История Фридриха Великого.
Шрифт:
– - Узнай, что там такое, -- сказал он своему пажу.
Паж донес, что к столбу прибита карикатура. Фридрих подъехал ближе, так, что мог рассмотреть картину. Она представляла его самого, верхом на кофейной мельнице. Одной рукой он с большим усилием молол кофе, а другой жадно подбирал выпавшие зерна.
– - Дети!
– - сказал он окружающим.
– - Прибейте картину повыше, чтобы всем было видно, а то вы из-за меня еще раздавите друг друга!
Эти слова возбудили всеобщий восторг. Карикатура была изорвана в мелкие куски, и народ с радостными криками провожал короля по улицам.
Другие случаи показывали еще яснее его внимательность и участие к положению самых ничтожных и беднейших из подданных. Так, ходила в народе повесть о тюрингенском кандидате богословия, который, приехав в Берлин, был остановлен и жестоко притеснен таможенными чиновниками.
Он привез с собою мешочек с прежней, дурной монетой. Вместо того, чтобы обменять ее, у него совсем отняли деньги и, таким образом, оставили в чужом городе без полушки денег, на произвол голодной смерти. В крайнем отчаянии, не евши двое суток, он, наконец,
– - Будь покоен, мой друг! Мы как-нибудь поправим беду. Таможенные чиновники не правы, за то они возвратят тебе деньги с процентами. Ты приезжий; стало быть не мог знать, что такая монета здесь не в ходу.
С этим словом король его оставил и возвратился во дворец. Бедный кандидат долго стоял перед великолепным зданием, не зная, что начать.
Так прошло около часа. Вдруг явился камер-гусар и позвал его во дворец. В одном из залов был накрыт стол.
– - Его величество просит вас здесь откушать!
– - сказал один из придворных и приказал подать кандидату стул.
Он сел с большим смущением, но голод скоро взял свое, и он преисправно начал знакомиться с каждым блюдом. После обеда ему подали письмо от имени короля к директору таможни и пять червонцев. У подъезда стояла коляска, в которую его попросили сесть. Через два часа он был уже в Берлине и в пакгаузе. Ему не только выдали все деньги ходячей монетой, но заплатили еще 24 талера, которые он был должен трактирщику за квартиру и за необходимейшие потребности жизни. Это были обещанные королем проценты.
Эта черта королевского внимания и правосудия быстро разнеслась по всей Пруссии. Везде говорили о Фридрихе с восторгом. А старые солдаты и инвалиды Семилетней войны своими рассказами еще более разжигали к нему любовь народную. {429}
В кругу семейств, в хижинах, и гербергах, везде, где только являлись эти герои, около них собирался кружок усердных слушателей. Добрая кружка пива развязывала им язык, и тогда не было конца повествованиям о великих подвигах старого Фрица, о его неустрашимости, любви к солдатам, о том, как он страдал вместе с ними, переносил и холод, и голод, как побеждал врагов и награждал заслуги храбрых.
Старики удивлялись своему великому монарху, матери семейств молились за него, а дети с ранних лет приучались любить его. Таким образом, народность Фридриха росла с каждым днем. С нею вместе усиливались любовь и доверие подданных, и он смело мог предпринимать каждое нововведение, не опасаясь вредных последствий и неудач.
