История груди

Ялом Мэрилин

Взгляд обладательницы груди радикально отличается от взгляда постороннего человека. Грудь — это уже не только объект мужского желания, но и точка отсчета для пробуждающегося в молодой девушке осознания себя как личности и нового для нее эротизма.

Грудь приносит множество противоречивых ощущений, как это видно из удивительного стихотворения Шэрон Олдс (Sharon Olds) опервом опыте материнства.

Через неделю после рождения нашего ребенка ты зажал меня в угол в свободной комнате, и мы рухнули на кровать. Ты целовал и целовал меня, и горячее молоко вырвалось из моих сосков, промочив рубашку. Всю прошедшую неделю я пахла молоком, свежим молоком, прокисшим молоком. Я начала рыдать… ^[384]

384

Sharon Olds,

«New Mother», в Olds, The Dead and the Living(New York: Alfred A. Knopf, 1984). Copyright © 1983 by Sharon Olds. Перепечатано с разрешения Alfred A. Knopf, Inc. Перепечатано в Touching Fire: Erotic Writings by Women,издание Louise Thorton, Jan Sturtevant, and Amber Sumrall, c. 62.

Запах скисшего молока, хирургические швы и нежность мужа-любовника устанавливают связь между рождением ребенка, лактацией и занятием любовью. Здесь груди не являются отдельным сексуальным объектом, они часть существования матери в этом мире, ее физическая сущность, ее сила и боль, выражение ее заботы о ребенке и заботы о ней самой. Любая женщина — а не только та, которая кормила грудью — может примерить на себя чувства гордости и уязвимости, которые передают эти груди.

В прошлом кормление грудью и чувственность считались антитезой. Вспомните, как в эпоху Возрождения появился институт кормилиц, и груди представительниц высших классов предназначались только для секса, а груди представительниц низшего класса — для грудного вскармливания. Поэтесса Алисия Острайкер была одной из первых среди тех, кто заговорил о том, что матери могут испытывать сексуальное возбуждение, когда ребенок сосет их грудь.

Голодный малыш, сосущий сладкую грудь, твой язычок теребит сосок и щекочет твою маму. Твои круглые глазки открыты, и они как будто знают, что, когда ты сосешь, я медленно продвигаюсь к чувственному экстазу. Твой рот оживает, оживает и мое чрево.

Поэтесса спрашивает, почему матери должны отрицать, что испытывают удовольствие. «Неужели это так ужасно, если мы испытываем наслаждение: это еще одна любовь, которая не осмеливается назвать себя» ^[385] .

385

Alicia Suskin Ostriker, The Mother/Child Papers,c. 18, 33. Перепечатано с разрешения автора.

Судя по всему, для матери действительно ужасно, если она испытывает сексуальное возбуждение во время кормления грудью. Достоянием гласности стал только один случай. У Дениз Перриго из Сиракуз (Нью-Йорк) отобрали ее двухлетнего ребенка после того, как она призналась в этом. Ее обвинили в сексуальном насилии над ребенком даже после того, как судья выяснил, что никакого насилия не было. После восьми месяцев, которые ребенок провел в приемной семье, его вернули, но не матери, а дедушке с бабушкой! ^[386] К несчастью для Перриго, работники социальных служб, полиция и суд, которые сочли ее чувства отклонением от нормы, не были знакомы с поэзией Острайкер, заявлениями Лиги Молока, высказываниями доктора Сьюзен Лав, которые считали сексуальное возбуждение во время кормления грудью «нормальным».

386

Media Watch,том 6, номер 1 (весна-лето 1992), с. 7.

Розанна Вассерман (Rosanne Wasserman)написала «Лунномолочную сестину» в честь кормления грудью и первых слов своего сына. «Должно быть, это правда: младенцы впитывают язык вместе с молоком матери» ^[387] . Дебора Эбботт (Deborah Abbott)вспоминает то удовольствие, которое ей доставляла грудь в молодые годы: «Я так люблю эти груди, они испытали столько наслаждений. Младенцы пили из них молоко, любовники были орошены им, да и я тоже попробовала его и прикоснулась к ним. Мои груди — это груди долго и хорошо пожившей женщины. Теперь я называю их ленивыми грудями. Они выполнили свою работу и лежат на грудной клетке, как фрукты на земле» ^[388] . Мужчина так написать не мог. Никаких стенаний по поводу утраченной юной упругости, никаких мыслей о вытянутых сосках. Только сладкие воспоминания о прошлых удовольствиях и зрелое согласие со своими состарившимися «ленивыми грудями».

