История династии Сфорца
Шрифт:
Галеаццо Мария, как только его власть стала достаточно твердой, начал вести серьезные переговоры о браке с Боной Савойской, которую он намеревался посетить при французском дворе. Сохранились весьма любопытные описания его невесты. Посол сообщал Бьянке Марии: «На протяжении более получаса я был у названной королевы, и на протяжении более получаса я не сводил глаз с ее сестры, которая не обращала на меня никакого внимания… Некоторые из приближенных дворян королевы настаивали на том, чтобы я внимательно рассматривал ее, сколько мне вздумается, и обращался с ней без каких-либо церемоний. Я поблагодарил их, искренне рассмеявшись и заявив, что прибыл сюда только для переговоров с королевой». Посол называет Бону прекрасной девушкой, но он видел только ее лицо. Тристино, брат Галеаццо Мария, который был послан в Амбуаз в 1468 году в качестве доверенного лица жениха, приводит самое подробное описание: «Первое и самое главное, что она, по моему мнению, обладает замечательной фигурой, вполне подходящей для деторождения; затем лицо не длинное и не широкое, прекрасные глаза, хотя они могли
28
Тристано был представителем Галеаццо Мария и по сложившейся традиции имитировал свадебную ночь, сунув ногу в постель новобрачной. — Примеч. ред.
Бона предпочла не проезжать по территории своего брата, Амедея IX, который был на грани войны с Миланом и с которым даже не посоветовались относительно этого брака. Прибыв в Геную, она выглядела довольно утомленной тяжелым путешествием по морю из Марселя и настояла на том, чтобы отправиться в город пешком. Здесь ее встречал Людовико, поприветствовавший ее поцелуем. Впоследствии он хвалил ее в письме к своему брату. Галеаццо встретил Бону в Нови и отвез в Виджевано. Здесь уже не было никаких важных гостей, поскольку в Милане свирепствовала чума. Бона не принесла приданого, однако Людовик XI предполагал, что Галеаццо сможет отввоевать Верчелли у Савойи. Но начавшиеся военные действия проходили вяло, и вскоре был заключен мир, вскоре переросший в союз.
Воспитание молодого герцога — ему было двадцать два года, когда умер его отец, — ни в коей мере не избавило его от природной тяги к роскоши. Прежней простоте был положен конец. Он обладал превосходным вкусом, характерным для приближавшегося к своему расцвету Ренессанса, которому мировое искусство столь многим обязано. О суровом образе жизни Альфонсо Арагонского, Франческо Сфорца и Козимо Медичи остались лишь воспоминания, не нашедшие никакого отклика ни у Лоренцо Великолепного, ни тем более у Галеаццо Мария.
Именно Галеаццо Мария превратил в свою резиденцию Кастелло ди Порта Джовио, которая после современной реконструкции является одним из главных памятников Милана. Начиналась же его семейная жизнь в столице с почти идиллической простоты в домике рядом с курятником на острове в парке.
Но Рождество следующего, 1469 года Галеаццо решил провести в Кастелло. Огромные голые стены не сулили никакого комфорта, и нет ничего удивительного в том, что одну из них он приказал обшить деревом, чтобы не было сквозняков. Чтобы принять в нем молодую жену, ему пришлось позаимствовать у своих дворян настенные ковры и драпировки. В то время из окон герцогских покоев из-за высокой защитной стены не был виден парк, поэтому их приходилось завешивать полотнами, которые часто рвались. Но тот факт, что только для своей жены он распорядился держать в конюшне восемьдесят две лошади, свидетельствует о том уровне, которому он хотел соответствовать. Со временем стены должны были украсить фресками, и художники днем и ночью трудились над этим. В замке всегда была строгая охрана, но герцог распорядился, чтобы живописцев допускали в него и после наступления темноты, «только чтобы не было у них никакого оружия, кроме их инструментов».
Герцог имел характерную для того времени страсть к охоте. Послы при его дворе вскоре обнаружили, что ничто не доставляет Галеаццо большего удовольствия, нежели подаренный редкий сокол или охотничья собака. Он любил также pollone, итальянскую игру в мяч, и никогда не жалел денег на то, чтобы переманить в Милан хорошего игрока.
