История города Рима в Средние века
Шрифт:
Во времена Григория поклонение мощам уже достигло той степени развития, на которой оно стоит в настоящее время. Римляне утверждали, что в их обладании имеются самые священные останки – мощи апостолов Петра и Павла, и были готовы скорее расстаться с городом, уступив его лангобардам, чем утратить хотя бы частицу этой святыни. Императрица Константина чистосердечно требовала у папы уступить ей для исповедальни церкви, построенной ею в Византии, во дворце, голову апостола Павла или какую-нибудь другую часть его мощей; Григорий ответил императрице письмом, в котором с трудом сдерживает свое негодование. Он пишет, что коснуться святых мощей и даже взглянуть на них есть такое преступление, за которое надо заплатить смертью; что он сам думал сделать некоторые незначительные исправления у гроба св. Павла, но может удостоверить, что один из тех, кому была поручена эта работа, дерзнул прикоснуться к мощам, вовсе не принадлежавшим апостолу, и тем не менее был тотчас же поражен смертью; далее, что Пелагий, сооружая часовню св. Лаврентию, приказал открыть его гроб, и не прошло 10 дней, как все монахи и смотрители церкви, взиравшие на мощи, умерли; что для получения чудодейственной силы совершенно достаточно иметь положенный в ларец лоскут покрывала с гроба апостола; что он, Григорий, готов послать императрице такие освященные лоскуты (они назывались brandea) или какую-нибудь часть от цепей апостола Петра, если только, конечно, удастся отпилить что-нибудь, так как,
Римляне имели достаточно оснований опасаться за целость святых мощей, которыми они обладали, так как у многих было сильное желание приобрести эти мощи. В то время было множество людей, которые по собственной корысти или по заказу сторонних епископов разыскивали клады и, может быть, еще более – кости; эти люди повсюду рыскали, пробирались незаметно к могилам мучеников, шарили в гробах и похищали все то, что в них было драгоценного. Однажды римляне заметили греческих людей, выкапывающих кости по соседству с базиликой Св. Павла; это понудило римлян охранять принадлежащие городу мощи больше, чем стены города. Гордые обладанием такой святыни, какой не было ни в какой другой церкви всего мира, римляне видели в этих мощах палладиум Рима и также тот магнит, который привлекал к себе пилигримов из всех стран. Раздававшиеся папой опилки от цепей апостола Петра, которым уже в VI веке приписывалось спасение Рима, считались таким же великим даром, каким впоследствии стала освященная золотая роза. Тогда существовал обычай вделывать такие опилки в золотой ключ, который как амулет носился на шее. Иногда сюда же прибавлялись еще кусочки железа от легендарной решетки св. Лаврентия; далее рассылались золотые кресты, в которые были вделаны кусочки дерева «подлинного креста». Такие кресты и золотые ключи считались средствами, предохраняющими от болезней и всяких других несчастий. Григорий сам удостоверяет святость таких вещей и рассказывает, например, как одному лангобардскому солдату вонзился в шею клинок, когда этот солдат вздумал переделывать такой полученный в добычу крест св. Петра. Эти амулеты Григорий посылал только лицам высокого ранга: экс-консулам, патрициям, префектам и королям, как, например, Хильдеберту Франкскому, Реккареду испанскому и Теоделинде. Дальние церкви одарялись маслом из лампад, которые теплились у могил мучеников. Кусочек растительной ткани опускали в такое масло, затем клали в сосуд, надписывали на последнем имя святого и отсылали куда следовало. Одного прикосновения к такой святыне было достаточно, удостоверяет Григорий, чтоб совершилось чудо. Точно так же был обычай одаривать Рим маслом от св. креста в Иерусалиме.
Отказав византийцам, просившим уступить им голову св. Павла, Григорий тем не менее сам благополучно добыл на востоке руки апостолов Луки и Андрея и обогатил этими мощами город, который не переставал заботиться о том, чтобы в нем как можно более было сосредоточено реликвий, пользовавшихся самой широкой славой. Рассказывают, будто Григорию удалось разыскать чудотворный хитон евангелиста Иоанна и что этот хитон был положен в Латеранской базилике. Тремя столетиями позднее Иоанн Диакон удостоверял, что туника эта и в его время все еще творила великие чудеса: что стоило во время засухи встряхнуть туникой перед дверями Латерана, как появлялся вдруг дождь, и она же во время ливней делала небо ясным; таким образом в этой тунике римлянам посчастливилось найти lapis manalis, тот дождевой камень, который в языческое время, в продолжение веков, носили по Via Appia и который творил такие же чудеса.
