История города Рима в Средние века

Грегоровиус Фердинанд

4. Народ вручает Людовику синьорию и назначает императорское коронование. – Он принимает корону от народа у Св. Петра. – Коронационные эдикты. – Каструччио, сенатор. – Внезапный отъезд Каструччио в Лукку. – Недовольство в Риме. – Марсилий и Иоанн Яндунский воздействуют на народ. – Эдикты императора от 14 апреля. – Низложение папы. – Смелый протест Иакова Колонна. – Декрет о резиденции пап в Риме. – Монах Корбара выставляется под именем папы Николая V

Король занял вскоре свою резиденцию во дворце S.-Maria Maggiore, ибо беспрепятственно мог проследовать по всему Риму, чего с давних пор лишен был всякий римский король. 11 января созвал он парламент на Капитолии. Из противоположения замыслам церкви и по нужде явился он перед народом кандидатом императорской короны. Никакие обеты не связывали его с папой, как предшественников его во время их римских походов; это дало ему полную свободу в действиях. Времена радикально изменились; старый высокий цезаризм демократизировался. Людовик и супруга его на тройных креслах заняли места перед собранием; речь стал держать схизматический епископ Алерий в Корсике благодарил за почетный прием короля и требовал от имени его корону от народа. Ему отвечали бурными криками одобрения, возгласили многолетие цезаря и вручили Людовику в качестве сенатора и капитана народа на целый год синьорию Рима. Тот же парламент путем плебисцита присудил ему императорскую корону и назначил на следующее воскресенье коронацию, для каковой долженствовали быть назначены в качестве представителей народа четыре синдика. Ибо и Карл Великий, как объявили римляне, тогда лишь получил корону, когда весь римский народ присудил ему ее. Старинные права республики на избрание императоров никогда не были забываемы в Риме, хотя папы и устранили их путем конфирмования, коронации и миропомазания избранника германских чинов. Со времени восстановления сената в 1143 г. народ снова придал им вес путем аккламации короля римского приглашением его короноваться, в иных же случаях – непризнанием его. Церковный взгляд о перенесении империи всегда их оспаривал и утверждал, что империю получал император лишь уполномочием сената и народа. Сознание этих прав усилилось с тех пор, как папы пребывали в Авиньоне и не совершали более коронования лично. Отсутствие их придало более свободы республике и новые отношения к империи. Сама она являлась самостоятельнее,