{430}
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Отношения с Австрией и Россией
Арена политическая занимала Фридриха не менее забот внутренних. При всей силе своей он чувствовал неудобство положения Пруссии: государство его не имело естественных границ, кроме Балтийского моря к северу. Но и тут для защиты прусских берегов не доставало флота. Между тем после Семилетней воины Пруссия образовала, так сказать, звено, связующее государства запада с северо-востоком. Фридрих поневоле становился посредником в политике обеих половин Европы. Положение почетное, но опасное. В случае вражды, он находился под перекрестным огнем той и другой части. Хотя Губертсбургский мир и обеспечил его владения и даровал ему второй голос в делах Германии, но Фридрих мог предвидеть, что при постоянном стремлении Австрии к расширению границ и к первенству, этот мир не будет продолжителен. Оборонительный трактат Австрии с Францией, оставшийся и после Семилетней войны во всей силе, убеждал его в том еще более. Фридрих стал также думать о союзе с которой-нибудь из сильных держав. Францию он мог бы склонить на свою сторону, но она была слишком слаба и расстроена и не могла представить ему надежную опору. С Англией, изменившей ему так предательски, он не хотел более иметь дела. Турция находилась с {431} ним в дружеских отношениях. Султан Мустафа III по заключении Губертсбургского мира прислал к нему посольство с богатыми подарками, поздравляя его с победой и прося о продолжении дружбы. С осени 1763 года уполномоченный посол Оттоманской Порты, Ахмед-эффенди, прожил в Берлине до мая месяца следующего года. Уверяют, что султан просил Фридриха прислать к нему одного из трех великих астрологов, которые помогли ему побороть врагов. На это король отвечал, что повелитель правоверных найдет их у себя, ибо эти три астролога суть его знание политических дел, его войско и казна. На что мог Фридрих надеяться от дружбы с турками? Теснимая могуществом России, сама Турция находилась в критическом положении. Влияние Франции на дела дивана делало союз с ней еще сомнительнее. Притом, войти в политические связи с султаном значило нажить себе еще опаснейшего врага, Россию, виды которой преимущественно были обращены на восток. Итак, оставалась только одна держава, которая могла достойно поддержать значение Пруссии и обеспечить ее границы с севера и с востока: это была Россия. Фридрих приложил все старания, чтобы с ней сблизиться. Посланник его, граф Сольмс, прибыл в Петербург и от имени короля попросил прочной дружбы и союза. Но успех был сомнителен. Бестужев-Рюмин, возвращенный Петром III из ссылки, снова начал свои интриги против Пруссии. Действуя через любимца Екатерины, графа Григория Григорьевича Орлова, он всеми мерами старался отклонить императрицу от союза с Фридрихом. Венский кабинет, узнав о намерении прусского короля, немедленно отправил своего министра в Петербург с таким же предложением. Посол Марии-Терезии начал вредить Сольмсу тайными происками и в то же время разными доводами старался убедить Екатерину, что союз с Австрией может принести России неимоверные выгоды, тем более, что Австрия, по физическому своему положению, разделяет неприязнь России к Оттоманской
В октябре 1763 года умер Август III, обязанный польским престолом России. Он оставил после себя сына и малолетнего внука. Сын его умер в декабре того же года. Польша готовилась к избранию нового короля. Во время двадцатисемилетнего слабого царствования Августа анархия Польши достигла до высочайшей степени. Проживая постоянно в Саксонии, он почти совсем не заботился о делах королевства польского, где браздами правления овладело своеволие магнатов. Все стихии общественной жизни пришли в совершенное расстройство. Дела государственные решались сеймом, составленным из депутатов областей, которых выбирали на малых сеймиках, под влиянием золота или насилия вельмож. Liberum veto, право каждого депутата изъявлять свое несогласие на сейме подавляло часто лучшие и полезнейшие предположения в самом их зародыше. Грозное "nie pozwalam" самого ничтожного шляхтича, служившего орудием своекорыстных видов богатого вельможи, останавливало ход дел государственных и нередко решало участь всего народа. С пресечения рода Ягеллонов (смертью Сигизмунда-Августа I в 1572) этим сеймам было предоставлено избрание королей. Тогда образовалось в Польше столько же партий, сколько было магнатов, ибо каждый из них почитал себя потомком