История частной жизни. Том 1

Арьес Филипп

Тело больное, тело исцеленное

Итак, человеческое тело было настоящим полем битвы между добром и злом, между болезнью и чудодейственной божественной силой, которой можно было причаститься, помолившись нужному святому. И в самом деле, физические страдания причиняли не только люди. Эпидемии вроде бубонной чумы опустошали Галлию в VI и VII веках. Появление бубонов в подмышках предвещало скорейшую смерть — практически никто из зараженных чумой не исцелялся в великих святилищах Галлии. Люди, пораженные медленно прогрессирующей чумой болезни, были попросту безнадежны. Протоколы многочисленных чудесных исцелений, переписанные в нескольких сотнях экземпляров, как в меровингскую, так и в каролингскую эпоху монахами–врачами, которые умело ставили диагнозы на манер Гиппократа, позволяют нам получить картину состояния здоровья населения, весьма информативную с точки зрения оценки общей статистики заболеваемости той эпохи. Поразительно, что в каких бы регионах Галлии ни находились крупные центры паломничества, среди исцеленных был 41 процент пораженных параличом, слабостью или судорогами, 19 процентов слепых, 17 процентов больных разными другими болезнями, 12,5 процента умалишенных и бесноватых и наконец, 8,5 процента немых, глухонемых и глухих. Большое количество парализованных можно объяснить недостатками питания, о чем было сказано выше, а именно авитаминозами, которые провоцировали полиневриты, трахомы или глаукомы, и очень часто детские рахиты, распространенные среди несчастных, устремлявшихся к порогам святилищ. Отсутствие гигиены, вызванное запущенностью акведуков, употреблением гнилой воды, увеличением числа заболоченных зон на месте заброшенных полей, провоцировало бесчисленные случаи полиомиелита (осложнения после которого, как известно, дают, среди прочего, разного рода телесные деформации — и параличи), малярии или четырехдневной лихорадки, а также всевозможные паратифозные

заболевания. Значительное число детей с физическими недостатками, полученными в результате травм в до- или послеродовой период, позволяет представить себе и осознать, насколько обыденной должна была быть смертность среди детей и рожениц. Семейные пары и женщины, которые приходили с молитвами об исцелении бесплодия или о благополучном разрешении от беременности, демонстрируют, что озабоченность проблемами воспроизводства граничила с одержимостью.

Рис. 29. Средний возраст смертности галло–римлян

Рис. 30. Средний возраст смертности в эпоху Меровингов

Рис. 31. Смертность в эпоху Меровингов. Диаграммы смертности взрослых (предполагаемый возраст)

Рис. 32. Смертность в эпоху Меровингов. Диаграммы смертности взрослых (реальный возраст)

И здесь мы переходим к болезням психосоматическим и психическим. Большим количеством неврозов можно объяснить некоторые случаи параличей, вроде скрюченных пальцев, загнутых настолько, что ногти впиваются в ладонь, а также множество различного рода сенсорных нарушений. К этому добавлялись истерические неврозы с раздвоением личности, маниакальны ми состояниями, сопровождавшимися логореей [77] , — зачастую видимо, вследствие алкоголизма. Монахи–врачи очень точно описывают даже состояния буйного помешательства или депрессии, связанные с эпилепсией, которые наводили верующих на мысль об одержимости дьяволом. В этих случаях авторы протоколов о явлении чудес, твердо веря в подобные феномены, рассматривали больных как полностью — психически и физи чески — одержимых Сатаной. Они подчеркивают, что изгнание демона сопровождается выделением ядовитых кровавых или гнойных жидкостей, источающих зловоние. Таким образом, тела больных были измучены страданиями, а души тяготило глухое чувство виновности — неизбежная плата за колебания между поклонением плоти и отвращением к ней. Итак, изучение тела и чувств, которые оно провоцирует, — роли одежды и прически, табуированной наготы, патологической склонности к кастрации и пыткам, органических заболеваний и маниакально депрессивных состояний, — показывает, что для человека этой эпохи главными ценностями были сила, продолжение рода, физическое и духовное здоровье — вероятно, потому, что они были необходимы для выживания в нестабильном, угрожающем и непонятном мире.

