История династии Сфорца
Шрифт:
вы ни в ком не нуждаетесь, кроме своего «отца» Людовико. Беллинчони был в очень близких отношениях с Моро, но нет никаких оснований полагать, что он писал так по его приказу. Таково было общее умонастроение двора. Все восхваляли добрые деяния герцога Бари.
Известно, например, аллегорическое изображение на первой странице великолепно иллюстрированного манускрипта «История Франческо Сфорца» Симонетты, который, подобно многим другим книгам из замка Павии, был перевезен Людовиком XII во Францию и до сих пор хранится в Национальной библиотеке. На рисунке с одной стороны изображен корабль, управляемый мавром, с другой — шелковичное дерево, раскинувшее свои ветви над головами коленопреклоненных Джан Галеаццо и его дяди, изображенных на переднем плане. «Пока ты жив, живу и я в безопасности и счастье», — гласит надпись на латыни над головой Джан Галеаццо; «Будь счастлив, сын мой; я всегда буду твоим защитником», — отвечает Людовико. Даже Леонардо придумал несколько словесных аллегорий в том же стиле, и Моро отведена в них ведущая роль.
Популярной фигурой при
Придворные поэты из Милана и Флоренции, такие как Беллинчони или Антонио Каммелли да Пистойя, не испытывали никакой симпатии друг к другу. Их острые языки и довольно вульгарная буффонада раздражали аристократический слух их соперников, которые, надо сказать, отвечали им тем же.
Среди них был также Никколо да Корреджио, преданный друг Изабеллы д'Эсте, которую он называл первой дамой в мире. Его мать была незаконнорожденной дочерью из фамилии Эсте. О ней говорили, что если вы захотите лицезреть земной рай, то вам следовало бы увидеть мадонну Беатриче во время какого-нибудь празднества, хотя то же самое относилось и к герцогине Бари. Горьким разочарованием стало для нее известие о том, что Никколо начал расточать комплименты ее ненавистной сопернице и невестке Лукреции Борджиа, герцогине Феррары. Не обладая особым поэтическим дарованием, Корреджио был, согласно Луцио и Реньеру, типичным рыцарем Ренессанса, «преуспевшим в обращении с оружием, в искусствах и в галантности, и во всем, что касалось роскоши и удовольствий. Он был способным дипломатом, которому Людовико часто поручал различные миссии, имел успех у женщин благодаря своим непринужденным, очаровательным манерам; нравился Государям благодаря своему здравому смыслу, таланту и смелости; и был популярен в народе вследствие своей добродушной щедрости, своему превосходству на рыцарских турнирах и всевозможным проявлениям своей расточительной роскоши». Он удостоился похвалы самого Ариостро. Поскольку вторым мужем его матери был Тристано, побочный сын Франческо Сфорца, она обосновалась в Милане, где ее сын стал хорошо известен. Он родился в 1440 году, имел некоторое сходство с Галеаццо Мария, но даже еще большее — с Людовико. После 1490 года он поселился в Милане и сблизился с Людовико, отправившим его с миссией во Францию. Он написал пьесу «Cefalo», которую поставили в Ферраре. В 1493 году в Милане играли его пасторальную пьесу «Mopsa e Dafnesa». После падения Моро он вернулся в Феррару. Он женился на Кассандре, дочери Карманьолы, и в свои молодые годы был славным воином. Он участвовал в нескольких военных кампаниях. Во время феррарской войны он попал в плен и был заключен в Венеции. Он был так увлечен Петраркой, что совершил паломничество к излюбленному месту уединения поэта Сельва Пьяна в лесах неподалеку от Пармы.
Беатриче д'Эсте ценила хорошую литературу и наслаждалась ею. Ее секретарша Кальметта пишет, что в свое свободное время в Милане она вызывала Антонио Грифо или иного не менее компетентного ученого, который читал и комментировал ей «Божественную комедию» или творения других знаменитых итальянских поэтов. В таких случаях герцог Бари любил заходить в ее комнаты, находя в том великое отдохновение от государственных дел. Находясь в плену во Франции, он просил принести ему сочинения Данте. Жизнерадостная юная принцесса из Феррары столь же любила проводить время в компании Никколо да Корреджио или Гаспарре Висконти, как и верховые прогулки или соколиную охоту вместе с Галеаццо Сансеверино. И хотя она была в самом расцвете молодости, говорит преданная Кальметта, «по своей рассудительности, приветливости и грации, своей непринужденности и щедрости она ни в чем не уступала ни одной из знаменитых женщин древнего мира, ибо она всегда думала лишь о достойных похвалы предметах». Чего большего мог бы пожелать самый требовательный критик Ренессанса, чем это сравнение его героини с любой из женщин Древней Греции и Рима? Герцогине Милана, по-видимому, приходилось обходиться лестью Беллинчони.