Бьянка Мария была женщиной властной, и ее авторитет был повсюду очень велик — особенно в тот момент, когда она начала инстинктивно отстаивать свои права после смерти мужа. Около года она правила совместно с Галеаццо. И хотя он не обладал той силой характера, которая была свойственна обоим его родителям, избыток тщеславия не позволял ему смириться с такой опекой. Сильные, мужественные и уверенные в себе натуры, такие как его отец и дед, еще не вполне избавившиеся от первобытной простоты их крестьянских предков, смогли бы в такой ситуации продолжать властвовать вместе с Бьянкой Марией, не вступая с ней в ссору. Галеаццо, однако, был упрям и неуравновешен. Подобно своим братьям, он был скорее Висконти, чем Сфорца, что проявлялось как в добрых, так и в скверных сторонах его натуры. Но каковы бы ни были его недостатки, ему нельзя отказать ни в здравомыслии, ни в умении управлять собственным государством. Все более натянутые отношения между ним и матерью совершенно испортились с появлением на сцене Боны. Бьянка Мария была не из тех, кто согласился бы играть вторую роль, поэтому она решила удалиться в свой собственный город Кремону. Это произошло в октябре. Успев проехать чуть дальше Меленьяно, она тяжело заболела и умерла в присутствии Галеаццо. Обстоятельства ее смерти оказались крайне невыгодными для молодого герцога. Герцогиню очень любили в Милане, и тот факт, что Галеаццо рассорился со своей матерью, в любом случае мог бы намного снизить доверие к нему у многих людей. Неудивительно, что сразу
Галеаццо показал себя мудрым правителем, следуя по стопам своего отца во внешней политике. Он был тверд в своей приверженности тройственному союзу с Флоренцией и Неаполем, уравновешивавшему опасность вторжений со стороны Венеции, которую обычно поддерживал папский престол. Союзнические отношения стали еще белее тесными в 1469 году, с рождением его сына и наследника, названного при крещении Джан Галеаццо, в честь великого герцога Висконти. Его крестным отцом стал Лоренцо Медичи, прибывший в Милан для участия в этом обряде почти против воли родного отца ребенка. В своих «Воспоминаниях» Лоренцо пишет: «Я был великолепно принят, удостоившись больших почестей, нежели кто-либо другой, прибывший с той же целью, даже если он был более этого достоин, чем я. Мы отдали должное герцогине, подарив ей золотое ожерелье с крупным алмазом, стоившее около 2000 дукатов. В результате герцог пожелал, чтобы я был крестным отцом всех его детей»; и в самом деле, он им стал.
В тот же год Галеаццо Мария был торжественно провозглашен герцогом и облечен гражданами Милана знаками отличия. Он откладывал эту церемонию в надежде получить герцогскую корону из рук императора, чтобы владеть этим титулом на том же основании, что и Висконти. В начале 1469 года император Фридрих III посетил Италию, но он наотрез отказался принять миланских послов, посланных к нему в Феррару. Отношение к Милану со стороны других городов герцогства было таково, что Галеаццо самому пришлось ехать в Виджевано, чтобы принять оммаж от их представителей.
Галеаццо незамедлительно поддержал своих союзников, когда венецианцы под командованием Коллеони напали на Флоренцию. Он лично прибыл к месту сражений, но, хотя у него не было недостатка в храбрости, он не был опытен в военном деле. Хитрый Федериго Урбинский, который командовал войсками союзников и обладал всем благоразумием, характерным для клана Сфорца, прежде чем приступать к серьезным военным операциям, вынужден был отстранить Галеаццо от участия в кампании. Против Коллеони и венецианцев сражался родной дядя Галеаццо, Алессандро из Пезаро, так же как и его незаконнорожденный брат Сфорца, некогда восставший против их отца. Союзники ожидали, пока герцог Милана будет отозван во Флоренцию под тем предлогом, что там возникла необходимость срочно обсудить некие важные дела. В его отсутствие миланским войском командовал Роберто Сансеверино. Последовало ожесточенное сражение. Когда после наступления темноты битва более двух часов продолжалась при свете факелов, Федериго крикнул своему тестю, Алессандро из Пезаро: «О синьор, отец мой, нами сделано достаточно на сегодня!»; на что Алессандро ответил: «Это тебе решать», и они отвели своих людей. Более трехсот людей и четырехсот лошадей были убиты — чудовищные потери для битвы кондотьеров. Но в конце концов война завершилась на приемлемых условиях, стороны сохранили status quo.
Галеаццо Мария пришел в негодование, когда узнал, что они сражались в его отсутствие. По возвращении из Флоренции он изъявил сильное желание увидеть Коллеони. Таким образом, была организована встреча между племянником и дядей, с одной стороны, и знаменитым бергамским капитаном — с другой. Весь свой гнев Галеаццо выплеснул на Федериго Урбинского. Когда тот появился в Милане, он открыто обвинил его в том, что не все выгоды были извлечены из одержанной ими победы, и, согласно Корио, даже угрожал лишить его головы. Однако старый друг Федериго, Чикко Симонетта, вовремя предупредил его, и тот бежал в Урбино. Но Галеаццо едва ли решился бы исполнить свою угрозу.
В любви к показной расточительности из всех правителей эпохи Возрождения никто не мог сравниться с Галеаццо Мария. Порро приводит множество его расписок, касающихся обеспечения одеждами и тканями различных членов его семьи. В этом отношении визит герцога и герцогини Миланских во Флоренцию в 1471 году занимает особое место в анналах Ренессанса. Даже не будучи поклонником Галеаццо Мария, Корио с восхищением пишет об этом событии, заявляя, что в памяти человечества не было ничего равного ему по его великолепию. Возможно, Галеаццо надеялся таким образом сгладить то недовольство среди Медичи, которое могло быть вызвано тем, что он передал Имолу во власть Риарио. Предлогом для его визита стало исполнение обета совершить паломничество в церковь Благовещения во Флоренции. Эта поездка происходила в мае. Главным придворным чиновникам были выданы золотые и серебряные одеяния, а их домочадцы надели лучшие из своих платьев. Члены семьи самого герцога сияли бархатом и шелками. Двадцать из них получили золотые цепи стоимостью не менее ста дукатов. Даже кухонная прислуга была наряжена в бархат и шелк. С ним находились пятьдесят лошадей, седла которых были покрыты золотой тканью, стремена обернуты шелком, а металлические части вызолочены. Этими великолепными конями управляли конюхи в двубортных костюмах из золотой парчи и шелка.