77

Логорея (др. — греч. ????? — слово, речь и ??? — течение, истечение) болезненное ускорение темпа речи, речевое недержание.

Идеал: сила, прокреация, здоровье

Действительно, некоторые исследования населения целых деревень V–VIII веков самым очевидным образом подтверждают сделанные выше выводы. Антропологический анализ, проведенный Люком Бюше на кладбище Френувиля в Нормании, позволяет составить представление о демографической ситуации той эпохи, причем общая тенденция подтверждается и отдельными исследованиями, выполненными в других северных районах. В целом крайне высок уровень детской смертности: 45 процентов. Ожидаемая продолжительность жизни при рождении очень мала: около 30 лет. Средняя продолжительность жизни колеблется в пределах 45 лет для мужчин и всего лишь от 30 до 40 лет для женщин, которые часто умирали между 18 и 29 годами от тяжелых родов или послеродовой горячки. Следовательно, если группа хотела выжить, в ней должно было быть много детей и женщин. И действительно, уровни рождаемости и смертности были очень близки: в обоих случаях порядка 45 процентов, с краткосрочными резкими отклонениями. До старости доживали немногие, однако, когда людям переваливало за 40 лет, их шансы на выживание удваивались. По расчетам Жана Эвклена, средний возраст смерти отшельников составлял около 67 лет для женщин и 76 лет для мужчин. Правда, их режим питания был более сбалансированным, но, по большому счету, складывается ощущение, что здесь мы имеем дело просто–напросто с классическим долголетием холостяков, посвятивших свою жизнь служению тому или иному культу; их жизнь более спокойна, чем жизнь мирян, — поскольку не только отшельники, но и многие епископы в VIII веке также достигали почтенного возраста. Кроме того, изучение скелетов показывает, что эндогамия увеличивала число кровнородственных связей и что развивавшиеся вследствие этого дегенеративные нарушения ускоряли смерть. Средний рост, несомненно, по причине плохого питания, был невелик: 167 сантиметров для мужчин и 155 сантиметров для женщин. Это крестьянское население почти не изменилось со времен неолита, а следы иноземных захватчиков, рост которых достигал 180 сантиметров, до сих пор удавалось обнаружить лишь в очень редких случаях. Однако,как показывают исследования, несмотря на все изрядные жизненные сложности, в конце VII века в некоторых меровингских деревнях население удвоилось, а в каких–то увеличилось в пять раз. Молодые мерли как мухи, но тем не менее общины процветали. Деревня была замкнута на самой себе — и все–таки продолжала развиваться!

Эта парадоксальная победа жизни над смертью сближает наше меровингское общество с обществами стран третьего мира, но только с поправкой на детскую смертность, которая не регулируется при помощи прививок и антибиотиков: в Средние века дети умирали чаще. Этот парадокс подтверждает изучение полиптихов каролингской эпохи. Моник Зерне—Шардавуан недавно проанализировала цифры, содержащиеся в инвентарных описях монастырского комплекса Сен—Виктор в Марселе за 813-814 годы, и установила наличие нерегулярных демографических вспышек, с высоким уровнем рождаемости и высокими показателями младенческой смертности. При этом 22 процента от общей численности населения составляли дети в возрасте до 12 лет и еще 38 процентов — не состоящая в браке молодежь. Количество детей в семье в среднем равнялось 2,9. Тщательно зарегистрированы слабоумные, и девочек в этой категории гораздо больше, чем мальчиков. Наконец, и нуклеарная семья далеко не всегда соответствовала малой семье в нашем понимании термина (отец, мать и их дети): это доказывает, что семейная ячейка христианского типа еще не получила повсеместного распространения. Одним словом, общество, в котором 60 процентов населения моложе 25 лет, не может не быть, несмотря на то что смерть постоянно наносит ему удары, динамичным, молодым, поддерживающим характерные для соответствующих возрастных категорий ценности — те, что мы описывали выше: физическая сила, способность к прокреации, физическое и психическое здоровье. Мы осветили негативные аспекты этих ценностей: поговорим теперь об аспектах позитивных.