Избрание Борджиа Папой Александром VI вызвало великое ликование миланского двора. Своей тиарой тот почти всецело был обязан Асканио, который, не видя никаких шансов самому взойти на Папский престол, приложил все усилия к избранию Родриго Борджиа. Даже по тем временам вопиющей симонии [42] он получил за это поистине царственные подарки, в числе которых были вице-канцлерство, замок Непи и дворец самого Борджиа. Изабелла д'Эсте оказалась в Милане во время избрания и, как всегда, стала здесь самой желанной гостьей. После обеда Людовико отпустил всех, кроме герцога и герцогини Милана и приближенных дам Изабеллы. Затем он прочел письмо от своего посла в Риме, в котором описывалось, как Александр VI пригласил посла к себе и сказал: «Заметь, что я скажу. Я признаю, что стал Папой только благодаря Монсиньору Асканио, вопреки всеобщим ожиданиям, поистине чудесным образом, и я решил стать самым благодарным из всех Пап. Я имею в виду, что он будет сидеть на моем троне и распоряжаться моим имуществом так, словно бы он был мною самим». Далее посол сообщал, что Александр писал Асканио, что ему кажется, прошла уже тысяча лет, как они не виделись, хотя он расстался с ним всего полдня назад. Как обычно, поддавшись сильным эмоциям, Борджиа уже не мог остановить излияние избытка своих чувств и был в тот момент совершенно искренен. В последовавшей вслед за этим беседе он объявил, что намерен сохранить самые сердечные отношения с Людовико, спрашивать его совета по всем вопросам, и желает ему долго оставаться на своем троне.
42
Симония — продажа церковных должностей. — Примеч.
Радостное возбуждение, вызванное всеми этими известиями, сказалось на здоровье Беатриче, которая серьезно заболела накануне родов. Людовико не оставлял ее ни на миг. В январе 1493 года она родила мальчика, которого окрестили Эрколе; однако впоследствии он был назван Массимилиано, по просьбе императора Максимилиана, который был очарован этим ребенком во время своего визита в Виджевано. Моро был вне себя от радости. Все отмечали, что звон колоколов и другие проявления празднования оказались намного более великолепными, нежели при рождении графа Павии. Простили все долги и провели множество торжественных шествий. Герцогиня Милана приблизительно в то же время родила дочку.
Расточительность, проявленная герцогом и герцогиней Бари по этому случаю, не знала никаких пределов. Покои Беатриче располагались в крепости Роккетта миланского замка, в левом крыле нижнего этажа. Они были очень малы, но вследствие этого хорошо протапливались. Из-за сквозняков в просторных помещениях замка стены в комнате младенца были обшиты деревом. Колыбель была покрыта позолотой; балдахин из голубого шелка украшала золотая бахрома; покрывало, разумеется, также было из золотой ткани. Служанка в письме в Мантую сообщала все подробности Изабелле — известно ее умение подбирать себе таких способных осведомителей. Она очень жалуется на то, что ей приходится проводить целые дни в мрачных комнатах герцогини, «которые напоминают мне мрачную обитель великого Дьявола». Был вызван Браманте, который должен был придумать qualche degna fantasia (некую приличествующую случаю фантазию) для сценического представления по этому случаю. Две герцогини покинули свои постели in punto astrologia — в час, рекомендованный Амброджио да Розате. Они прослушали всю службу Те Deum в Санта Мария делле Грацие. Затем Беатриче отправилась в Виджевано вместе со своим мужем, ребенком и своей матерью герцогиней Элеонорой Феррарской, которая прибыла в Милан, чтобы находиться со своей дочерью во время ее родов. С ними был Мариоло, охранник и камерарий Моро, служивший ему также объектом постоянных насмешек. Моро уже поведал Изабелле о том, как во время большой охоты в Виджевано кардинал Сансеверино убил домашнюю свинью в загоне для дичи. Когда животных выпустили, все остальные охотники помчались за волками и козами, но Мариоло погнался по склону за свиньей, которую принял за кабана, и преследовал ее во весь опор до тех пор, пока ему не сказали правду. Теперь Мариоло поручили показать герцогине Феррары богатства, которыми владела