чем задолго до того. Она владычествовала в Кампаньи и Маритиме. Тиволи, Веллетри, Кори, Чивита-Веккия, Витербо, Корнето, другие многие города в Тусции и Сабине платили дань Капитолию. Могущественные республики и принцы, сам король Германии заискивали благоволения римского народа, причем звание сенатора, возлагавшееся на себя самим папой или расширявшее титулы короля неаполитанского, во всей Италии чествовалось более самых высших республиканских званий. Книга Данте о монархии несказанно способствовала к возвышению престижа величества и неотъемлемых прав римского народа. Да и Генрих VII в споре своем с кардиналами не апеллировал ли относительно места коронации к воле народа? Преемника его, Людовика, не сопровождали никакие уполномоченные папы, но под отлучением последнего прибыл он в Рим. Согласно с этим, императорскую корону при нежелании римлян он мог воспринять сам или же получить из рук народа. Без колебаний решился он наперекор папе источником империума признать этот народ; и этот чуждый понятиям Гогенштауфенов факт составил в истории города событие, сильно повлиявшее на ближайшее будущее. Гибеллинская знать вынудила Людовика сделать этот шаг не менее ученых его публицистов Марсилия и Иоанна Юндунского. Ибо они же в трактатах своих доказывали ясно, что для законно избранного императора коронование папой отнюдь не имело столь высокого смысла по сравнению бенедикцией, обыкновенно преподаваемой архиепископом римским королю французскому, и что лишь путем злоупотребления церемониями присвоили себе папы вовсе не подобавшее им право. На основании этого они требовали коронации от народа, как фактического доказательства, опрокидывавшего притязания папы, и Людовик с отважной решимостью предоставил решение вопроса императорства народу римскому. Эта демократическая его коронация составила великолепное, неслыханное в Риме зрелище. Утром 17 января 1328 г. выехал он с супругой своей в белых атласных одеяниях, на белом коне, в необъятной процессии из S.-Maria Maggiore к Св. Петру. Процессию открывали 56 знаменосцев и верхом толпы иноземного рыцарства. Пред королем один из судей нес книгу имперских законов, а префект Манфред де Вико – обнаженный меч. Коня его вели коронационные синдики: Счиарра Колонна, Иаков Савелли, Петр де Монтенигро де Ани-бальди и канцлер города, все одетые в золотые, блестящие одежды. За ними следовали Двадцать-два, корпорации Рима, схизматическое духовенство, бароны и послы от городов. Историк Виллани, изобразивший этот коронационный кортеж, вскользь лишь упоминает о некоторых установленных обрядностях у Св. Петра, но несомненно, что ритуал был с точностью соблюден и Людовик посвящен в каноники соборные. Обычные молитвенные формулы исполнены были духовенством. Согласно ритуалу, пфальцграф Латерана должен был поддерживать императора во время миропомазания и принимать в руки корону, когда тот ее снимал. За отсутствием его Людовик посвятил герцога Каструччио в рыцари и возвел его в пфальцграфа Латерана и в хоругвеносца Римской империи. Помазание совершил епископ Иаков Альберти Венецианский, явившийся к Людовику в Пизе вместе с епископом Гергардом де Алериа, вслед за чем один римский магнат от имени народа возложил королю на голову корону. То был знаменитый Счиарра Колонна, в то время первый человек в Риме, приобретший такое значение в истории этого города при замечательных превратностях судьбы, – великий вес в качестве вождя партии, сенатора, капитана народа, подесты и военачальника во многих городах. Кто не знал, со дней Бонифация VIII этого теперь стареющего римлянина? 25 лет тому назад стоял он в горящем дворце Ананьи с мечом, приставленным к груди папы, теперь же держал у Св. Петра корону империи для возложения ее на голову германского короля, впервые в истории получавшего святую эту диадему из рук депутата от народа. Во время этого акта многие строгие рыцари в свите Людовика и сам император могли быть тревожимы некоторыми сомнениями. Но вскоре он с решимостью признал, что законно принял в Риме императорскую корону и скипетр от римского народа. «Таким путем, – как выразился современник Виллани, – венчан был на царство Людовик Баварец народом римским, к великому позору и поношению папы и святой церкви. Какова заносчивость проклятого баварца! Нигде не встречается в истории, чтобы какой-либо император, а тем более столь враждебный папе, коронован был кем иным, кроме как самим папой или его легатами. И как этот Баварец явился единственным исключением, так факт этот возбудил великое удивление». Для выказания своего благочестия Людовик повелел тотчас после коронации прочесть три эдикта: о католической вере, о почитании духовенства и о защите вдов и сирот. После мессы имел он коронационный въезд не в Латеран, а в Капитолий, как и подобало «милостью народа» императору. Римляне напутствовали первого ими избранного и венчанного императора криками радости; на улицах кричали: «Хвала Богу и императору! Мы избавлены от чумы, голода и войны, мы свободны от тирании папы!» Не ранее вечера достигла процессия Капитолия, где во дворце и на площади приготовлен был для знати и народа банкет. Ночь императорская чета провела во дворце сенаторов. На следующее утро Людовик назначил герцога Каструччио сенатором и затем с большой толпой переехал в избранный им резиденциею Латеран.

Если бы император немедля двинулся на Неаполь, то, по мнению Виллани, без труда мог бы с тогдашним многочисленным своим войском завоевать эту страну. Страстные меры против папы, к которым увлекала его свита, заставили его тратить драгоценнейшее время, а несчастный случай лишил его деятельнейшего его генерала. Ибо Пистоя подпала 28 января под власть фельдмаршала, командовавшего во Флоренции именем Карла Калабрийского, Филиппа де Санджинето; это призвало поспешно Каструччио из Рима в Лукку. При дворе императора был он наивлиятельнейшей особой, осыпан почестями, был его главнокомандующим и советником, душой его предприятий и более страшным всему неаполитанскому королевству, чем все войско Людовика. Каструччио покинул 1 7февраля с 500 рейтарами и 1000 стрелками Рим, ропща на императора за то, что тот удалил его из Тосканы. Отсутствие его ослабило силу и парализовало решимость Людовика. Сенаторами назначил он теперь Счиарру Колонну и Иакова Савелли.

