История города Рима в Средние века
Шрифт:
Есть некоторые основания усомниться в справедливости утверждений латинских летописцев, будто бы Нарзес призывал лангобардов в Италию. Конечно, уже сама по себе страна должна была казаться герцогу Альбоину в высшей степени заманчивой: ее климат и плодородие были давно известны всем варварам; под начальством Нарзеса служили и сражались с готами толпы лангобардов, и они хорошо знали, что Италия и греческое государство слабы. Призыв лангобардов греческим полководцем был бы великой изменой, но не был бы исключительным фактом. Мы видим то же в истории Бонифация, который в подобных условиях призвал вандалов в Африку; Нарзес легко мог поддаться чувству мести, так как к концу своей жизни увидел, что римляне его ненавидят, а в Константинополе не чувствуют к нему благодарности. С лангобардами Нарзес был в дружеских отношениях, и мечта об отмщении, которого он достиг бы, призвав лангобардов, могла и не найти большого противовеса в патриотических чувствах византийца. Скорее Нарзес должен был отказаться от мысли о таком отмщении потому, что гордился тем, что завоевал Италию, и, наконец, потому, что был очень религиозен, что ставится ему в великое достоинство всеми историками. Очевидно, эта религиозность была причиной того, что Нарзес уступил просьбам папы Иоанна и вернулся в Рим. Но, как бы ни было в действительности дело, Нарзес умирал в трагическом разладе с самим собой и со своей прошлой деятельностью в Риме, видя, что лангобарды уже поднялись из своей Паннонии, следуя тому влечению, которое направляло варварские народы к Средиземному морю и к центру культурной жизни. Если население Италии было
Король-варвар Альбоин явился завоевателем в Северной Италии уже 1 апреля 568 г. Предводительствуя своим многочисленным народом, лангобардами и толпами жадных на добычу гепидов, саксов, свевов и болгаров, Альбоин вторгся в равнину По и разбил здесь войска греческого императора. В продолжение трех лет пришлось Альбоину осаждать Павию, после чего он вступил в нее как в столицу своего лангобардского государства. В то же время крепкая Равенна, служившая резиденцией первым германским королям как преемникам римских императоров, оставалась столицей греческой Италии и местом пребывания ее правителя, экзарха. Таким образом, непосредственно вслед за падением готов основалось в Северной Италии второе германское королевство, существование которого длилось несколько веков. Страна же по р. По доныне зовется страной Лангобардов (Ломбардия). Прежде чем перейти к дальнейшей истории города, мы закончим эту книгу, сказав о том положении, в котором оказывался Рим с возникновением нового учреждения – экзархата.
Преемник Нарзеса Лонгин, прибывший в Равенну раньше, чем вторглись в Италию лангобарды, принял управление Италией с титулом экзарха, по примеру провинции Африки, которая также управлялась экзархом. Лонгину приписывают полную перемену управления Италии и утверждают, будто бы он вообще дал новую форму этому управлению, упразднив установленные со времени Константина должности консуларов, корректоров и президентов провинций. Но наши сведения об этом новом устройстве Италии очень темны. Со времен Константина Великого Италия делилась на семнадцать провинций, которые поименованы в Notitia так: Венетия Эмплия, Лигурия, Фламиния и Пиценум Аннонариум, Тусция и Умбрия, Пиценум Субурбикариум, Кампанья, Сицилия, Апулия и Калабрия, Лукания и Бруттиум, Коттийские Альпы, Ретия первая, Ретия вторая, Самниум, Валериум, Сардиния, Корсика.
