История диофантова анализа от Диофанта до Ферма
Шрифт:
Сама же экспедиция была невелика, возглавлял ее молодой профессор Эразм Модестович — щеголеватый, медлительный, старавшийся иметь сугубо «профессорский» облик. С важным видом он пространно рассуждал о предметах, не стоивших, по моему мнению, и выеденного яйца, был многословен, явно страдая недержанием речи. Суждения свои высказывал безапелляционным тоном, возражений не терпел, впрочем, никто и не пытался ему возражать. Ученый муж носил очки в золотой оправе, хотя прекрасно читал и без оных, холеную, аккуратно подстриженную бородку, красиво грассировал, хотя, увлекшись беседой, забывал себя контролировать и изъяснялся нормально, постоянно уснащал витиеватую речь всякими «Знаете ли, батенька мой» или «А я лично мыслю так». Словом, профессором он мог бы быть стопроцентным,
Профессор Цыпленкин!
Шукур, славный узбекский юноша, — скромный, доброжелательный, предупредительный, почтительный даже со своими сверстниками, двое студентов Миша и Гриша — нормальные московские ребята — и две восторженные первокурсницы Муся и Люся, без памяти влюбленные в профессора, ловившие каждое его слово. Толстый повар Абдулло и затесавшиеся в эту компанию мы с Васькой.
Жизнь наша была размеренной и безмятежной, в день мы проходили километров двадцать, шли не спеша, после полудня останавливались, вкушали приготовленный Абдулло обед — всегда обильный и очень вкусный, отдыхали и двигались дальше. Палатки ставили задолго до наступления темноты, ужинали, наслаждались красотой гор, а когда наступала ночь и в черном бархате неба зажигались мириады звезд, Гриша брал гитару и мы пели студенческие песни. Пел и профессор, сразу утрачивая напускную солидность, и становился милым, приятным человеком.
Песни перемежались с рассказами о коварстве и хитрости снежного человека. Участники экспедиции, словно соревнуясь друг с другом (кроме нас с Василием), выкладывали разные истории, одна другой страшнее. По их словам, снежный человек нападал на охотников и пастухов, забредал в горные кишлаки, похищал и уносил на плечах баранов, забирался на крыши приземистых домов, пытаясь их разломать и проникнуть в жилища, оставлял гигантские следы на снегу, пугал по ночам аборигенов ужасными криками. Основными рассказчиками у вечерних костров выступали Миша и Гриша, дважды побывавшие в искавших снежного человека экспедициях. Не отставал от них и профессор, обрушивая на головы слушателей факты, почерпнутые из иностранных источников. Повар Абдулло, тоже большой любитель поболтать, однако лишенный возможности просматривать «иностранные источники», добросовестно пересказывал нам легенды своего народа, уснащая их столь красочными подробностями, что диву давался сам профессор.
Мы с Васькой помалкивали по двум причинам. Прежде всего мы мало что знали о предмете наших поисков, прочитав о нем две-три статьи в журнале «Вокруг света», во-вторых, еще в Москве перед отъездом я взял с Васьки слово, что он не станет пугать наших спутников разными «змеиными» россказнями и вообще не будет распространяться о нашем хобби, иначе нас в экспедицию попросту не возьмут. Сделал я это по той лишь причине, чтобы избавить участников экспедиции от Васькиных розыгрышей и шуточек, которые на меня давно уже не действуют, а других людей могут довести до нервного потрясения.
Васька обещал и, как ни удивительно, держался стойко, о пресмыкающихся не заикался, хотя порой ему, да и мне трудно было избежать разговоров на эту тему. Было так потому, что словоохотливый повар Абдулло, которому разговоры о снежном человеке уже порядком наскучили, начал рассказывать о гигантских удавах, которые якобы водятся в горах. Мы с Василием не удивлялись, так как слышали подобное во время поездок в Узбекистан и Киргизию, хотя, разумеется, удавов этих никто не видел. Феномен этот объясняла народная мудрость, утверждавшая, что у страха глаза велики. Зная, как население среднеазиатских республик относится к пресмыкающимся, неудивительно, что встретившиеся местным жителям змеи, самые большие из которых, по свидетельству ученых, не достигают и двух метров, казались испуганным людям огромными, многометровыми. Поэтому, слушая страшные рассказы толстого Абдулло, у нас с Васькой, естественно, появлялось желание уличить повара в некотором преувеличении, но все же мы от этого воздерживались, вернее, воздерживался я, а Ваську приходилось постоянно удерживать
— Ладно, так и быть, не буду, — нехотя соглашался Василий. — Пусть несет околесицу, вешает людям на уши лапшу.