387

Rosanne Wasserman, «Moon-Milk Sestina», в The Breast: An Anthology,издание Susan Thames and Marin Gazzaniga, c. 84.

388

Deborah Abbott, «This Body I Love», в Touching Fire,издание Thorton et al., с. 98. Copyright © 1985, With the Power of Each Breath: A Disabled Women’s Anthology,издание Susan Browne, Debra Connors, and Nanci Stern. Pittsburgh: Cleis Press.

Женщины-поэтессы не только прославляли грудное вскармливание и сексуальность,

но и отдали дань безрадостной теме рака груди. Эта некогда запретная тема неожиданно вырвалась на свободу в необычных стихотворениях о маммограммах, мастэктомиях и протезах. В своем стихотворении «Обычная маммограмма» Линда Пэстэн (Linda Pastan)описывает чувство уязвимости, которое испытывает каждая женщина во время этой процедуры: «Мы ищем червя / в яблоке» ^[389] . Для Джоан Хэлперин (Joan Halperin)ужасным моментом стал «Диагноз»:

389

Linda Pastan, «Routine Mammogram», в Pastan, «А Fraction of Darkness», c. 46. Copyright © 1985 by Linda Pastan. Перепечатано с разрешения W. W. Norton & Company, Inc.

Третьего мая наглый палец врача уперся в опухоль, которая, как он сказал, была в моей груди ^[390] .

Во многих стихотворениях описаны ощущения женщин после мастэктомии, как в этих строчках Патрисии Гёдике (Patricia Goedicke)из стихотворения «Теперь осталась лишь одна из нас». Автор смотрит на себя в зеркало и спрашивает: «Кто эта кособокая незнакомка?» ^[391] Стихотворение Элис Дж. Дэвис (Alice J. Davis)«Мастэктомия» полностью передает тревогу поэтессы всего лишь одиннадцатью словами:

390

Joan Halperin, «Diagnosis», в Her Soul Beneath the Bone: Women’s Poetry on Breast Cancer,издание Leatrice Lifshitz, c. 7. Copyright © 1988 by the University of Illinois Press.

391

Patricia Goedicke, «Now Only One of Us Remains», в Her Soul,издание Lifshitz, c. 33.

нечем заглушить биение моего сердца — кожа натянута туго, словно на барабане ^[392] .

Протезы стали источником вдохновения для некоторых произведений, исполненных горького юмора, как стихотворение Сэлли Аллен Макнолл (Sally Allen McNall)«Стихи женщине, наполнившей протез зерном для птиц, и другим»:

новая грудь моей мамы стоила больше 100 долларов, и продавщица в магазине была так деловита что можно было подумать, будто все делают это ^[393] .

392

Alice Davis, «Mastectomy», в Her Soul,издание Lifshitz, c. 41.

393

Sally Allen McNall, «Poem for the Woman Who Filled a Prosthesis with Birdseed, and Others», в Her Soul,издание Lifshitz, c. 67.

Эти поэтессы сталкиваются с асимметрией тела, ясно осознают свою потерю и пытаются дорожить тем, что осталось.

Но поэтесса Одри Лорди (Audre Lorde)в своем страстном и гневном «Раковом дневнике» отказывается от любого искусственного утешения. Когда доброжелательная женщина из организации «Дотянись до выздоровления» пришла навестить ее в больнице «с очень жизнерадостными словами и заранее приготовленным пакетиком с… маленькой розовой подушечкой в форме груди», Лорди задумалась о том, «есть ли в этой организации чернокожие лесбиянки-феминистки». Ей отчаянно хотелось поговорить с кем-то, кто будет больше на нее похож. Она предполагает, что травма после мастэктомии и необходимые последующие решения не одинаковы для белой гетеросексуальной женщины и чернокожей лесбиянки. Перед тем как уйти из больницы, Лорди принимает печальное решение:

Я казалась чужой, неправильной и больной самой себе, но почему-то еще в большей степени самой собой, и потому мне было легче принять то, как я выгляжу с этой штукой, засунутой в мою одежду. Ведь даже самый искусный протез в мире не смог бы переделать реальность или чувствовать то, что чувствовала моя грудь. И теперь я либо полюблю свое теперь одно грудое тело, либо навсегда останусь чужой себе самой ^[394] .

394

Audre Lorde, The Cancer Journals,c. 44.