Все эти провинции управлялись консуларами, корректорами и президентами, причем семь северных провинций были подсудны викарию Италии, а десять южных – викарию города Рима, и все вместе провинции были подчинены преторианскому префекту Италии. Готские короли не изменяли этого порядка устройства провинций, и Лонгин никаким образом не мог упразднить его. С появлением Лонгина в Италии вышеназванные титулы могли исчезн уъ, но провинции оставались по-прежнему. С вторжением лангобардов административные реформы Лонгина получили уже особое местное значение. Новые пришельцы не переставали раздвигать границы своих завоеваний то в одном, то в другом месте, разрывали взаимную связь между провинциями и уничтожали единство Италии; таким образом владения императора приняли вид отдельных герцогств (ducatus), как Венеция, экзархат в более тесном смысле, Рим и Неаполь.
Заступив на место префекта Италии, экзарх сосредоточил в себе высшую власть во всех военных и политических делах. Прежде всего экзархатом сохранялось то, что было введено уже Константином и удержано готами: отделение гражданской власти от военной. В провинциях были учреждены, с одной стороны, провинциальные судьи, judices, надзор за деятельностью которых был возложен на епископов, а с другой – военные начальники, которые в больших городах назывались duces или magistri militum, а во второстепенных городах – tribuni. Ничем, однако, не доказано, что Лонгин уничтожил централизацию в провинциях и поделил их на настоящие герцогства, т. е. на более или менее значительные города с прилегающими областями, и что эти герцогства стали так называться по имени их военных начальников (duces). С уверенностью можно утверждать только одно: с ослаблением центральной власти вообще и с отделением провинций друг от друга вследствие завоевания их лангобардами города начали обособляться в своей политической жизни, значение же их епископов все более и более возрастало. Что касается собственно города Рима, условия существования которого и составляют только предмет нашего изложения, то достоверно известно, что Лонгин ни в чем не изменил высшего гражданского управления Рима: по-прежнему в городе оставался префект. Утверждение, будто Лонгин совершенно упразднил сенат и консулов, имена которых будто бы сохранились до него, совершенно голословно. Древние консулы государства уже не существовали; звание экс-консула сохранялось в течение всего VI века как в Риме, так и в Равенне, и даже продавалось, а бессодержательное имя сената встречается еще в 579 г., когда упоминается о посольстве сенаторов Древнего Рима, явившемся к императору Тиверию с просьбой о помощи против лангобардов. Общераспространенное мнение, далее, такое: в политическом отношении Рим управлялся герцогом (dux), который назначался экзархом, и от имени герцога произошло название Ducatus Romanus. Нельзя сомневаться в том, что обыкновенно экзарх, а иногда и сам император назначали в Рим высшего правителя, на которого ближе всего возлагалась воинская власть. Но пределы власти этого чиновника неизвестны, и мы заключаем, что этот чиновник назывался также и в Риме dux только потому, что титул этот был общеупотребителен в городах и местечках.
Но о герцоге (dux) Рима в течение всего VII века не говорится нигде, между тем как герцоги Сардинии, Неаполя, Римини, Нарни, Непи и др. называются часто; о герцоге Рима не упоминается ни одним словом даже там, где всего более можно было бы надеяться найти его имя, а именно в Liber Diunus, знаменитой формулярной книге римских пап конца VII века, и только после 708 г. книга пап называет герцога Рима и римское герцогство. Но эта книга уже раньше упоминает о judices или чиновниках, которых экзарх Равенны имел обыкновение назначать «для управления городом». Именно в жизни папы Конона (686-687) рассказывается, что архидиакон этого папы надеялся занять папский престол благодаря влиянию judices, которых новый экзарх Иоанн назначил в Рим. Отсюда следует заключить, что экзарх назначал в Рим – и вероятно, ежегодно – нескольких чиновников, и на этих императорских judices, в числе которых мог быть также и dux или magister militum, возлагалось прежде всего управление военными и фискальными делами. Но когда явилось понятие «Ducatus Romanus», – совершенно неизвестно.
Том II
Книга третья.