По отъезде герцога император отправил против гвельфского Орвието отряд рейтаров. У тирана Витербо, добровольно его впустившего, пыткой вымучил он 30 000 гульденов золотом, после чего вверг его в замок Ангела. Нужда в деньгах, неминуемая спутница и бич всякого римского похода, повлекла Людовика к насилиям. Римляне жаловались, что он за деньги впускал в город изгнанных за смертоубийство; что солдаты его забирали, не платя, жизненные продукты с рынков, ибо дороговизна была сильная. 4 марта дело дошло даже до открытого восстания; ожесточенно бились у островного моста; построены были баррикады. Сгорая подозрительностью, Людовик усилил гарнизон замка Ангела, отозвал войска из Орвието и расположил их станом в Бордо. Казни усилили ропот. Не было недостатка и в изменниках. Канцлер Анджело Малабранка провел даже неаполитанскую рать в Астуру, в ответ на что имперцы разрушили его дворцы в городе и взяли штурмом Астуру. Худшее же было то, что Людовик, подобно Генриху VII, оказался вынужден наложить принудительный налог: 10 000 флоринов золотом должны были внести иудеи, столько же – духовенство, еще другие 10 000 – лайки. Это ожесточило весь народ. Иоанн XXII вел тем временем невероятное количество процессов против императора, со столь неслыханной дерзостью достигшего столь беспримерных успехов. Он объявил недействительным как коронование, так и возведение его в сенаторы народом, изрек на него анафему и проповедовал против него крестовый поход. Он вчинил процесс и против римлян и призывал их в течение известного определенного срока покориться церкви и изгнать Баварца из города. Ненависть в обоих лагерях разрослась до высоты, какой она достигала разве во дни Григория IX. Уже со времени въезда Людовика началось формальное религиозное гонение в Риме. Марсилий Падуанский был, согласно основным тезисам монархистов, назначен императором духовным викарием в городе на место епископа Витербского; он поставил над римским клиром синдиков, сколько ради того, чтобы вырвать у непокорных священников богослужение в церквях, столько и для подготовления избрания лжепапы. Отказывавшиеся служить мессу священники были истязуемы: одного августинского приора ввергли даже в капитолийский ров со львами. Марсилий и Иоанн Яндунский прибивали к дверям церквей обличительные памфлеты против папы. Минориты проповедовали, что Иоанн XXII еретик, и было нетрудно заставить народ поверить этому. В Риме передавали друг другу, что он из страсти враждования поверг Италию в войну, лжеучением – церковь в раскол; что, вопреки долгу и праву, пребывал в Авиньоне и замышлял передать империю Франции. Предстояло поставить папу, который бы возвратил церкви мир, а Риму – Святой престол. Сам Людовик отдал этот вопрос на волю сената и народа; и как признал права его относительно императорского коронования, то тем самым предоставил ему и свободное суждение насчет папы.

Для нанесения решительного удара созвал он 14 апреля парламент на площади Св. Петра. Здесь приказал он прочесть три эдикта: всякий оказавшийся виновным в еретичестве и в оскорблении величества подпадает без дальнейших формальностей под суд; никакой нотариальный акт не имеет силы без обозначения эпохи императора Людовика; все оказывающие помощь бунтовщикам против императора подлежат строжайшей каре. Тем временем на сходках духовных и лаиков исследовали правоверность Иоанна XXII и нашли, что этот папа еретик. Об этом составлены были постановления, поднесенные императору синдиками обоих сословий, с настоятельной просьбой, в силу верховной судейской его власти, выступить против этого еретика. 18 апреля собрал Людовик второй парламент. Ораторские трибуны стояли на высоких подмостках над лестницей Св. Петра; окруженный магнатами духовными, и схоластиками, и магистратами Капитолия император воссел на трон с короной на голове, с державой, со скипетром в руках. Никогда Рим не видел ничего подобного этому императорско-демократическому зрелищу. Герольды водворили в волнующемся народе тишину; один францисканский монах влез на ораторскую кафедру и громким голосом, как на турнире, возгласил трижды: «Имеется ли здесь человек, желающий принять на себя защиту священника Иакова Кагорского, именующего себя папой Иоанном XXII?» Все безмолвствовало. Тогда же взошел на кафедру один немецкий аббат, держал к народу латинскую речь и прочел императорскую сентенцию, объявлявшую Иакова Кагорского еретиком и мистическим антихристом, лишенным всех его санов. Акт этот, реплика императора на его собственное низложение папой, были делом Марсилия Падуанского и Убертинуса Казальского. Людовик, необразованный воин, ничего не понимавший в церковных распрях, воспользовался только контрверсиями монахов, чтобы иметь повод к ереси и, следовательно, к низложению Иоанна XXII, ибо прочие все обвинения (а их было достаточно, и основательных); присвоение обеих властей, неправомерное отрицание законности избрания Людовика, оскорбление императорского величества, накопление несметных сокровищ путем ограбления церквей и симонистической продажи мест, достойнейший жесточайшей кары непотизм, опустошение Италии войной, интердикт против Рима, резиденция в Авиньоне – не могли же мотивировать низложения. Людовик изрек оное, объявив, что это делает под давлением со стороны синдиков, клира и народа в силу их решений,