— А сам ты никогда никому лапшу не вешал?
— Ха! Неоднократно. И нечего удивляться, так уж наш мир устроен: все друг другу лапшу на уши вешают, только делают это по-разному.
— Любопытное наблюдение.
— Все, даже наш профессор. Ты же понимаешь, Юрка, что никакого снежного человека нет, иначе его бы давно уже поймали. Бабушкины сказки.
— Вот как?! Зачем же, в таком случае, ты сюда приехал, если знаешь, что снежный человек не более чем легенда?
— Да так… Засиделся я в Москве, потянуло на природу…
Спорить не хотелось, хотя в душе я был с Василием не согласен: дыма без огня не бывает. Перед отъездом в экспедицию я неделю сидел в научном зале крупнейшей столичной библиотеки, просматривая различную литературу, связанную так или иначе со снежным человеком, но после всего прочитанного однозначный вывод сделать не мог.
Вспомнилось и другое. Старый друг отца, отставной полковник, в годы Великой Отечественной войны воевал на Кавказе. Однажды в штаб, где он служил, пришло сообщение из одного подразделения, что бойцами захвачены шпионы противника. Прибывшего в это подразделение полковника отвели в каменный сарай, где находились два совершенно нагих существа, густо заросших длинной шерстью. Поначалу полковник принял их за человекообразных обезьян, удравших из зоопарка, но это были не обезьяны, а скорее похожие на них люди. Пленные упорно молчали, попытки заговорить с ними ни к чему не привели. Одно из существ, ростом поменьше, было женского пола. Офицер хотел расспросить солдат, захвативших «шпионов», но успел лишь узнать, что их обнаружили в полуразрушенном доме. Вскоре начался обстрел, немцы перешли в наступление, и полковник был вынужден вернуться в штаб. Дальнейшая судьба «шпионов» ему неизвестна, правда, о них он письменно доложил командующему фронтом маршалу Буденному.
— Скорее всего, шлепнули этих волосатых, — закончил полковник. — Время было военное, не до церемоний…
…И все-таки, как ни старались мы с Васькой избегать «змеиной» тематики, змеи сами напомнили о себе. На рассвете нас разбудил тонкий поросячий визг; вскочив на ноги, мы увидели перепуганного повара. Толстяк собрался приготовить нам завтрак, приподнял крышку одной из кастрюль и…
И на дне ее мы увидели свернувшегося маленького змееныша — абсолютно безобидного, неядовитого и жалкого. Но Абдулло трясся как в лихорадке. Мы с Васькой не придали особого значения этому событию, хотя наши спутники долго обсуждали его, гадая, как змея могла попасть в закрытую кастрюлю; Абдулло же долго не мог успокоиться.
На следующее утро история повторилась, изрядно напугав участников экспедиции. Профессор, глубокомысленно высказывая различные предположения, размышлял над появлением змеи, Абдулло стучал зубами, а я поманил Ваську в сторонку, отвел его подальше от лагеря и взял за воротник:
— Ты что делаешь, Рыжий? Опять за старое принялся? Мы же договорились!
Возмущенный Васька поклялся, что никакого отношения к случившемуся не имеет. Я конечно же не поверил, принялся его укорять, но Василий продолжал настаивать на своей невиновности, а утром все повторилось сначала — визг, звон упавшей крышки кастрюли, которую выронил Абдулло, всеобщий переполох. Тут уже я с Васькой поговорил по-другому:
— По твоей милости мы сегодня остались без завтрака. Ты что же, хочешь нас на сухомятку посадить?
Васька вновь божился, недоуменно разводил руками. Рассердившись, я решил устроить засаду и застукать потерявшего совесть Рыжего на месте преступления. Ваське я, конечно, ничего не сказал, сделал вид, что принимаю его объяснения, а сам встал до рассвета, прокрался поближе к кухне и затаился в кустах.
Рассвет чуть забрезжил, когда возле кухни замаячила долговязая фигура, наклонилась над кастрюлей, осторожно приподняла крышку и тотчас ее опустила. В тот же миг я очутился рядом и схватил фигуру за рукав штормовки.