История детской души
Шрифт:
— «Хорошо, буду просить,» грустным голосом сказал Лионель, «но я знаю, что мне откажут. Отец об этом и слышать не захочет! Мальчики в общественных школах все ходят в церковь по воскресным дням — не правда-ли? Вот, ведь, знаете, что никогда не будет дозволено это…»
Монтроз ничего не ответил, и они шли молча и молча дошли до самого домика м-с Пейн. На крыльце стояла сама добродушная хозяйка в белом чепце и свежем ситцевом платье.
— «Доброго утра, м-р Монтроз! Доброго утра м-р Лионель! Войдите, милости просим! Все готово: стол накрыть, открыто настежь окно, комната вся пропитана сладким ароматом нашей душистой жимолости!
Все это проговорила она, не переводя дыхания, и остановилась лишь, когда ввела своих гостей в лучшую свою комнату, а сама выбежала, хлопотать об их завтраке. Монтроз подошел к раскрытому окну: действительно, перед ним виднелось точно море душистой жимолости в полном цвету — вдыхать в себя этот чудный, ароматный воздух было одно наслаждение!
— «Какая прелесть этот Девоншир!» — не столько Лионелю, сколько самому себе сказал он, — «но все лее не то, что моя Шотландия.»
Лионель сидел у окна, вид у него был усталый и унылый…
— «Вы скоро отправитесь в Шотландию?» спросил он.
— «Да, я теперь еду домой на несколько дней к своей матери.»
Молодой человек особенно ласково посмотрел на мальчика.
— «Как бы мне хотелось взять тебя с собою,» тихо прибавил он, «как нежно полюбила бы тебя мать моя!»
Лионель промолчал и про себя подумал, что странно было бы чувствовать, что чужая мать его любить, как родная мать никогда не любила… В эту минуту м-с Пейн внесла завтрак и по свойственной ей привычке как-то восторженно суетилась, расставляя его! Действительно, чего, чего тут не было! И свежие яйца, и парное молоко, и густейшие сливки, и варенье, и чай, и домашний хлеб, и душистый мед, и в довершение всего корзинка румяных яблок и сочных груш! И все было подано так красиво и в таком изобилии! Монтроз и его маленький друг приступили к этому угощению с совершенно разнородными ощущениями: у Монтроза, после ранней прогулки, аппетит сильно разыгрался, a Лионель от долгого нервного возбуждения едва сознавал, голоден ли он или нет. Однако, чтобы не обидеть доброго товарища, с которым ему приходилось скоро расстаться, он постарался кушать исправно. Когда же они оба кончили, Монтроз обратился к нему с следующими словами:
— «Смотри, Лионель, не забывай меня! Если бы ты когда-нибудь вздумал, например, бежать из дома,» — тут мальчик сильно покраснел, не собирался ли он бежать в этот же самый день? — «или, или — что другое с тобою случится, тот час напиши обо всем ко мне — письмо, отправленное в Шотландию на имя моей матери, всегда дойдет до меня. Понимаешь, я тебя не уговариваю бежать — это дело страшное… но все же, если ты почувствуешь, что справиться со своими уроками тебе не под силу и что присутствие профессора Гора слишком гнетет тебя — лучше беги… только не падай духом… Еще, милый, помни, что если повторится головокружение, на которое ты намедни жаловался, или обморок прошлой недели — ты не должен больше скрывать этих болезненных явлений, должен все сказать отцу, который и посоветуется с доктором.»
Лионель выслушал равнодушно-терпеливо все эти речи, и, вздыхая, сказал:
— «И к чему все это? Вы знаете, я не болен — доктор меня недавно осматривал и сказал, что у меня ничего нет. Доктора, должно быть, не очень умны —
Монтроз привык не редко слышать от мальчика такие безнадежный речи, но в это светлое, летнее утро, когда он сам чувствовал такой прилив молодых сил и радостно ехал домой, к тем, кто любил его — одинокая жизнь этого ребенка и трогательная покорность, с которой он относился к судьбе своей, — производили на него особенно тяжкое впечатление.
— «Убежать из дома» — продолжал Лионель, краснея, «я, может быть, мог бы на несколько часов… но если бы я попытался убежать настоящим образом, сделаться, например, матросом — меня бы вернули назад… а если бы вам об этом написал, только бы на вас напрасно навлек неприятности… Видно, вы об этом не подумали, м-р Монтроз, а я так подумал.»
— «Ты слишком много думаешь, вот, в чем беда! "с некоторым раздражением возразил Монтроз. Ему как-то было досадно, что этот 11-тилетний мальчик рассудил разумнее его, взрослого 27-ми летнего человека…
Они оба замолчали. — Спустя несколько минут маленькая, холодная ручка Лионеля дотронулась до руки Монтроза.
— „ Но я никогда вас не забуду, Вилли " — сказал мальчик, немного запинаясь над этим словом, «вы, ведь, позволили мне иногда вас так называть — вы самый молодой изо всех моих воспитателей и самый добрый — и хотя я не могу удержать в памяти все уроки, доброту помнить могу и буду помнить всегда!»
Грустно и нежно глядели его тихие глаза, бледное личико было все взволновано, и таким он казался маленьким, жалким, одиноким в эту минуту!
— „ Ладно, ладно, мальчишка милый, верю», торопливо сказал Монтроз, стараясь скрыть свое волнение — «смотри, совет-то мой вспоминай: над книгой не надрывайся — как урок тебя одолеет — брось! И скорей в лес! Высекут — не беда! Розги лучше, нежели болезнь! Здоровье первое благо — куда нужнее всякого богатства!»
В эту минуту вдруг весело затрубила вдали труба кондуктора дилижанса — Монтроз вскочил.
— «Пожалуй, опоздаем!» воскликнул он.
Появилась м-с Пейн, глубоко приседая, улыбаясь, повторяя всякие пожелания.
— «Прощайте, прощайте,» весело кричал ей Монтроз, схватил свой чемодан и скорыми шагами направился к «Колоде Карта.»
Лионель едва поспевал за ним. Когда они дошли, то дилижанс был уже подан — молодцеватый кондуктор неистово трубил в свою трубу — но больше для собственного удовольствия, чем для чего другого!
— „ Что, вы рады ехать, м-р Монтроз?» спросил Лионель, «вы должны быть очень рады!»
— «Да, я рад», ответил Монтроз, «но в то же время очень мне грустно тебя покидать, мой мальчик — я бы рад был остаться здесь еще на время, чтобы тебя оберегать.»
— «Правда?» вопросительно сказал Лионель — «не зачем вам обо мне беспокоиться — что можете со мной случиться? Ничего никогда не случается — один день как другой…» — «Ну, прощай!»
Монтроз передал свой чемодан кондуктору и ласково положить обе руки на плечи мальчику.
— «Когда вернешься домой, скажи своему отцу, что я тебя взял сегодня утром, чтобы проводить меня, и что, если он пожелает объясниться по этому поводу, он знает, где письмо может найти меня. Помни, я беру всю вину на себя! Прощай, милый, дорогой мой мальчик, и Господь да хранить тебя!»