77–78.

Интереснее и продуктивнее другое сопоставление. Некоторые черты Артура напоминают сходные черты валлийского божества Брана. Он могучий гигант, славящийся своей отвагой и силой. Но в сказаниях, с ним связанных, рассказывается, как он страдает от раны, и этот мотив роднит этого героя скорее с персонажем поздней «артурианы» – с увечным королем, хранителем Грааля. [713] Таким образом, и здесь нет предпосылок возникновению интересующего нас мифологического персонажа.

713

См.: Cavendish R. Op. cit., P. 150–151.

Еще меньше их в наиболее архаических пластах кельтской мифологии, так как мы просто не располагаем никакими мало-мальски достоверными данными. Однако попытки в этом направлении предпринимались. В Артуре видели, например, какое-то аграрное божество или даже отзвуки солярных мифов. [714] Ныне это убедительно опровергнуто Р. Ш. Лумисом. [715]

С большей уверенностью мы можем говорить об Артуре как о племенном вожде, или, точнее, предводителе военных отрядов. В этом качестве он упомянут в достаточно большом числе памятников. Они двух родов. Это записи кельтских мифологических сказаний или произведения, созданные на их основе, и латинские тексты хроникально-исторического и агиографического характера.

714

См.: Rhys J. Studies in the Arthurian Legend. L.t 1891, p. 39–43.

715

См.: Loomis R. S. Celtic Myth and Arthurian romance. N. Y., 1927, p. 350–355.

Как отважный военачальник упомянут Артур в поэме валлийского барда второй половины VI в. Анейрина «Гододдин». [716] В ней рассказывается о героической гибели одного из северокельтских племен. Артуру – герою поэмы – нет равных по смелости и силе. Если это не поздняя интерполяция, то поэма Анейрина является самым ранним свидетельством реального существования Артура и сложения легенд о нем. Ведь поэма была создана в той среде, в которой не могла не сохраниться память об этом историческом деятеле. Важно отметить, что у Анейрина, как и у некоторых других валлийских поэтов VI–VII вв. Артур упоминается не только как смелый воитель и даже мудрый правитель, но и как предводитель отрядов отчаянных головорезов, в чьем характере известное благородство и честность легко сочетаются с первобытной жестокостью и даже кровожадностью. Таким образом, качества военного предводителя (бесспорно восходящие к чертам племенного вождя или героя) еще долго будут определяющими для этого персонажа.

716

См: Jackson K H. The Gododdin. The Oldest Scottish Poem. Edinburgh, 1969.

Для этого были свои основания. Так называемые «темные века» британской истории [717] – это период непрекращающейся изнурительной кровопролитной борьбы со следующими одна за другой волнами англосаксонских вторжений, борьбы, отмеченной отдельными частными успехами и цепью непрерывных поражений. Не приходится удивляться, что она выдвинула и своих героев. А мифопоэтическая традиция, отражавшая самосознание кельтов, нуждалась в таких героях и создавала их.

Так, живший в VI в. монах Гильдас [718]

описал в книге «О разорении и завоевании Британии» («De Excidio et conquestu Britanniae») серию успешных операций бриттов, под предводительством некоего Аврелия Амброзия не раз наносивших саксам ощутимые удары. Одна из таких побед – битва на Горе Бадоне, происшедшая, вероятно, около 516 г. В результате этой победы кельты приостановили дальнейшее продвижение саксов, которые долго не могли оправиться от поражения. Вокруг этой битвы, о которой рассказал Гильдас, стали группироваться другие легенды о кельтских победах, что дало толчок возникновению образа Артура как неустрашимого и удачливого вождя. Но вот что интересно: текст Гильдаса настолько туманен и противоречив, что остается неясным, кто был предводителем кельтов в этой битве. Возможно, и не Аврелий Амброзии. Упоминает Гильдас некоего Ursus'a (т. е. медведя), и ученые справедливо предполагают, что здесь зашифровано имя Артура (ведь по-валлийски корень слова «медведь» – Atru или Matu). [719] Лесли Олкок специально останавливается на вопросе, почему Гильдас не называет Артура и кто возглавлял кельтов в битве на Горе Бадоне, [720] и приходит к выводу, что со всей уверенностью ответить на этот вопрос затруднительно. Иной точки зрения придерживается Ж. Маркаль. Проанализировав ряд памятников житийной литературы (т. е. вышедших из клерикальных кругов), созданных незадолго до 1100 г., а именно жития местных святых – Гильдаса (ум. 570), Кадока, Караннога, Падерна, он отмечает, что в их жизнеописаниях Артур неизменно изображается как предводитель полубандитских, полувоенных отрядов, сражавшихся с саксами, но и охотно занимавшихся грабежами и поборами среди местного населения, не очень соблюдая при этом неприкосновенность святых обителей. Видимо, солдатня Артура обобрала не один монастырь. «Монастырская традиция, – пишет Ж. Маркаль, – не делала из Артура «маленького святого», совсем наоборот. Создается впечатление, что все авторы упоминают Артура специально для того, чтобы изобразить его как злобного тирана, как выскочку, грабителя и совершенно бессовестного человека. Во всех этих текстах мы встречаем слова, отражающие ненавистное к нему отношение. Это подтверждает гипотезу о том, что у Артура были натянутые отношения с церковными деятелями его эпохи, что и объясняет молчание Гильдаса и Беды на его счет». [721]