выступает против Иакова Кагорского как еретика и по примеру Оттона и прочих императоров дарует Риму законного папу. Он, таким образом, выставил себя лишь исполнителем этих приговоров и изрек над Иоанном XXII низложение как над виновным в ереси и в оскорблении величества, в силу императорских эдиктов, без всякой цитации. Акт Людовика явился фактическим применением теорий монархистов и реформаторов, выставивших основной принцип о судимости и наказуемости папы, о том, что судьями его являются собор и император, как патрон – страж церкви и как совместитель судейской власти вообще, и что отступивший от правоверия папа, как лишившийся через то власти ключей, может быть низлагаем не одними духовными, но и мирянами. И предшествующие императоры ставили и низлагали пап, но со всеми формами права и в силу форменных соборных постановлений. Сам Людовик за несколько лет пред тем апеллировал против Иоанна XXII ко Вселенскому собору; но мог ли капитолийский парламент и горсть схизматических попов составить трибунал для суда над папой? Римское духовенство, каноники капитулов Св. Петра, Латерана, С.-Марии Маджиоре и многие другие клирики не присутствовали при этом, так как давным-давно покинули Рим. Поэтому-то приговор о низложении тотчас возбудил сомнения или огорчение у всех людей разумных, а ликование – лишь в личностях сумасбродных и в новаторах. Чернь же влачила по улицам Рима соломенную куклу и сожгла на костре под этим изображением еретика Иоанна XXII. А между тем не за догмат о бедности Христа, а за нечто иное явился папа еретиком в глазах римлян: он оставался в Авиньоне и презрел Рим, святой город, заключавший в себе, согласно гибеллинской доктрине, избранный Богом народ, среди которого долженствовала вечно находиться резиденция священства и императорства. Отважный поступок одного из Колонн показал императору, что он мог наткнуться на сопротивление в самом Риме. Иаков, один из каноников Латерана, появился в сопровождении четырех замаскированных лиц 22 апреля у С. – Марчелло, вынул отлучительную буллу Иоанна XXII, прочел этот акт, которого никто пред тем не отважился обнародовать публично, перед более чем 1000 собравшимися людьми, протестовал против сентенции Людовика и постановлений синдиков, объявил их недействительность, вызвался поддерживать это своим мечом против каждого, прикрепил затем буллу к дверям церкви, вскочил на лошадь и беспрепятственно проехал через город обратно в Палестрину. Молодой Колонна был один из сыновей Стефана и во время его изгнания родился во Франции, награжден штатным местом в Латеране, подобно многим дворянским детям, и состоял в то время папским капелланом. Отец его, некогда ревностный слуга Генриха, не предстал пред очи Людовика. В то время как Счиарра был первым лицом при дворе последнего, Стефан оставался в своем вновь построенном замке в Палестрине.

Мудрая его сдержанность обеспечила блестящую будущность ему и его дому; с королем Робертом и с Иоанном XXII состоял он в наидружественных отношениях, причем большая часть его сыновей избрала духовную карьеру. Когда император узнал об этой выходке, то послал за смелым Колонной конную погоню, но она не достигла цели. На следующий день, 23 апреля, созвал он в Ватикан магистратов, военачальников и представителей народа. Собрание это издало постановление, чтобы отныне каждый папа жил в Риме и не дерзал покидать город на более долгий срок, чем три летних месяца, не отъезжая далее двухсуточного переезда, и всегда с дозволения народа; коль скоро он станет поступать вопреки запрету и не возвратится по троекратном приглашении от римского клира и народа, то должен лишиться своего места – бессмысленный декрет, низводивший верховного главу церкви на степень какого-нибудь подесты. Столь велико было ожесточение императора, что он изрек даже 28 апреля над Иоанном XXII смертный приговор, как над еретиком и оскорбителем величества.

