История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим
Шрифт:
– Мистер Боксер и мой муж были друзьями в свое время, и когда капитан хворал лихорадкой, мистер Боксер был так добр к нему, так добр, - бывало, каждый день просиживает у его постели, - и он же привел к нему доктора Арбетнота, который его вылечил, - шепотом сообщила миссис Стиль.
– Неужели, сударыня? Как интересно!
– сказал мистер Сент-Джон.
– Но когда вышла последняя комедия капитана, мистер Боксер не обмолвился о ней ни словом - он, видите ли, приспешник мистера Конгрива и до другого театра ему и дела нет, - вот мой муж и рассердился на него.
–
– сказал мистер Сент-Джон.
– У мистера Конгрива своего ума довольно!
– вскричал мистер Стиль. Никто не посмеет сказать, что я не хочу воздать должное ему или кому бы то ни было.
– Я слыхал, что остроумие мистера Аддисона не уступает его поэтическому дару, - сказал мистер Сент-Джон.
– Верно ли, что ему случается приложить руку к вашему "Болтуну", мистер Стиль?
– В возвышенном ли, в смешном ли, нет человека, который достоин с ним сравниться!
– воскликнул Стиль.
– Грош ломаный цена вашему Аддисону, Дик!
– вскричала его дражайшая половина.
– Этот джентльмен чересчур уж возомнил о себе и нос задирает. Надеюсь, миледи сходится со мной в этом; я терпеть не могу белобрысых мужчин с соломенными ресницами; мой вкус - брюнеты. (Все брюнеты, сидевшие за столом, захлопали в ладоши и поклоном отблагодарили миссис Стиль за ее комплимент.) Этот мистер Аддисон, - продолжала она, - как придет обедать к капитану, мне никогда словечка не скажет; перепьются оба и уйдут наверх чай пить. Я вашего мистера Аддисона помню, когда у него был один-единственный кафтан, да и тот с заплатой на локте.
– В самом деле - с заплатой на локте! Как интересно!
– воскликнул мистер Сент-Джон.
– Такое удовольствие слушать рассказ об известном литераторе из уст восхитительной жены другого известного литератора.
– Я вам про них еще не то могу рассказать, - продолжала красноречивая леди.
– Как вы думаете, с кем теперь связался капитан? Маленький горбун, карлик, которого он называет поэтом, попик какой-то!
– Тсс! Здесь, за столом, сидят двое папистов, - шепнул ее собеседник.
– Я зову его попик, потому что его фамилия Поп, - объяснила леди.
– Я вообще люблю пошутить. Ну вот, этот карапуз написал пасторальную поэму, знаете, все про пастухов и пастушек.
– Пегас-горбунок быстрее скачет, - смеясь, отозвалась моя госпожа со своего места, на что миссис Стиль сказала, что этого она не знает, но что Дик привел это маленькое чудище к ним в дом, когда она только что разрешилась своим первенцем, и слава богу, что он не привел его раньше, что Дик ужасно носится с его "ге-ни-ем" и что он всегда носится с какой-нибудь чепухой.
– Какой из номеров "Болтуна" нравится вам более других, миссис Стиль? спросил мистер Сент-Джон.
– Я всего только один и читала, сэр, и, на мой взгляд, это чистейшая белиберда, - отвечала леди.
– Все какой-то Бикерстафф, Дистафф, Квотерстафф, а больше и нет ничего! Ну вот, опять капитан налегает на бургундское - уж я знаю, он не отстанет, пока не напьется пьян. Капитан Стиль!
– Я пью за ваши глазки,
Все это время прекрасная фрейлина пыталась втянуть в беседу мистера Эсмонда и, без сомнения, должна была заключить, что он прескучный малый. Но, по несчастной случайности, в тот самый миг, когда он готовился занять пустующее место с ней рядом, его усадили на другое, в значительном отдалении от Беатрисы, которая получила в соседи герцога и милорда Эшбернхэма и, поведя своими белыми плечами, бросила на кузена взгляд, как бы говорящий: "Пожалейте меня". Сейчас, впрочем, милорд герцог и его дама были увлечены весьма оживленной беседой. Госпожа Беатриса не могла не играть глазами, подобно тому, как солнце не может не сиять и не обжигать тех, на кого упадут его лучи. Уже ко второму блюду обед показался Эсмонду чересчур длинным; когда подали суп, он готов был поклясться, что просидел за столом часов десять; что же до сластей и варений, то им и вовсе не видно было конца.
Но вот дамы поднялись; Беатриса метнула в своего герцога последний взгляд, подобный парфянской стреле; на столе появились новые бутылки и бокалы, и тосты потянулись чередой. Мистер Сент-Джон пригласил его светлость герцога Гамильтона и все общество выпить за здоровье его светлости герцога Брэндона. Другой лорд провозгласил тост за генерала Уэбба и за достижение им "того высокого поста, который по праву принадлежит храбрейшему воину в мире". Мистер Уэбб поблагодарил присутствующих, похвалил своего адъютанта и вновь с начала до конца провел прославившее его сражение.
– Il est fatiguant avec sa trompette de Wynendaell {Он утомителен со своими винендальскими фанфарами (франц.).}, - прошептал мистер Сент-Джон.
Капитан Стиль, верный интересам другого лагеря, предложил тост за герцога Мальборо, величайшего полководца нашего времени.
– За величайшего полководца я всей душой рад выпить, - сказал мистер Уэбб.
– В этом искусстве ему нельзя отказать. Но я пью за генерала, а не за герцога, мистер Стиль.
– И бравый джентльмен опрокинул полный кубок, в ответ на что Дик налил и осушил сразу два: один за генерала, а другой за герцога.
Тут его светлость Гамильтон поднялся и с горящими глазами (мы все пили, не стесняясь) предложил выпить за прелестную, за несравненную госпожу Беатрису Эсмонд; и все мы охотно подхватили этот тост, особенно же милорд Эшбернхэм, который даже закричал от восторга.
– Какая жалость, что на свете есть уже герцогиня Гамильтон, - шепнул мистер Сент-Джон, который выпил больше и, однако, держался лучше многих других; и тут мы все перешли в гостиную, где дамы сидели за чаем. Что же до бедного Дика, то его нам пришлось покинуть в одиночестве за обеденным столом, изрыгающего строки "Похода", в которых величайший поэт увековечил величайшего полководца мира; а когда Гарри Эсмонд заглянул туда полчаса спустя, он уже достиг следующей ступени и горькими слезами оплакивал вероломство Тома Боксера.