В тесной связи с этим культом реликвии стоят всякого рода другие суеверия того времени: людям появлялись то Дева Мария, то св. Петр; умершие вдруг пробуждались; мертвые тела начинали издавать благоухание; то здесь, то там показался сияющий ореол; появлялись и демоны. Такого рода суеверия существовали уже давно и можно удивляться только тому, что их разделял и человек такого высокого ума, как Григорий, который брал под свою защиту даже евреев, Фанатически преследуемых епископами. Своими письмами и диалогами Григорий свидетельствует, что он разделял убеждения своего времени, и мы охотно признали бы такие взгляды давно пережитыми заблуждениями человеческой фантазии, если бы только наше время действительно давало на это право. Григорий посвятил церковь в Субуре, – ту самую, которую учредил Рицимер, – св. Агате из Катаньи, где эта святая и до настоящего времени чествуется как защитница от пламени Этны. Деятельные сношения Григория с Сицилией были, конечно, причиной тому, что он включил святую этого острова в число тех, которые почитались городом. Кроме того, Григорию желательно было уничтожить в Риме последние воспоминания об арианстве, и он сделал снова католической эту церковь, остававшуюся до тех пор закрытой. Со всей серьезностью Григорий рассказывает, что по окончании освящения церкви дьявол в виде свиньи невидимой, но ощутимой стал шмыгать между ногами присутствовавших и наконец выскочил в двери. Затем три ночи подряд была слышна страшная возня под стропилами, и после того на алтарь спустилось благоухающее облако. Мы останавливаемся на всех этих фактах не в виду их анекдотического интереса, а потому, что они имеют историческое значение: терпимость к арианскому вероисповеданию с падением готов прекратилась; последними следами их владычества в Риме были некоторые церкви, остававшиеся запертыми, и многие из них должны были принадлежать арианам, так как Григорий говорит, что он решил также освятить арианскую церковь в третьем округе у дворца Merulana и посвятить ее св. Северину, мощи которого, по приказанию Григория, были доставлены из Кампаньи. Излишне прибавлять, что вероучение об аде было уже давно разработано, догма же о чистилище (pargatorius ignis) исходит от самого Григория. Мы отметим только одно поверье того времени: хотя местом пребывания осужденных душ считалась долина геенны, тем не менее в подземном мире различались еще другие места. Так, душа короля Теодориха была низвергнута в кратер вулкана Липари. Больному епископу Герману из Капуи врачи предписали ванны в Ангули, ныне S.-Angelo в Абруццах; почтенный прелат не успел начать свои ванны, как пришел в немалый ужас: в парах этих ванн епископ увидел томившуюся душу диакона Пасхазия, и затем этот призрак объяснил епископу, что такое наказание он несет за то, что поступил как еретик, дав согласие на избрание папой Лаврентия.
2. Диалоги Григория. – Легенда об императоре Траяне. – Forum Trajanum. – Состояние наук. – Обвинения против Григория. – Город все более разрушается. – Усилия Григория восстановить водопроводы
Того, что нами сказано выше, достаточно, чтоб составить определенное представление о Григории и о римлянах его времени, а между тем мы коснулись только некоторых верований и заблуждений человечества той эпохи. Тому, кто хотел бы ближе ознакомиться с мировоззрением того времени, следует прочесть диалоги Григория – четыре книги чудесных историй, которые Григорий рассказывает своему верному диакону Петру, время от времени вставляющему свое слово, чем и достигается разговорная форма изложения. Эти диалоги написаны Григорием на четвертом году его бытности папой. Не многие книги читались так усердно, как диалоги Григория; они расходились на Востоке и на Западе в списках и в переводах, между
Великому папе, поведавшему такое множество чудесных историй, естественно было стать самому действующим лицом одной из легенд. Однажды, гласит сложившаяся в VIII веке легенда, Григорий шел через форум Траяна. С восторгом взирал папа на это изумительное создание римского величия, и одна статуя привлекла внимание папы. Она изображала отправлявшегося на войну Траяна в тот момент, когда он решил сойти с лошади, чтоб выслушать обратившуюся к нему с просьбой вдову. Женщина эта оплакивала своего убитого сына и требовала у императора правосудия. Траян обещал разобрать дело, когда вернется с войны. «Но если ты не вернешься, – возразила бедная женщина, – кто рассудит мое дело?» – и, не довольствуясь обещанием, что дело будет разобрано в таком случае наследником Траяна, она так горячо умоляла его, что он сошел с лошади и исполнил ее просьбу. Всю эту сцену Григорий видел перед собой, и глубокая печаль овладела им при мысли, что такой справедливый государь осужден на вечное мучение. С рыданиями направился Григорий к св. Петру, упал здесь в судорогах и услышал тогда голос с неба, который говорил, что молитва Григория о Траяне услышана, душа языческого императора получила разрешение от грехов, но Григорий уже никогда больше не должен молиться о язычнике. Позднейшее прибавление к легенде гласит, будто бы Григорий действительно вызвал из могилы прах императора, чтоб окрестить его душу, и что прах этот затем рассыпался, а душа была принята на небо.
