История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Арьес Филипп

Бесполый мир раннего детства

Раннее детство во всех социальных слоях — дело женское и феминизированное: мальчики и девочки носят платьица и длинные волосы до трех или четырех лет, часто и дольше, и держатся за юбки матери или прислуги. Детская комната во Франции появилась позднее; Виолле–ле–Дюк [75] проектирует детскую для своего дома, «так как следует все предусмотреть». Детские игрушки валяются практически по всему дому–мы видим это на картинах художников той поры, в особенности в кухне. В городах игрушки становятся изделием массового спроса — в универсальных магазинах им выделяются целые полки; в деревнях покупных игрушек нет–отцы делают их самостоятельно, на свой страх и риск: маленький Вентра–Валлес [76] долго будет вспоминать тележку, которую отец смастерил ему из елового полена и о которую он поранился, за что получил от матери шлепок, был объявлен «плохим мальчиком», а отец — слишком снисходительным. Куклы, относительно бесполые в начале XIX века,

занимают важнейшее место в мире ребенка, их ломают прежде, чем успевают полюбить. Жорж Санд с нежностью посвящает своим куклам целые страницы.

75

Эжен Эмманюэль Виолле–ле–Дюк (1814–1879) — французский архитектор и искусствовед.

76

Жак Вентра – центральный персонаж автобиографической трилогии французского писатели и революционера, участника Парижской коммуны Жюля Валлеса (1832–1885).

Очень слабо разработанное, первоначальное воспитание детей — дело матерей, в том числе обучение чтению по методике Жакото. Они относятся к этому очень серьезно и с большим желанием, тем более что при этом они и сами чему–то обучаются. Аврора Дюдеван пришла к феминизму через материнскую любовь: «Я долго уверяла сама себя, что нам, женщинам, не нужны глубокие знания, что в книгах нам надо черпать добродетель, а не науку, что цель достигается, когда благодаря воспитанию мы становимся добрыми и чувствительными, и что, наоборот, если мы извлекаем из книг какие–то знания, мы становимся смешными занудами и теряем то, за что нас любят. Я продолжаю думать, что мой принцип был хорош, но боюсь, что следовала ему слишком буквально. Теперь же я полагаю, что должна подготовить сына своими собственными силами к получению дальнейшего образования, когда он будет на пороге отрочества. Я должна быть в состоянии обучить его азам и собираюсь к этому подготовиться» (письмо Зоэ Леруа, 21 декабря 1825 года). Она с увлечением принимается искать подходящую методику обучения чтению.

По мере взросления детей социальные и половые различия в их образовании становятся все более заметными. За дело принимаются отцы, по крайней мере в отношении сыновей, иногда выполняя функцию воспитателя в буржуазных кругах, а в рабочих семьях обучают их своему ремеслу или берут к себе в артель. Воспитанием дочерей отцы занимаются реже, кроме некоторых интеллектуально развитых семей, часто протестантских. В семье Реклю, например, и мальчики, и девочки ехали в Германию для завершения образования и работали воспитателями в английских или немецких семьях; свободе перемещения девочек ничто не мешало. Гизо следит за обучением дочери: он пишет ей теплые письма и заодно исправляет орфографические ошибки. Не исключено, что именно в общении с дочерьми расцветает отцовское чувство — здесь нет места мужскому противостоянию, которое неизменно возникает при общении отца с подрастающим мальчиком. Иногда между свободным от предрассудков отцом и умной дочерью случается настоящая дружба, в особенности если мать настроена консервативно. Женевьева Бретон постоянно конфликтует со своей «Королевой—Матерью», которая ненавидит художников, потому что они «не из общества», зато с отцом они — веселые заговорщики. «Мы друг друга очень любим и всегда понимаем без слов, потому что оба мы молчуны». Впрочем, отец очень «комильфо», он «не может допустить, чтобы от его дочери пахло духами» и выкидывает все флаконы Женевьевы: он соглашается только на ирисовую пудру, «достойный аромат, подходящий хорошо воспитанной девушке».

Некоторые девушки, жаждущие эмансипации, выбирают мужскую модель поведения, лишь бы не походить на мать и всё, что она собой представляет. Жермена де Сталь пишет об отце: «Когда я его вижу, я спрашиваю себя, неужели я родилась от его союза с моей матерью; я отвечаю себе на этот вопрос отрицательно, уверенная, что для моего появления на свет достаточно было отца»: Фрейд потом будет наблюдать это во многих случаях…

Отношения матерей и сыновей тоже весьма разнообразны: с одной стороны, нежная дружба Авроры Саксонской [77] и ее сына Мориса Дюпена, позже — дружба Жорж Санд с сыном делает эти пары идеальными, даже когда сыновья были подростками; с другой стороны, озлобленность Вентра–Валлеса на мать за то, что она пыталась сделать из него «мсье»; убийственная ненависть Рембо к матери, Пьер Ривьер, ужасавшийся новым свободам женщин; жалость Гюстава Флобера к овдовевшей матери, отношения с которой тяготили его… Влияние матерей на сыновей, впрочем, было ограничено подчиненным положением, которое определял Для них закон (например, они не могли быть опекуншами), за исключением вдов — их права были относительно гарантированы, даже в случае общего имущества супругов. Отсюда — плохое к ним отношение. Укрепление роли матери и ее домашних полномочий — одна из причин антифеминизма начала века. Дарьей [78] , Мориак («Прародительница»), позже Андре Бретон интерпретировали атавистический страх мужчин перед материнской властью. «Матери! — пишет Бретон. — Едва услышав это слово, мужчины испытывают ужас Фауста, подобный электрическому разряду, в этом слове скрывается мощь богинь, неподвластных ни времени, ни месту».

77

Аврора Саксонская — бабушка Жорж Санд.