Франкское общество всячески покровительствовало прокреации. Тот, кто лишил жизни молодую свободную женщину детородного возраста, должен заплатить 600 солидов, так же как за антрустиона; если же убитая женщина уже не могла иметь детей — всего лишь 200 солидов! Если побои нанесены беренной женщине и она умерла — 700 солидов штрафа; и только 100, если в результате выкидыша умер ребенок! Король Гунтрамн в конце VI века утвердил дополнительную статью закона, вероятно потому, что число такого рода правонарушений росло: отныне нужно было платить 600 солидов за убийство беременной женщины и, кроме того, еще 600 солидов в случае, если умерший ребенок окажется мальчиком. Весьма показательный момент. Если принять во внимание, что подросток моложе двенадцати лет «стоил» 600 солидов, а девочка того же возраста только 200, то перед нами начнет выстраиваться настоящая иерархия ценностей: на самой нижней позиции — девочка и старуха, не способные иметь детей; в середине — мальчик; на вершине — беременная женщина! Вдобавок и то, что возраст вступления в брак всегда очень близок ко времени полового созревания, то есть около двенадцати лет (Фортунат описывает случай, когда юная Вилитута была выдана замуж в тринадцать лет… и вскоре умерла во время родов), и то, что король Гунтрамн счел нужным установить штраф в размере 62,5 солида для любой женщины, которая даст другой женщине чудодейственное снадобье из абортивных трав и растений, чтобы та никогда больше не могла иметь детей, свидетельствует о том, что женщина имеет значение лишь в качестве матери (genitrix). Таким образом, языческая религиозность и стремление к выживанию направлены на одно и то же — на рождение ребенка.

Одержимость ребенком: раб или принц

«Одна женщина из Берри родила сына — парализованного, слепого и немого, который был похож скорее на чудовище, чем на человека. Рыдая, она признавалась, что он был зачат в воскресную ночь, и не осмеливалась убить его, как в таких случаях часто поступали матери; она отдала