717

См.: Ker W. P. The Dark Ages. L. 1955; Markale /. Le roi Arthur et la soci'et'e celtique. P., 1977, p. 151–192.

718

См. о нем: Faral E. Op. cit., t. 1, p. 1 – 39. Ср.: Barber R. Op. cit., p. 13–18, 29–30; Lindsay /. Arthur and his Times. L., 1958, p. 179–187.

719

См.: Markale J. Le roi Arthur…, p. 199.

720

См.: Alcock L. Arthur's Britain: History and Archaeology. L., 1971, p. 21–26.

721

Markale J. Le roi Arthur…, p. 206.

Действительно, Беда Достопочтенный, знавший писания Гильдаса, в своем рассказе о борьбе с саксами выдвигает нового героя. Это король Нортумбрии Освальд, не раз наносивший поражения германцам. Он вряд ли мог послужить прообразом Артура и способствовать сложению мифа об этом короле.

Остановимся еще на нескольких произведениях, предшествовавших сочинениям Гальфрида, произведениях, которые он, скорее всего, хорошо знал.

Одно из них – это валлийский «роман» «Куллох и Олуэн». [722] Время его возникновения точно не установлено, но совершенно очевидно, что он предшествует книге Гальфрида.

722

См. о нем: Mac Сапа P. The Mabinogi. Cardiff, 1977, p. 62–77; Markale J. L''epop'ee celtique en Bretagne, p. 137–151; Poster I. L. Culhwch and Olwen and Rhonabwys dream. – In: Arthurian literature in the Middle Ages, p. 31–43; Loomis R. 5. The Development of Arthurian Romance. N. Y.» 1970, p. 24–27; Cavendish R. Op. cit., p. 17–21.

Это произведение зафиксировано на стадии перехода от богатырской сказки к рыцарскому роману. Но по своей тематике, образному строю и стилистике оно все-таки ближе к сказке. Это типичный эпический рассказ о героическом сватовстве, о добывании невесты. Протагонист произведения ищет помощи и поддержки у Артура и его рыцарей. Посещение юношей королевского двора описано в духе эпических сказаний; здесь присутствуют мотивы инициационных испытаний, запретов и ограничений. Эпический колорит, наличие типично фольклорных тем и мотивов начиная с основного сюжета произведения – добывания невесты посредством преодоления заранее обусловленных препятствий и выполнения во многом стандартного набора заданий, а также повторы, стереотипные эпитеты, ретардации и т. п. – все это говорит о том, что «Куллох и Олуэн» является переходным произведением, в котором очень сильны элементы фольклора. Современный французский кельтолог Жан Маркс так отозвался об этом произведении: «Эта сокровищница приключений, наполненная вызовами на поединок, странствиями, разыскиванием талисманов, узнаваниями, поисками заколдованных предметов, создает ту атмосферу, в которой благодаря литературным шедеврам, созданным поэтами-бриттами, несмотря на содержащиеся в их произведениях огромные лакуны, интерполяции, противоречия, можно отыскать ключ и источник чудесного, окрашивающий в неповторимые тона бретонские сюжеты». [723] Действительно, эта атмосфера пленительной феерии отразилась и в книге Гальфрида Монмутского, и еще в большей степени – в последующей артуровской традиции. Но здесь можно было бы отметить и другое. Наряду с архаизирующими мотивами (что роднит изображенный здесь двор Артура с двором Конхобара) и чертами племенного вождя, ощутимыми в образе Артура, последний предстает тут не просто отважным и опытным военачальником, но и мудрым, убеленным сединами королем.

723

Marx J. Nouvelles recherches sur la litt'erature arthunenne P, 1965, p 29.