78

Жорж Дарьей (1862–1921) — французский писатель и журналист, анархист.

Матери несут гораздо большую ответственность в отношении дочерей, воспитание которых государство и церковь оставляют им, незначительно разделяя, впрочем, телесное и духовное, в особенности начиная с подросткового возраста: М.–Ф. Леви [79] хорошо это продемонстрировала («От

матери к дочери», 1984). Мать вводит в мир, является первым исповедником, знакомит с моралью и Богом. Без всякого сомнения, общество желало бы, чтобы консервативная роль женщины переходила из поколения в поколение. У женщин нелегкая миссия — им надо выдать дочерей замуж. В романе «Накипь» Золя в нервной, почти экстравагантной манере рисует картину своего времени, лихорадочную деятельность матерей, пытающихся выгодно пристроить дочерей, — балы, приемы, уроки игры на фортепиано и вышивание не имеют никакой иной цели.

79

Книга Мари–Франсуазы Леви посвящена воспитанию и образованию девочек в XIX веке.

В сельской местности приданое символизирует и материализует все, что связано с замужеством; Аньес Фин в своем исследовании Юго–Запада говорит о культурной и чувственной сути «этой долгой истории матерей и дочерей».

Одновременно зависимые от матери и более к ней близкие, дочери, в особенности старшие, призваны заменять мать и очень страдают, когда она умирает. Иногда ушедшую мать заменяет дневник (как в случае Каролины Брам), что снова свидетельствует о глубинной связи поколений женщин.

Ласки и фамильярность

Различия в повседневных отношениях между родителями и детьми в городах и сельской местности, где проявления нежности считаются недопустимыми, весьма значительны; также на эти отношения влияют социальная среда, религиозные и даже политические традиции. Постоянная забота о своей власти, сознание собственной важности накладывают отпечаток на повседневные слова и жесты. С этой точки зрения семья развивается противоречиво. С одной стороны, контроль за жестами и проявлением эмоций усиливается: например, слезы теперь допустимы только для женщин, для простонародья, при испытываемой боли или в одиночестве; больше внимания уделяется детской речи, осанке и манерам: дети должны держаться прямо, есть аккуратно и т. д. С другой стороны, к проявлениям нежности между родителями и детьми, особенно в буржуазной среде, отношение терпимое, они даже желательны. Ласки считаются благотворными для расцветания юного тела. Каролина Брам, очень стыдливая, сокрушается по поводу того, что была лишена ласки после смерти матери. Эдмон Абу, путешествуя по Греции около i860 года, обращает внимание на холодность семейных отношений в Афинах по сравнению с французской теплотой.

Другой признак близости — повсеместное обращение на ты. Здесь можно обнаружить двойной смысл. «Раньше „тыкали” слугам, а к детям обращались на вы. Теперь наоборот, — пишет Легуве [80] . — При обычном течении жизни к детям следует обращаться на ты, чтобы иногда, когда необходимо продемонстрировать ребенку свое недовольство им, иметь возможность обратиться к нему на вы» («Отцы и дети в XIX веке»). Вот почему Жорж Санд так пугалась, когда бабушка начинала ей «выкать».

80

Габриэль Жан Батист Вильфрид Эрнест Легуве (1807–1903) — французский прозаик и драматург, член Французской академии.

Телесные наказания

Воспитатели–либералы Жорж Санд и Легуве высказываются категорически против телесных наказаний. «Я испытываю ужас перед старинным методом [воспитания] и думаю, что плакала бы громче, чем они [дети], после того как побила бы их», — пишет первая. Но как обстоят дела в действительности? Весьма вероятно, что именно в этом вопросе социальные различия наиболее заметны. Не стоит забывать и о том, что значили телесные наказания для общества, покончившего с феодализмом: это было страшнейшее оскорбление.

В буржуазной среде, как и в аристократической, дома детей больше не подвергают телесным наказаниям. Кое–где еще сохраняются розги или плетки, но отношение к ним становится все более отрицательным. Они почти исчезают из коллежей и лицеев с военной дисциплиной. Жорж Санд вздрагивает при воспоминании о директоре Лицея Генриха IV, который, «будучи ярым сторонником абсолютной власти, заставил отца одного из мальчиков поручить своему негру побить ребенка перед всем классом. Зрителям, собранным на это жестокое зрелище в креольском или московском духе, было под страхом сурового наказания запрещено проявлять малейшее неодобрение» («История моей жизни»). Однако постепенно подростки начинают восставать — как, например, Бодлер и его товарищи в Лионе в 1832 году, — и семьи протестуют. Дело дошло даже до того, что в рекламных проспектах учебных заведений стали особо оговаривать исключение подобных методов воспитания. Вмешивается государство, и в разного рода циркулярах указывается, что «детей ни при каких обстоятельствах нельзя бить»: в 1838 году появилось указание для приютов, в 1834 и 1851 годах — в отношении начальных школ. Школа Ферри выступает еще более категорично — в постановлении от 6 января 1881 года твердо заявляется: «Любые телесные наказания абсолютно недопустимы». Мишель Буйе, исследовавший эволюцию «телесной педагогики», показывает, как внедряются другие дисциплинарные меры. Как того желал Беккариа [81] в своей системе наказаний, речь идет о том, чтобы в первую очередь воздействовать на душу ребенка, а не на тело. Появляются новые различия в порядках государственных и религиозных учебных заведений. Воспитательные методы в религиозных учреждениях более архаичны, идет ли речь о гигиене или о наказании. Провинившегося или плохого ученика монахи и монахини бьют указкой или линейкой, по крайней мере это касается детей из простых семей. Тому есть множество свидетельств.

81

Чезаре Беккариа (1738–1794) — итальянский философ, публицист, один из самых выдающихся правоведов эпохи Просвещения.