От начала правления экзархов до начала VIII века
Глава I
1 Упадок Рима. – На развалинах империи создается римская церковь. – Св. Бенедикт. – Субиако и Монте-Касино. – Кассиодор делается монахом. – Начало и распространение монашества в Риме
С того времени как государство готов пало, античный строй Италии и Рима начал приходить в полное разрушение. Законы, памятники и даже исторические воспоминания – все было предано забвению. Храмы обращались в развалины. В Капитолии, возвышавшемся на опустелом холме, еще сохранялось изумительное собрание памятников государства, самого великого из всех, о которых знает история человечества. В общей своей массе также еще не тронутый императорский дворец, гигантский лабиринт залов и дворов, храмов и тысяч покоев художественной красоты, сверкающих самым редким мрамором и кое-где еще убранных затканными золотом коврами, – дворец этот стал разрушаться и принял вид полного глубокой таинственности всеми покинутого здания. Только небольшую часть этого дворца еще занимал византийский герцог (dux), какой-нибудь евнух двора греческого императора или
Мы действительно не можем перенестись в душу римлянина времен Нарзеса и пережить те чувства, которые испытывал этот римлянин, когда он блуждал по умиравшему Риму и видел, как разрушаются или уже лежат в развалинах прославившиеся на весь мир памятники древности, бесчисленные храмы, арки, театры, колонны и статуи. Сколько бы мы ни пытались создать картину того опустошения, которому подвергся Рим вслед за постигшей его при Тотиле и составившей целую эпоху катастрофой и затем в первое время господства византийцев, когда римский народ, ничтожный числом, погибающий от голода и чумы, теснимый лангобардами, как бы затерялся на громадном пространстве города цезарей, – мы не в силах воспроизвести эту картину во всем ее ужасающем мраке. Как насекомое превращается в куколку, так Рим удивительным образом обратился в монастырь. Метрополия всего мира стала городом духовных лиц; священники и монахи начали без устали строить в этом городе церкви и монастыри и подчинили все его существование своей власти. Гражданское же население города, лишенное всякого политического значения, глубоко павшее, совершенно утратившее всякую нравственную силу, как бы погрузилось в вековой сон, который длился до тех пор, пока наконец в VIII веке голос папы не призвал римский народ к новой деятельности. За все это время папы неутомимо работали над созданием римской иерархии. Возникновение этой духовной силы из праха античного государства и постепенный ее рост при самых неблагоприятных к тому условиях никогда не перестанет быть одной из самых великих и изумительных метаморфоз в истории человечества. Проследить это превращение составляет, однако, задачу историка церкви, а не летописца города Рима; нам приходится поэтому ограничиться только общим указанием хода относящихся сюда событий.
С падением готов, которые еще охраняли некоторое время римские государственные установления, политическая жизнь Рима прекратилась. Излагая дальнейшую историю города, мы вступаем в средневековой папский период этой истории. Вся жизненная энергия, которая еще оставалась у римлян, была направлена исключительно на служение церкви, все же гражданские интересы постепенно умирали. С той поры, как Рим стал утрачивать свое величие, одна только церковь сохраняла свою жизненную силу; когда же Римская империя пала, церковь явилась для Италии единственным связующим нравственным началом, и это сделало церковь такой же могущественной, какой была империя. Духовная власть водрузила свое священное знамя на развалинах Древнего мира и укрепилась за стенами Аврелиана, всемирное значение которых нами уже было указано. За этими стенами церковью были спасены латинский монархический принцип, римское гражданское право и наследие древней культуры. Отсюда же церковь вела свою великую борьбу с варварами, сокрушившими империю, цивилизуя их христианским учением и подчиняя их канону церковных законов. Эта культурно-историческая задача церкви стала бы невозможной, если бы господствовавшие в Италии германцы подчинили себе и город Рим. Они вели осаду против него много раз, но неприкосновенность города явилась как некоторый исторический закон. Даже завоевания лангобардов в Италии, грозившие гибелью римской церкви, в конце концов содействовали ее победе. Эти завоевания ослабили силу византийцев, в течение двух веков противодействовавших в Равенне лангобардам, принудили римских епископов со всей доступной для них энергией вести свою собственную политику, мало-помалу создавшую папам могущественное положение в Италии, и, наконец, воскресили национальный дух римлян, заставив их выйти из глубочайшей апатии и с оружием в руках бороться за свою самобытность. Вскоре римская церковь была уже в состоянии обратить лангобардов в правоверных католиков и, имея твердую опору в самой себе и поддержку в Италии, вступить в догматическую борьбу с Византией, оказавшуюся политической революцией, которая привела церковь к широкой светской власти и к обладанию Вечным городом. Результатом долгой борьбы пап с лангобардами и с греческой государственной властью было то, что власть эта была изгнана из Западной Европы, а церкви была обеспечена свобода, и западная империя организовалась как феодальное христианское государство соединенных латинян и германцев.