Пяста и, следовательно, в праве на престол. При Августе III вельможи овладели почти всеми государственными поместьями, управлялись в них, как в своей собственности, строили укрепленные замки, вели междоусобные войны и лишили короля всех владений в государстве. Имея в руках средства и деньги, они возвышали голос свой над властью монархической. Дух безначалия разлился повсюду. Корысть и фанатизм духовенства раздували страсти. К внутреннему неустройству присоединились еще споры и гонения за веру. Народ враждовал между собой так же, как и магнаты. Дворянство польское гордилось своей вольностью, утопало в роскоши и разврате, предаваясь или деспотическому угнетению, или всем унижениям рабства, и не чувствовало, как влечет отечество свое в бездну погибели. Польша остановилась в своем гражданском образовании именно в то время, когда соседние с ней державы быстро {433} начали развивать свои силы, и потому сделалась целью для видов других европейских государств. Вот печальное положение, в которое Польша пришла при государях из саксонского дома. Весьма естественно, что в толпе своевольных честолюбцев и врагов общественного порядка, которые так же легкомысленно играли судьбой отечества, как и участью своих крестьян и поместьев, отдавая их на произвол грабительства жидов-арендаторов, были и люди благомыслящие, истинные патриоты. Скорбя душой о неустройствах отчизны, они желали положить конец ее несчастьям прочным основанием монархического правления, избранием государя достойного, который силой самодержавной власти искоренил бы зло и передал престол своему потомству. Главами этой партии были два значительнейшие магната, Браницкий и Чарторижский. Не имея довольно средств отстоять свое мнение в государстве, где каждая голова имела собственное мнение и волю, они для введения нового образа правления вынуждены были прибегнуть к посредничеству других держав, наиболее им опасных, к Австрии, Франции и Турции. Россия, проникая в их намерения, не могла при этом оставаться равнодушной. Смерть Августа III и безначалия Польши заставили Екатерину принять участие в делах этого государства.
{434}
Она хотела дать полякам короля, который бы действовал согласно с ее видами. Выбор императрицы пал на литовского дворянина Станислава Понятовского, который долго жил при русском дворе и был известен как ловкий царедворец, но бесхарактерный и слабый человек.
Екатерина, чтобы достигнуть цели, приняла сторону Чарторижского, которому Станислав доводился племянником. Но ей нужна была поддержка еще одной соседней державы. Граф Сольмс уверил ее, что Фридрих примет все меры, чтобы сделать ей угодное и поддержать ее требования своим авторитетом. Таким образом, 31-го марта 1764 года составился оборонительный союз России и Пруссии. Статьями этого договора, который остался тайною для других держав, были гарантированы европейские владения обоих государств, с условием: не начинать войны и не заключать мира без обоюдного согласия, а в случае нападения на которую-либо сторону, союзная держава обязывалась давать вспомоществование или двенадцатью тысячами войска, или субсидией в 480.000 талеров. В двух сепаратных статьях договора было сверх того постановлено: не допускать в Польше наследственного, самодержавного правления и всеми мерами поддерживать избрание Понятовского на престол. {435}
Прусский посол Шенайх и уполномоченные Екатерины, князь Николай Васильевич Репнин и граф Кейзерлинг, немедленно отправились в Варшаву, чтобы приготовить умы к предстоящему выбору. Примас королевства польского, князь Лубенский, и важнейшие из магнатов легко склонились на их сторону. Оставалось только согласить депутатов из провинций. Эта задача была труднее, но умные министры сумели и тут уладить дело, не унижая высоких своих доверителей низкими средствами интриги и подкупа. Репнин уговорил примаса созвать сперва конвокационный, или предварительный сейм. На нем было постановлено: "решать все государственные дела не по единодушному соглашению всех членов сейма, как прежде, но по большинству голосов". Этой мерой было уничтожено пагубное liberum veto, и министры Пруссии и России могли смело приступить к избранию назначенного императрицей короля. 26-го августа собрался избирательный сейм. Противоречий не было -- вокруг избирательного поля стояли войска России и Пруссии, и были выдвинуты пушки. Это много содействовало к согласию сейма. Понятовский был избран единодушно в короли под именем Станислава II Августа.