его нищим, которые положили его на тележку и возили, чтобы показывать народу». Здесь божественный гнев проявляется — буквально демонстрируется — через чудовище. И сила преподанного урока удваивается христианским советом воздерживаться от плотских сношений в святой день. Языческие практики в отношении ребенка, в частности сама возможность подкинуть его посторонним людям, остаются в силе, но если женщина оставляла новорожденного у дверей церкви, это больше не приводило к смерти последнего. Священник объявлял его найденным на престоле и, если никто не требовал его вернуть, отдавал «нашедшему», который становился его хозяином, воспитывал его и превращал в своего раба. Но в общем за ребенком ухаживали достаточно хорошо, в богатых семьях отдавали кормилицам, а в простых — кормили грудью до трех полных лет. Можно было бы привести множество доказательств привязанности родителей к детям, несмотря на ужасающую детскую смертность. Наиболее характерным остается свидетельство Григория Турского, который признается, что был глубоко потрясен смертью маленьких сирот, которых он подобрал и сам выкармливал с ложки. Их скосила эпидемия. Как ни парадоксально, принцип защиты ребенка действовал даже во время войны. Это ценное имущество, не менее ценное, чем женщина, всегда составляло часть добычи. В каждом захваченном городе победители истребляли всех, кто мог «мочиться к стене». Следовательно, в рабство уводили всех женщин и грудных детей, в частности мальчиков младше трех лет, поскольку те, кто был старше, уничтожались вместе со взрослыми мужчинами. Отсюда происходит именование ребенка «рабом», на латыни puer. Таким образом, младенца холили больше, чем мальчиков или девочек подросткового возраста, которых часто муштровали при помощи палки. Эта разница в обхождении четко обозначена в монастырских уставах, в очередной раз противоречащих обычаям, которые бытуют в мире за стенами монастырей. Монахи, конечно, соглашались на то, чтобы родители отдавали в монастырь одного своих детей как залог благополучия всей семьи, так как это означало отдать Богу самое дорогое для них существо. Устав святого Бенедикта уточняет: «Когда сей отрок еще мал возстом, родители его делают письменное обещание, о котором сказано выше, и, принося потребное для бескровной жертвы, как и свое рукописание, так и руку отрока влагают в покровы алтаря и таким образом посвящают его Богу». Следовательно, во всех монастырях жили многочисленные облаты [78] , что превращало общины в своеобразные детские питомники, в особенности общины кельтских монахов, у которых приемное отцовство, имевшее языческие корни, естественным образом стало христианской ценностью. Достигнув совершеннолетия, облаты либо давали пожизненный обет монашества, либо отказывались от дальнейшего пребывания в монастыре. Между тем они получали воспитание радикально противоположное обычным педагогическим практикам своего времени. Вместо того чтобы культивировать в мальчиках агрессивность, а в девочках покорность, монастырские педагоги отказывались от наказания ферулой [79] и стремились сохранить достоинства детства, современниками воспринимавшиеся как слабости. Беда Достопочтенный, как и многие другие вслед за ним, восхищался подростком: «Он не упорствует во гневе, он не злопамятен, его не привлекает женская красота, он говорит то, что думает». И наконец, что важнее всего, он послушен наставлениям учителей. Одним словом, вместо того чтобы ожесточать сердца, монахи подвергали их огранке. Но в то же время они терялись перед феноменами, связанными с половым созреванием. Сталкиваясь с резкими изменениями, которыми тогда сопровождался переход от детства к взрослой жизни, они апеллировали к старой доброй строгости. Статус ребенка и его место в семье варьировались от одной крайности к другой На меровингских кладбищах от детей, умерших в малолетстве практически ничего не осталось; в каролингскую эпоху их любят и заботятся о них, о чем свидетельствуют первые упоминания о колыбели, относящиеся именно к этому времени. Раб у себя дома, принц в монастыре, существо двойственное по сути своей, сущее и не–сущее одновременно, игравшее к тому же второстепенную, подчиненную роль и в доме, и в постели.

78

Дети, готовящиеся к монастырской жизни.

79

Специальной линейкой, которой били ученика по пальцам.

То же самое можно было бы сказать и о стариках, как мы видели, столь малочисленных и столь бесполезных, если они не были seniores — старейшинами, властителями, главами кланов, племен, родов или крупных благородных семейств. В том, что Брунхильда прожила больше семидесяти лет, усматривали дьявольский промысел, который должно было нейтрализовать при помощи смертной казни; то же обстоятельство, что Карл Великий дожил до шестидесяти семи лет, доказывало, сколь велико было оказанное ему божественное покровительство. Во всяком случае, старик приемлем, только если он ведет себя как человек зрелый, способный постоянно контролировать свои силы. В противном случае ему не оставалось ничего другого, кроме как преподносить дары аббатству — с тем чтобы впоследствии в обмен на это иметь возможность туда удалиться и обрести надежный приют на старости лет. Так, в некоторых контрактах оговаривалось количество хлеба, вина или пива и даже одежда, которую они должны будут получать. В каролингскую эпоху матрикулы очень часто включали только старух и стариков (nonnones). Зато в варварских правдах не было ни одной статьи, касающейся пожилых людей… хотя это может объясняться тем фактом, что настоящие старики, в сегодняшнем понимании этого слова, судя по всему, были — особенно в эпоху Меровингов — весьма немногочисленны. Дети же, как мы видели, напротив, составляли большинство в обществе, в котором молодость была доминирующей характеристикой. Бедные (pauperes) и немощные, как тогда говорили, то есть дети и женщины, были самой многочисленной группой. Вероятно, их должно было быть три четверти всего населения! Такая диспропорция по отношению к численности взрослых мужчин предопределяла существование очень широкой семейной структуры, охватывавшей дальних родственников, вдов, малолетних сирот, племянников или племянниц, а также рабов мужского и женского пола, и все они были подчинены власти мужчины, который принадлежал к одной из ветвей (stirps), линий большого рода, клана или династии, древней и знаменитой. Эта обширная система, которую одни называют «большой семьей», другие «патриархальной семьей» и которую писатели Раннего Средневековья называли familia, представляет собой сложную общность с многочисленными ответвлениями, основной функцией которой была защита всех ее членов.