Еще в последнее время владычества готов на развалинах империи и Рима встает строгий образ латинского святого, явившегося выразителем этой переходной эпохи и своей жизнью и деяниями раскрывающего картину мрачных веков, которые нам предстоит теперь описать. Этим замечательным человеком, ставшим патриархом западного монашества, был Бенедикт, сын Евпроба, родившийся в 480 г. в умбрийской Нурсии. Мальчиком 14 лет пришел он в Рим учиться наукам, и в Транстеверине еще до сих пор указывают на небольшую церковь San Benedetto in Piscinula как на место, где, по-видимому, стоял дом богатого отца Бенедикта. Падение Рима поразило своим ужасом воображение юноши и вселило в него непреодолимое желание бежать от мира и в уединении посвятить себя созерцанию вечного Бога. Уладившись в Sublaqueum, где Аниен орошает одну из прекраснейших долин Италии, Бенедикт поселился в одной из пещер; пищу приносил ему сюда анахорет Роман. Затем стала расходиться весть о святости Бенедикта, к нему стали присоединяться одинаково с ним настроенные такие же беглецы мира, и вскоре Бенедикт уже мог устроить в горах названной местности 12 небольших монастырей. Здесь, поддерживаемый своей сестрой Схоластикой, Бенедикт прожил многие годы, занимаясь составлением устава своего ордена. Многие уважаемые патриции отдавали своих детей на воспитание Бенедикту; так, сенатор Эквиций привел к нему своего сына Мавра, Тертулл – своего сына Плацида, и оба эти юноши, воспитанники Бенедикта, стали впоследствии апостолами в Галлии и в Сицилии. Слава основателя ордена породила, однако, зависть в священниках в Varia или Vicovaro, и они поклялись прогнать святого из его убежища. Предание говорит, что однажды эти священники привели в монастырь семь прекрасных гетер, и некоторые из учеников Бенедикта оказались не в силах устоять против такого искушения. Тогда святой решил покинуть оскверненное Subiaco; сопровождаемый тремя воронами и следуя за ангелами, которые указывали ему дорогу, он направился на гору Castrum Casinum в Кампаньи. Оказалось, что здесь еще были язычники; мы знаем, что даже Теодориху пришлось издать эдикт против идолопоклонства: так слабы оказывались законы последних императоров, направленные против поклонения древним богам. Придя в Casinum, Бенедикт немедленно уничтожил алтари идолов, приказал разрушить храм Аполлона, – последний, о котором упоминается в истории, – и из его развалин устроил монастырь, не смущаясь дьяволом, который, сидя на опрокинутой колонне разрушенного храма, мешал возведению здания. Монастырь этот, известный позднее под именем аббатства Монте-Касино, стал с течением времени метрополией всех бенедиктинских монастырей запада; это был единственный маяк, изливавший во мраке Средних веков свой благословенный свет просвещения. Музы разрушенного храма Аполлона, казалось, нашли приют в этой академии монахов, посвятивших себя молитве и вместе изучению наук. Учреждение Бенедиктом этого монастыря удивительным образом совпадает с тем самым 529 г., в котором император Юстиниан изгнал последних философов из платоновской школы в Афинах.