Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

История городов будущего
Шрифт:

Ключевым понятием хайпая стал местный неологизм «моденг» – транслитерация английского modern («современный») в удобном для китайцев произношении. В Шанхае 1920–1930-х годов словом моденг обозначалось все новое и модное – от яркой безвкусицы «Всего мира» до элегантных кабаре в дорогих районах. Центральным персонажем этой новой культуры была «шанхайская девушка» – одинокая молодая женщина, ставшая ответом на образ курящей, независимо мыслящей и обожающей ночные клубы эмансипе западного мира. В шанхайской девушке все было моденг – и ее перманент, и работа вне дома, и личная жизнь с влюбленностями и свиданиями (в противовес браку по решению родителей, принятому в консервативной китайской деревне). А когда шанхайская девушка все-таки выходила замуж за своего избранника, она надевала моденг белое платье с фатой, а не традиционный красный наряд с диадемой. Для свиданий китайцы ввели в обиход новое слово

«далинг» – от английского darling («дорогуша»).

Если отвлечься от белого свадебного платья, хайпай вовсе не был простым усвоением западных манер. В одежде шанхайских мужчин европейские элементы смешивались с китайскими – традиционные черные рубахи поверх европейских брюк. Для женщин Шанхая высшим достижением в мире моды были не последние парижские коллекции и не традиционные наряды имперского Китая, но появившееся здесь «ципао» – приталенное по фигуре платье с высоким воротником-стоечкой и смелыми, зачастую прямо-таки откровенными разрезами вдоль ног. Созданное по мотивам древнего маньчжурского наряда, ципао было и современным, и определенно китайским платьем. Точное происхождение ципао вызывает споры, но городская легенда гласит, что одна китайская актриса пожаловалась руководителю джаз-банда отеля Majestic, что длинное платье мешает ей танцевать чарльстон, покоривший тогда город, на что музыкант посоветовал ей сделать внизу разрезы. Все разнообразие ципао лучше всего отражено в рекламных плакатах той эпохи, которые для западных компаний обычно рисовали китайские художники. Реклама сигарет, как правило, выглядела так: изящная шанхайская девушка в ципао прикуривает на фоне главных городских достопримечательностей – ипподрома, Бунда или Нанкинской улицы.

Реклама в печатных изданиях подстегнула развитие китайских журналов, подавляющее большинство которых издавалось в Шанхае. Это, в свою очередь, сместило центр тяжести китайской литературы из Пекина в шанхайские иностранные концессии. К началу 1930-х годов большинство китайских издательств и практически все журналы были сосредоточены в Международном сеттльменте Шанхая. Образованные люди перебирались сюда и из-за вечной политической нестабильности в Пекине, но важнее было то, что старый порядок, приковывавший всю интеллектуальную жизнь страны к столице, был сломан. Веками самые талантливые китайские ученые, с блеском сдав экзамен по конфуцианской классике, переезжали в Пекин, чтобы получить непыльную государственную должность, оставлявшую время для занятий поэзией, драматургией и философией. Теперь же писатели жили продажей своих работ шанхайским журналам и издательствам. Кроме того, стиль жизни многонациональных концессий, где крошечные квартиры были куда распространеннее семейных домов с несколькими поколениями, живущими под одной крышей, и где ночная жизнь не замирала до утра, отлично подходил писателям, привыкшим работать в самые необычные часы дня и ночи и готовым сегодня пировать, а завтра класть зубы на полку.