Логическим последствием всех этих действий явилось возведение нового папы. Схизматики-минориты требовали для этого взятие личности из их среды, последователя нищеты, каким был Целестин V, и через подобный идеал вторично должно было найти себе осуществление пророческое царство Св. Франциска. Тиара предложена была одному брату ордена, но последний устрашился ее и бежал. Другой монах дал себя соблазнить стать жертвой схизмы. То был Петр Райналуччи из Корбары, местечка под Аквилон, где некогда происходила арена истории мурронского святого. Петр жил, как минорит, в монастыре Арачели; его называли беспорочным человеком, но жизненная его карьера показала неспособность его к роли антипапы. На избирательном собрании духовных и лаиков простодушный монах избран был в папы.

12 мая собрались римляне на площади Св. Петра, где над лестницей собора слышались еще отголоски предыдущих сцен. Император приказал избранному занять место под своим балдахином, а Фра Николай де Фабриано произнес речь на текст: «Петр, возвратившись домой, рек: Ангел Божий явился и избавил нас от рук Ирода и всех партий иудейских». Вслед за этим епископ Венеции трижды вопросил с амвона, желает ли народ иметь Фра Пиетро ди Корбара папой. Отвечали да, хотя и рассчитывали, что будет избран римлянин. Епископ прочел императорский конфирмационный декрет об избрании; император встал, провозгласил папой Николая V, надел ему перстень рыболова на палец, облачил в мантию и посадил возле себя по правую сторону. Так сидели перед изумленными римлянами – самими ими венчанный император и самими ими избранный папа. Затем проследовали в собор, где совершены были церемонии возведения на трон и славословия. Епископ Иаков Венецианский помазал антипапу, а император собственноручно возложил ему на голову папскую корону. Банкет завершил это торжество. Фридрих II, согласно признанию церкви, страшнейший ее враг, должен был казаться теперь в глазах ее крайне умеренною личностью по сравнению с Людовиком Баварцем; ибо последний отважился на то, на что не дерзнул тот: он поверг церковь в раскол, подобного которому она не испытывала в течение 150 лет. С невероятной дерзостью придал он распре между императорством и папством революционный и демократический оборот. Он отринул все признававшиеся Габсбургами канонические постановления о супрематии папы. Как некогда папы заключали союз с демократией для поборания императоров, так Людовик апеллировал теперь (и это есть для Рима важнейший факт его истории) к демократическому принципу величества римского народа. Он приял из рук его корону; он же возвратил ему право избрания папы. Объявив всех кардиналов еретиками, устроил он избрание папы духовными и мирянами, по старому обычаю, и затем утвердил и короновал его по императорскому всемогуществу. По смерти Климента V Данте ясно выразил в увещательном письме своем к кардиналам в Авиньон, что им одним принадлежало право папского избрания, и ни один голос не поднялся тогда в лишенном присутствия папы Риме напомнить, что право выборов в доиерархическое время принадлежало римскому народу. Память об этом пробуждена была, да и то насильственно, лишь революцией при Людовике. Радикальный переворот строя явился, таким образом, последствием изгнания пап в Авиньон, борьбы, столь безрассудно завязанной Иоанном XXII с империей, и воздействием реформаторских доктрин монархии в связи со схизмой францисканцев. Насильственные деяния Иоанна и Людовика, тяжелые их процессы, пространные расследования об императорской и папской власти, вызванные их борьбой, составили заключительный процесс великой средневековой борьбы, перенесенной на более отвлеченную почву. Начинался век Реформации; вдали занималось церковное отпадение Германии от Италии и стало неизбежно, как только состоялось таковое же политическое. Обе власти, великие всемирно-мировые средневековые институты, церковь и империя, в последний еще раз мерявшиеся силами, являлись уже лишь тенями своего прошлого. После падения Бонифация VIII из-за поражения французской монархии, после бегства пап в какой-то угол Прованса папство навсегда распростилось со своим всесветно повелевающим величеством. После падения Гогенштауфенов, после пожертвований империей Габсбургами, после неудачной экспедиции Генриха VII испарился и цезаризм, и Людовик Баварский, унизивший его до инвеституры от Капитолия, лишил корону Карла Великого в глазах всех, веривших еще в старую иерархию империи, последнего отблеска ее величия. В высшей степени замечательно, что вскоре после эпохи, когда Данте создал культ высшего идеала римского императорства, само оно при Людовике и преемниках его фактически упало на низшую ступень своей профанизации.

