История Греции
Шрифт:
Однако средства для народного питания и народных развлечений в эпоху Перикла еще не добываются путем систематических экстраординарных обложений и конфискаций имущества состоятельных граждан: предполагается, что богатые люди сами настолько сознательные граждане и добрые патриоты, что примут участие в литургиях не только в той мере, как от них требует закон, но из побуждений благородного честолюбия даже в большей степени. Нам известно, что так поступал Кимон; впоследствии, как сообщает Фукидид, «Алкивиад, выполняя хорегии и т. п., выступал с таким блеском, что возбуждал зависть в горожанах, но... эти безрассудные траты... приносили пользу государству». Отдельные богатые граждане оказывали в широких масштабах социальную помощь той или иной группе населения Афин, своей филе или своему дему; так, Кимон снабжал своих земляков, Лакиадов, пищей, одеждой и т. п. Богатые люди устраивали на свой счет не только палестры и бани, но также кружки, занимавшиеся гимнастическими и мусическими выступлениями на праздниках. [198] Перикл в «Надгробной речи» отмечает, что культурный отдых народ получает не только
198
Впоследствии народ вынужден был отказаться от этого вида благотворительности частных лиц, так как такие кружки стали центрами антидемократической деятельности.
Разумеется для борьбы со все возрастающей нуждой и безработицей эти старые методы оказывались паллиативами: необходимо было идти по другому, более планомерному пути. Так, продолжается эксплуатация союзников, систематически проводившаяся уже господствовавшей до 461 г. аристократической группой Кимона; организуются в широких масштабах общественные работы и государственные раздачи хлеба; число потребителей государственных пайков сокращается путем систематической проверки списков и исключения всех тех, кто не мог доказать чистокровное афинское происхождение, — обо всем этом мы расскажем еще подробнее ниже.
Свобода быта
Одним из главных лозунгов Перикловой демократии была свобода быта. Нам трудно представить себе теперь, насколько в античных государствах старого типа человек был связан в своей личной жизни. Было строго регламентировано, как должно производиться воспитание ребенка. С семи лет он отбирался уже от родителей и воспитывался в особых детских казармах, где царила жесточайшая дисциплина. Его отношения со взрослыми имели строго установленные обычаем формы, кажущиеся нам отвратительными и безнравственными. Обычай устанавливал, как должен мальчик или юноша держать себя за столом, обедая со взрослыми, как он должен петь за столом, как сидеть, что есть (он должен был довольствоваться худшей пищей, иногда объедками взрослых). Строго регламентированы были случаи, когда женщина может и должна появляться в обществе, как она должна одеваться и т. д. За этим наблюдали особые должностные лица — гинекономы. Что же касается взрослого мужчины, то каждый шаг его жизни проходил на глазах у общины и подвергался ее критике, а иногда и суду; так, малейшее отсутствие традиционной респектабельности по отношению к родителям могло лишить его политических прав. В Спарте обычай, имевший силу закона, предписывал мужчинам обедать вместе, питаясь однообразной, строго установленной пищей, одеваться определенным образом, носить бороду, брить усы, брить волосы на голове, оставляя только чуб, вставать и уступать место старшим и т. д. Обычай предписывал даже, как должно быть построено жилище каждого гражданина.
Эти обычаи были различными в различных греческих государствах: международные сношения не могли не привести к смешению обычаев, расшатавшему устойчивость и косность старого уклада. Недаром спартанцы, боясь порчи обычаев, запрещали своим гражданам долго оставаться на чужбине, а иностранцам надолго оставаться в Спарте; они устраивали регулярные изгнания иностранцев — ксенеласии — и держали в секрете свои обычаи и установления.
Афины были одним из величайших торговых центров Эллады; они лежали на стыке ионийской и дорийской культур. Здесь поэтому уже рано имело место смешение различных обычаев, расшатывавшее старинный афинский уклад. В этом отношении показательна одежда афинянина представлявшая собой смешение дорийской и ионийской. В противоположность спартанцам афиняне всячески привлекали иностранцев в свой город, давая им возможность все осматривать и всему учиться у афинян: «Благодаря величию нашего государства, к нам со всей земли проникает все, что угодно; поэтому, тем, что считается хорошим у других народов, мы пользуемся и наслаждаемся, привыкнув к этому так же, как к тому, что у нас собственное. От наших противников... мы отличаемся следующим: государство наше мы делаем общим достоянием всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь не сокрытое, воспользуется им для себя». Так с гордостью говорит об Афинах в «Надгробной речи» Перикл. Не удивительно, что у олигархического автора «Афинской политики» эти же особенности афинского строя вызывают негодование, — для него афиняне это какой-то сброд: «Из всякого наречия, какое ни приходилось слышать, они переняли от одного то, от другого другое. И в то время как каждое другое греческое племя ведет свой особый образ жизни и носит свои особые наряды, афиняне имеют все смешанное, взятое у всех греков и варваров. Афиняне завели у себя всякие способы угощения, по мере того, как завязывали сношения то с одними, то с другими».
Естественно поэтому, что демократия требовала, чтобы афинянин в частном быту пользовался большей независимостью, чем другие греки, видя во всяком вмешательстве в эти дела как должностных лиц, так и досужих моралистов нарушение свободы. «Что касается повседневного уклада, мы не относимся с подозрительностью друг к другу; мы не раздражаемся, если кто-либо из соседей делает что-либо в свое удовольствие, и на нашем лице не появляется при этом досады, хотя и безвредной, но удручающей другого... Что касается воспитания, то противники наши еще в детстве подвергаются тяжелым упражнениям, готовясь вступить в круг мужчин, мы же ведем непринужденный образ жизни» («Надгробная речь»).