Чтобы привлечь шанхайского читателя, эти новые писатели использовали в своем творчестве повседневный язык и писали о жизни в большом городе с позиции индивидуалистических ценностей мегаполиса. «Я сиянье луны / Я сияние солнца», – провозгласил шанхайский поэт Го Можо13; противопоставляя коллективистскому смирению свой необузданный индивидуализм, он переносил на китайскую почву идеи Уитмена и ставил под сомнение конфуцианскую доктрину. Светило шанхайского литературного небосклона Лу Синь жил в обставленном на западный манер доме в престижной части Международного сеттльмента. Там он писал о своем взрослении в глухой провинции и вел хронику города, ставшего его второй родиной. Полагая себя шанхайским Гоголем, он озаглавил свою дебютную книгу «Записки сумасшедшего», позаимствовав название у петербургского мастера. В его «Записках» протагонист сходит с ума от заскорузлых конфуцианских традиций, подобно тому как психика гоголевского героя рушилась под давлением отсталой иерархической системы России. Но, несмотря на острую критику конфуцианства, Лу Синь любил Китай не меньше, чем Гоголь Россию. Он просто надеялся, что модернизация позволит Китаю стать сильным и наконец освободиться от иностранного господства. Свои литературные произведения – современные по языку и полные беспощадной социальной критики – он воспринимал как подспорье в этом модернизационном проекте.

Лу Синь и его шанхайские единомышленники являлись, по определению одного современного историка, «космополитичными националистами», чьи взаимоотношения с городом были «амбивалентными, на грани любви и ненависти». Они «критиковали империализм, воспринимая неравные договоры и существование иностранных концессий как национальное унижение, но ни в узости, ни в ксенофобии их было никак нельзя заподозрить»14. Перебравшиеся в Шанхай китайцы получали доступ к американским фильмам и русским

романам, ходили во французские кафе и английские пабы. Перед ними выступали с лекциями разъезжавшие по всему миру знаменитости – среди прочих американский философ Джон Дьюи, феминистка Маргарет Сэнгер, британский писатель Олдос Хаксли и индийский поэт Рабиндранат Тагор. Китайским интеллектуалам, хлынувшим в Шанхай, нравилось в самом динамичном городе Китая, однако унизительное осознание того, что этот город создан западными империалистами, отравляло им жизнь.

Хуже того, работая над созданием современной китайской культуры, они вовсе не были уверены, что день, когда их соотечественники смогут ее оценить, вообще когда-нибудь настанет. Хайпай, оставаясь чисто шанхайским феноменом, выглядел неуместным на широких просторах континентального Китая, а просторы эти начинались сразу за каменными столбиками, отмечавшими границы Шанхая. «Путешествие от второго по величине банковского здания в мире до самой убогой мазанки здесь занимает не более пятнадцати минут», – писал наблюдатель15.

Что уж говорить о просторах, если шанхайские интеллектуалы вслух недоумевали, можно ли донести достижения хайпая до рабочего класса в самом Шанхае. При всех современных удобствах Шанхая, среди бедняков ходила горькая шутка, что им в этом городе доступен только автобус номер 11 – собственные ноги16. В нескольких шагах от Бунда и Нанкинской улицы царила нищета сельского Китая, лишенная своего пасторального обаяния. Что еще тревожнее, возникало впечатление, будто современные атрибуты, доступные элите, – это прямое следствие беспросветной нищеты масс. Пока компания British American Tobacco строила свою новую шанхайскую штаб-квартиру (одно из первых в городе модернистских зданий, чьи окна, вдвое выше обычного, отдаленно, но безошибочно напоминали сигары, было открыто в 1925 году), на другом берегу реки, в Пудуне, на фабрике, принадлежавшей компании, во всю использовался практически рабский труд местного населения. Хотя в 1920-х годах китайский рынок приносил British American Tobacco практически треть всех доходов, ее китайские работники жили в чудовищных условиях. Детей выкупали у родителей за 20 долларов17 и заставляли работать по 12–14 часов в день, платя им зачастую только скудной пищей и койкой на ночь. В 1926 году один британский журналист писал в Manchester Guardian, что шанхайландцы «смотрят на свои великолепные здания и удивляются, почему это Китай не благодарит их за эти дары, забывая при этом, что деньги на строительство этих зданий пришли из самого Китая»18.