Глава IV

1. Война Роберта с императором. – Малый успех лжепапы. – Людовик в Кампаньи. – Возвращение его из Тиволи. – Недовольство в Риме. – Отъезд императора. – Реставрация папского правительства в Риме. – Дальнейшие предприятия Людовика. – Смерть Каструччио. – Император в Пизе, в Ломбардии. – Возврат его в Германию. – Победа папы и гвельфов. – Лжепапа изъявляет покорность

Завоевание Неаполя являлось истинной задачей и практическим смыслом римской экспедиции Людовика, ибо неотменно сделало бы его повелителем всей Италии, а миноритского монаха, вероятно, папой в покинутом Св. Петре. План этот его живо занимал; но удаление Каструччио, недостаток вспомогательных средств и неповоротливость его союзников помешали его выполнению. Тотчас вслед за возведением лжепапы король Роберт сделал императору вызов, вторгнувшись со своими войсками, по воле Иоанна XXII в Кампанью. Галеры его проникли в Тибр до Св. Павла; один из отрядов Людовика отбит был от Остии; это произвело самое скверное впечатление в городе. 17 мая император отправился в Тиволи всего на четыре дня, только лишь ради пустой пышности, желая дать римлянам пышный коронационный спектакль. Уже в Троицын день он вернулся, переночевал у Св. Лоренцо, приказал устроить себе торжественную встречу и через разукрашенный Рим проследовал к Св. Петру. Здесь возложил он на нового папу тиару; папа же ему – корону на голову, что имело вид взаимного конфирмования; тогда же Людовик возобновил опалу Генриха VII против Роберта, Николай V также подтвердил все процессы против Иоанна XXII, над которым, как над еретиком, изрек осуждение, причем повелел всех не признающих его самого папой привлекать к инквизиции и карать смертью. Он окружил себя кардинальской коллегией и назначил ректоров и легабов для церковных провинций и для Ломбардии. Тем не менее лжепапство встречало оппозицию не только среди римлян, но даже в самом лагере Людовика; Фридрих Сицилийский не признавал Николая V, даже некоторые гибеллинские города не хотели ничего знать про него, а если в иных его и признавали из политических причин, то, во всяком случае, он назначением нунциев и епископов породил смуты в Германии и Италии, и схизма была более бессильной, чем предшествующие церковные расколы, вызывавшиеся императорами.

Людовик IV намеревался теперь серьезно выступить против Неаполя, тем более что ему обещана была поддержка сицилийского флота. Ближайшей задачей представлялось очищение Лациума, где Роберт при помощи гвельфов, в особенности Гаэтано, занял важные позиции. В конце мая император отправился в Веллетри, причем сенатором на Капитолии оставался Райнер, один из сыновей знаменитого Уго делла Фаджиола. Другой воинский отряд командирован был в Нарни и Тори, чтобы воспрепятствовать наступлению оттуда гвельфов. Из Веллетри производимы были набеги на соседние замки; Моляра, владение Анибальди, 11 июля римлянами взята была штурмом; Чистерна, принадлежавшая в. то время одной из ветвей Франджипани, сожжена дотла.

Недостаток жизненных припасов заставил, однако, римлян вернуться назад, «самого императора – отступить к Веллетри. Граждане этого маленького города мужественно заперли ему ворота, и император римский вынужден был расположиться лагерем в открытом поле. Настроение в войске, не получавшем жалованья, было возбужденное; рейнцы и швабы перессорились из-за добычи Цистерны, так что Людовик отпустил швабов в Рим, а с прочими войсками 20 нюня отступил к Тиволи. Не будучи в состоянии пробраться по Латинскому тракту на Лирис, он надеялся, подобно некогда Конрадину, проникнуть по Via Valeria, но герцог калабрийский запер границы в крепко защищенных проходах, между тем как в тылу Людовика находилась крепкая Палестрина, управляемая Стефаном Колонной. Положение императора в Тиволи было так же беспомощно, как некогда Генриха VII. Утрата Ананьи, куда неаполитанская рать была впущена была Гаэтани, отняла у Тиволи возможность долее держаться, и Людовик вернулся 20 июля в Рим.