Афинская демократия создала особый оригинальный тип государства, который явился в свою очередь образцом и точно до мелочей копировался всеми другими демократическими государствами Эллады, тогда
Внешняя политика демократии
Демократия Перикла является переходной стадией между умеренной демократией Клисфена и радикальной Клеона и в области внешней политики. Лейтмотивом этой политики все время (за исключением перерыва в 492—479 гг.) является враждебность к Спарте и Пелопоннесскому союзу. Но, если Клисфен в отношении к Спарте довольствовался лишь обороной от нее аттической территории, то Перикл открывает эпоху прямой, ожесточенной борьбы со Спартой. Эгейское море и проливы в эпоху Перикла все более прочно удерживаются в руках афинян, пока в 447—445 гг. господство Афин в этой области не было признано и Персией и Спартой; борьба с Персией уже не является необходимым условием для поддержания афинской экономики. Однако черноморского хлебного рынка теперь уже не хватает: если о распространении афинского влияния на запад в эпоху Клисфена вообще не могло быть речи, то Перикл медленно и упорно подготавливает экономическую экспансию в Сицилию и Италию. Таким путем он фактически создавал почву для военной экспансии в эти области, осуществленной уже при Клеоне, но считал такую экспансию еще преждевременной; тем не менее эти агрессивные устремления неизбежно вели к обострению отношений с Пелопоннесом, в значительной мере питавшимся сицилийским хлебом.
Об эксплуатации союзников см. ниже, с. 364 сл.
2. АРИСТОКРАТИЧЕСКАЯ ЛАКОНОФИЛЬСКАЯ «ПАРТИЯ»
Возникновение аристократической «партии»
Оппозицию демократии возглавлял политик и блестящий оратор, зять Кимона Фукидид, сын Мелесия, из аттического дема Алопеки. До этого времени в Афинах резкого противопоставления демократов аристократам не было: существовал целый ряд аристократических клубов, из которых одни были весьма близки к умеренному крылу демократии, другие являлись прямыми агентами Спарты. Фукидид впервые объединил всю эту оппозицию: «Он положил конец бывшему до сих пор положению вещей, когда люди из так называемого хорошего общества были рассеяны поодиночке и смешаны с народом... Он резко отделил их от народа и собрал всю их силу воедино...» (Плутарх).
Внутренняя политика
Как всякие реакционные группировки, и эта «партия» не имела никакой положительной программы преобразований: ее лозунгами было возвращение к досолоновскому («драконтовскому») строю и рабское копирование и перенесение на афинскую почву чуждых ей спартанских обычаев и учреждений. В области внутренней политики основной догмой этой группы было допущение к участию в управлении страной только людей, имеющих возможность жить зажиточно, с доходов от своего имущества: с одной стороны, аристократов по происхождению, с другой — богатых людей, уже в нескольких поколениях не занимавшихся торговлей или ремеслами и происходивших по мужской линии от чистокровных афинян. Остальные, с точки зрения аристократов, могли только участвовать в народном собрании и присутствовать на суде, но без права инициативы и участия в выборах: их роль сводилась только к поднятию рук или «шумному одобрению» предложений, внесенных аристократическими должностными лицами. Никакого вознаграждения за участие в народном собрании или суде, разумеется, не допускалось. Руководить государством должны, по мнению сторонников этих групп, лишь представители ведущих родов, специально подготовившие себя к этому с детства; наиболее достойное и добродетельное поведение остальных граждан — заботиться о своих личных делах и не вмешиваться в общественные; такие люди назывались «не имеющие хлопот» — apragmones, — слово, имевшее похвальный смысл; наоборот, люди, сующие свой нос в государственные дела, хотя их происхождение и положение в государстве не дает им на это права, назывались ругательным словом «хлопотуны» (polypragmones). Так называемые banausoi, т. е. владельцы торговых и промышленных предприятий, не должны были иметь права участвовать в управлении страной (в Беотии, например, эти banausoi получали право занимать должности только через десять лет после того, как они оставили торгово-ремесленную деятельность). При таком строе, разумеется, в широкой агитации не было необходимости; длинные речи вызывают осуждение; восхваляется «лаконизм», т. е. спартанская манера говорить очень кратко. Полемикой с этими взглядами и являются слова Перикла в «Надгробной речи»: «У нас одни и те же люди вправе заниматься и личными и государственными делами, да и те, кто занимается ремеслами, у нас хорошо разбираются в государственных делах: только мы одни называем людей, не принимающих участия в общественной жизни, не «неимеющими хлопот» (apragmones), а «бесполезными гражданами»... Мы считаем вредными для дела не речи, а скорее отсутствие речей, которые могли бы вразумить людей прежде, чем они возьмутся за дело».
Как мы видим из той же речи, с точки зрения этих олигархических групп, люди бедные всегда по необходимости преступны; поэтому быть бедняком позорно. Однако традиция эллинского полиса возлагала на богатых обязанность заботиться об их бедных согражданах: при массовой безработице, возникшей к середине V в., и олигархи не могли просто отмахнуться от этой обязанности. Но они хотели, чтобы помощь бедноте осуществлялась как в VII—VI вв. — в форме частной благотворительности. Однако для того, чтобы знатные люди могли это делать в широких масштабах, надо, чтобы государство их обогащало. С другой стороны, излюбленным средством, применявшимся аристократами в борьбе с безработицей и недовольством бедноты, было «вычерпывание грязи», как они выражались, т. е. массовая высылка в колонии.