Многим китайским рабочим не по карману были даже перенаселенные лилонги. Тысячи шанхайцев ютились в кварталах трущоб из глины и бамбука, построенных без разрешения на пустырях вокруг промышленных предприятий и вдоль железнодорожных путей. К 1929 году по всему городу насчитывалось уже более 20 тысяч таких строений19. На берегу Сучжоу, прямо через дорогу от элегантного офиса British American Tobacco, мигранты, у которых не было денег даже на подобную развалюху, жили прямо в грубо срубленных лодках, на которых они прибыли в город.

На каждом из ведущих предприятий Шанхая имелся свой профессиональный недуг. На заводе аккумуляторов рабочие травились свинцом; на хлопкопрядильной фабрике свирепствовал туберкулез; девушки на производстве шелка страдали от грибка на пальцах. Но не все доживали даже до первых симптомов болезни: сто женщин сгорели в шелкопрядильном цеху, где начальник запирал их на всю смену. После нашумевшего пожара на нью-йоркской фабрике компании Triangle в 1911 году на Западе подобное было запрещено законом, однако Муниципальный совет Шанхая по-прежнему смотрел на эту практику сквозь пальцы. На спичечных производствах города использовался давно запрещенный в Европе фосфор, вызывавший у рабочих болезненные кожные воспаления, потому что более безопасное сырье было куда дороже.

На других работах людей просто вгоняли в могилу непосильными нагрузками. В 1934 году средняя продолжительность жизни китайца в Шанхае составляла двадцать семь лет20. Шанхайский рикша выдерживал на этом поприще в среднем четыре года21. Официальные требования к рикшам, работавшим в Международном сеттльменте, гласили: «Работник должен быть сильным и здоровым… извозом не имеют права заниматься употребляющие опиум, пожилые или грязные кули»22. Такой вот порочный круг: измотавшись за несколько лет работы, рикши лишались заработка, поскольку уже не могли считаться «сильными и здоровыми». Они нередко умирали от физического истощения прямо на улицах Шанхая, получали всего десять центов в день и даже не владели своими тележками23. Вершиной пирамиды недобросовестных подрядчиков и субподрядчиков была процветающая французская компания под названием Flying Star.

Поделиться:
Популярные книги

Привет из Загса. Милый, ты не потерял кольцо?

Лисавчук Елена
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Привет из Загса. Милый, ты не потерял кольцо?

Измена дракона. Развод неизбежен

Гераскина Екатерина
Фантастика:
городское фэнтези
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Измена дракона. Развод неизбежен

Титан империи

Артемов Александр Александрович
1. Титан Империи
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Титан империи

Бастард

Осадчук Алексей Витальевич
1. Последняя жизнь
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
попаданцы
5.86
рейтинг книги
Бастард

Мой личный враг

Устинова Татьяна Витальевна
Детективы:
прочие детективы
9.07
рейтинг книги
Мой личный враг

Русь. Строительство империи

Гросов Виктор
1. Вежа. Русь
Фантастика:
альтернативная история
рпг
5.00
рейтинг книги
Русь. Строительство империи

Восход. Солнцев. Книга I

Скабер Артемий
1. Голос Бога
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Восход. Солнцев. Книга I

Князь Серединного мира

Земляной Андрей Борисович
4. Страж
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Князь Серединного мира

Неудержимый. Книга XVIII

Боярский Андрей
18. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга XVIII

Сердце для стража

Каменистый Артем
5. Девятый
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
9.20
рейтинг книги
Сердце для стража

Истребитель. Ас из будущего

Корчевский Юрий Григорьевич
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
альтернативная история
5.25
рейтинг книги
Истребитель. Ас из будущего

Хозяйка дома в «Гиблых Пределах»

Нова Юлия
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.75
рейтинг книги
Хозяйка дома в «Гиблых Пределах»

Найденыш

Гуминский Валерий Михайлович
1. Найденыш
Фантастика:
альтернативная история
6.00
рейтинг книги
Найденыш

Невеста напрокат

Завгородняя Анна Александровна
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.20
рейтинг книги
Невеста напрокат