Смелое предположение о том, будто языческий император, эдиктом на имя Плиния предавший христианство как религию недозволенную (religio illicita) гонению со стороны государства, был принят в лоно праведных одним из самых почитаемых церковью пап, – такое предположение противоречило догматам церкви. Поэтому кардинал Бароний со всей серьезностью подвергает самой строгой критике эту прекрасную легенду, сложившуюся в Риме в период его падения, и прилагает все старания к тому, чтоб совершенно смыть с священной памяти Григория невинное поэтическое сказание о нем и доказать, что Григорий никогда не мог ни чувствовать сострадания к Траяну, ни молиться о каком бы то ни было язычнике. Конечно, Бароний прежде всего мог бы усомниться в существовании на римском форуме во времена Григория каких-либо статуй, но в пылу своего усердия он так увлекается, что нагромождает на душу Траяна целые горы преступлений, желая снова водворить ее в аду. Мы не будем больше останавливаться ни на соображениях Барония, ни на доказательствах кардинала Беллармина, опровергающего уже без фанатизма приведенную легенду; мы изложили ее как одно из самых замечательных римских преданий времени упадка. Оно воспроизводит нам римлян VIII века, когда они, все более и более утрачивая воспоминания о колонне Траяна, взирали на нее с изумлением и передавали друг другу удивительные истории о делах этого благородного императора. Как какое-нибудь растение, вьющееся по стенам разрушенного здания, выросла и эта легенда на развалинах форума Траяна.
Нам неизвестно, в каком состоянии был тогда этот форум. Во времена Павла Диакона, который рассказывает приведенную легенду, т. е. в VIII веке, форум был, по-видимому еще не вполне разрушен. Когда миновала эпоха готов, римляне все еще продолжали собираться на нем, чтоб послушать чтение Гомера или Вергилия и других поэтов; об этом свидетельствуют две заметки епископа Пуатье, Венанция Фортуната, современника Григория. Епископ этот пишет: «Конечно, едва ли великий Рим слышал чтение пышных поэм высокого стиля на форуме Траяна. И, если б ты прочел перед сенатом подобное произведение, к твоим ногам был бы положен золотой ковер».
Исследователь истории римского сената в Средние века мог бы, пожалуй, привести эти стихи в доказательство того, что сенат все еще существовал; но они с одинаковым правом могут быть отнесены как ко времени Венанция Фортуната, так и к более раннему времени. Современный же исследователь итальянской средневековой литературы, основываясь на приведенных стихах, утверждает следующее: «В конце VI века на форуме Траяна происходили торжественные чтения Вергилия. Поэты того времени там же декламировали свои произведения, и победителю в таких литературных состязаниях сенат давал в награду ковер из золотой парчи». Не думая, чтоб цветы красноречия были награждаемы коврами, мы полагаем, однако, что при Григории стихотворные произведения еще декламировались на форуме Траяна, и это обстоятельство заставляет нас коснуться вопроса, в каком состоянии были тогда науки.
Мы видели, что при Теодорихе и Амалазунте школы и получавшие жалованье от государства учителя еще были предметом должного попечения; готский период также еще украшают последние выдающиеся имена латинской литературы: Боэция и Кассиодора, и епископов Эннодия, Венанция Фортуната и Иордана. Из произведении этих писателей видно, что поэзия, история, философия и красноречие изучались по-прежнему в их общей связи. Стихосложение, классическое искусство Древних, не было еще изгнано даже из церкви; в то самое время, когда на форуме Траяна читался Виргилий, можно было слышать, как в базилике Св. Петра ad Vincula иподиакон и excomes Аратор читал не раз перед рукоплещущей публикой свою поэму (544 г.), в которой еще далеко не варварским гекзаметром излагалось житие апостола. В своем обращении к папе Вигилию, которому была поднесена эта поэма, Аратор приводит в свое оправдание ту мысль, что метрика не может быть чуждой Священному Писанию, причем, как на доказательство он ссылается на псалмы и затем высказывает свое убеждение в том, что Песнь Песней, Книга Иеремии и Книга Иова написаны в оригинале будто бы также гекзаметром. Муза Вергилия, вдохновившая иподиакона VI века, увлекла автора в область не вполне подобающих воспоминаний и порою в нем слышится отголосок язычества; Олимп заступает у поэта место христианского рая и Бог попросту именуется громовержцем. Эти языческие образы тревожили Вигилия в 544 г. так же мало, как и Льва X в XVI веке, когда формы и идеи Древнего мира были снова внесены искусством в христианство. Такое возродившееся язычество, древнюю метрику и проникнутую радостным чувством знание древней поэзии мы находим у современника Григория знаменитого ирландского монаха Колумбана, бывшего основателем монастыря Боббио и умершего в 615 г. Автор самым наивным образом изображает Христа действующим наряду с Пигмалионом и Данаей, Гектором и Ахиллесом.
Перед бегущей
8. Легенды Вселенной
Фантастика:
научная фантастика
рейтинг книги