Семья — защита и кандалы

Салическая правда уточняет, что человек не имеет права на защиту, если не является частью рода. «Если кто захочет отказаться от родства, он должен явиться на судебное заседание и там, в присутствии судьи или сотника, сломать над своей головой четыре ольховых ветки и бросить их на четыре стороны. Затем он должен поклясться, что отказывается от какой бы то ни было защиты, от наследства и от любого имущества членов своей семьи. Если потом кто–нибудь из его родственников умрет или будет убит, он не получит от него ни наследства, ни виры. Если же сам он умрет или будет убит, наследство его и вира перейдут не к родственникам, а в казну». Таким образом, франкская семья была самым настоящим юридическим лицом и выполняла прежде всего защитную функцию — ценой жесткого подчинения. Индивид, проявивший неповиновение, ломал над головой ветки ольхи — дерева несчастий, которое растет вблизи болот и сгорает так быстро, что не дает согреться, — чтобы предотвратить катастрофу, которая неминуемо должна была постигнуть его. Считалось, что этот языческий обряд поможет избежать внезапной или насильственной смерти. Но за выраженными здесь страхами угадывается мрачная реальность. В отличие от римской семьи, основанной на браке, которая могла ограничиваться сосуществованием под одной крышей бабок и дедов, родителей, детей и рабов благодаря более сильной социальной защищенности, семья франкская или к югу от Луары — семья, на которую оказывали влияние представления кельтов и германцев, обязательно должна была быть значительной по численности, чтобы жизнь и наследство могли быть переданы последующим поколениям. Такова была цена нежелания понимать значимость общественного блага — семья разрасталась за рамки кровного родства за счет родства приемного и вассалитета.

Рис. 33. План поселения Гладбах, VII–VIII века. Вокруг большого дома «зального» типа располагаются хижины, хлебные амбары, силосные ямы. Все большие дома обнесены изгородями (Бонн, Ландсмузеум)

Однако у такой системы были и свои, вполне реальные преимущества. Помимо постоянного присутствия товарищей по оружию, готовых встать на защиту сотоварища, у какого-нибудь бедняка, не способного заплатить большой штраф, появлялась возможность привлечь к участию в оплате долга всю свою родню или других близких людей. Солидарная ответственность в финансовых вопросах была обязательной. Строгие правила наследования регулировали переход имущества от одного человека к другому. Каждая семья имела общую вотчинную землю, которая считалась местом ее происхождения. Женщинам было запрещено наследовать эту землю, называемую салической, в противном случае семья, клан или племя должны были объединиться с семьей ее мужа, утрачивая отныне самостоятельный статус. Эта статья Салической правды, неправильно понятая королевскими юристами, в 1316 году, когда, как и на протяжении всей эпохи Капетингов, действовало правило прямого престолонаследования, была интерпретирована как запрет женщинам быть наследницами и, следовательно, всходить на трон. В действительности они обладали правом наследования, исключение составляла эта прародительская земля, без которой рушилась франкская система частной защиты.