Беатриче. Одни ее драгоценности оценивались в 150 тысяч дукатов. Герцогиня Элеонора описала Изабелле все, что увидела у своей дочери. В ее гардеробе насчитывалось восемьдесят четыре платья, которые Беатриче приобрела уже после того, как стала герцогиней Бари. Ее мать говорит, что они так сияли, что казались дорогими священническими одеждами в ризнице. Здесь же были два шкафа, один из которых, подобно набитой товарами лавке, был наполнен стеклом, фарфором, изделиями из слоновой кости, горнами, ошейниками, подсумками для дичи и другими охотничьими принадлежностями; другой — духами, ароматическими водами и другими изысканными снадобьями в хрустальных и эмалированных сосудах, наподобие ваз синьора Людовико. В этом письме есть некоторый оттенок язвительности, ведь Элеонора знала, что Изабелла, подобно ей самой, была сравнительно бедна и сможет разделить ее чувства при виде такого богатства и роскоши. Во время одного из своих визитов в Милан Изабелла, узнав о том, какие огромные суммы недавно поступили в казну Людовико, с горечью писала своему мужу: «О если бы угодно было Богу дать столько же нам, простодушным». Людовико охотно показывал свои богатства, чтобы произвести на людей впечатление, иногда, возможно, даже слишком охотно. После того как некоторые из французских посланников увидели его сокровищницу, они уехали весьма недовольные теми подарками, которыми он одарил их. На самом деле герцогство Милана было одним из богатейших государств в Европе. Его доходы оценивались в 700 тысяч дукатов, что почти равнялось доходам Англии и составляло более половины доходов Франции того времени. Коммин полагает, что этого было слишком много и что если бы Людовико удовлетворился бы 600 тысячами, то налоги не стали бы таким бременем для населения его герцогства.
Глава XI
Внешняя политика Людовико Сфорца
Рождение сына Беатриче стало заметным шагом, еще более приблизившим неизбежный кризис в Милане. Супруга Людовико всецело поддерживала его намерения относительно миланского герцогства. По утверждению Коммина, который знал позиции всех заинтересованных сторон, одна лишь Изабелла Арагонская стояла между Людовико и герцогством Милана. Молодая, смелая и рассудительная, она была бы готова отстаивать права своего мужа, но, продолжает Коммин, «он не был умен и только повторял то, что супруга говорила ему». Если бы в какой-то момент он решился бы проявить недовольство, его дяде не составило бы труда быстро восстановить свою прежнюю власть. Джан Галеаццо, несмотря на свою любовь к жене, не всегда достаточно хорошо с ней обходился, особенно находясь под влиянием алкоголя. В 1492 году маркиза Монферратская сообщала в письме о том, что в Милане не случилось ничего нового, «за исключением того, что герцог побил свою жену».
Ей приходилось терпеть и другие унижения. В 1492 году некоторых из ее слуг обвинили в попытке отравить неким порошком, на поверку оказавшимся смертельным ядом, Галеаццо Сансеверино и Боццоне, любимого фаворита ее мужа. Все сведения об этом инциденте Людовико отослал в Неаполь. Ферранте, дед Изабеллы, пришел в негодование, узнав о таком обвинении. Он отвечал, что заговор против Галеаццо Сансеверино выглядит нелепо. Что же касается Боццоне, то он удивлен тем, что герцогиня до сих пор от него не избавилась. В любом случае Людовико должен был принять соответствующие меры. Но когда герцогиня жаловалась ему на Боццоне, он наградил его, вместо того чтобы выслать его прочь. И большинство граждан были склонны согласиться со старым королем Неаполя.
Людовико разразился гневной речью против герцогини Милана перед специальным посланником ее деда Ферранте Неаполитанского. Он сказал, что она хотела бы лишить его власти и убить его, и править самой, но ни герцог Милана, ни его подданные не позволят ей этого. Если же она добьется своей цели, она никогда не сможет сделать для Милана того, что сделано им во славу короля Неаполя и герцога. Он обвинил ее в гордыне, жестокости и злобной зависти, заявив, что Изабелла не способна ладить ни с ним, ни со своим мужем, ни со слугами — все они были назначены им самим — и всегда залезает в долги.