История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней
Шрифт:
Айюб Хан. Фото 1951 г.
Серьезность проблем и усталось народа от беспомощности многопартийной системы (унаследованной от британского парламентаризма) помогли Пакистану найти (хотя бы на время) относительно надежное решение. В 1956 году [431] (после того как конституция наконец-то была принята, но все основные проблемы остались нерешенными) армия взяла власть в свои руки и разогнала политические партии. Руководитель переворота Айюб Хан пытался построить новую и прочную демократию на основе участия масс (и народных плебисцитов). Ислам как таковой не играл серьезной роли в решении основных проблем общества, как и в Индонезии. Айюб Хан находился под влиянием других идеалов. Он учился на примерах Насера в Египте и Тито в Югославии; последний показал, что коммунистическое движение все же может оставаться национальным. Айюб Хан не стал национализировать промышленность, но он принял план экономического развития, в соответствии с которым государство финансировало создание новых промышленных отраслей. Будучи пуштуном с Афганского нагорья, где действовал Абдул Гаффар-хан, он с уважением относился к некоторым аспектам учения Ганди, подчеркивая важность создания «базовой демократии», ответственного самоуправления на местном уровне, которое затем, когда народ политически созреет, станет основой для регионального и национального самоуправления.
431
Первая конституция Пакистана была принята в 1956 г., но переворот Айюб Хана произошел в 1958 году. — Прим. ред.
В Пакистане не только в теории, но и на практике старые привилегированные классы (мусульман) не были сильно затронуты мягкими политическими реформами Айюб Хана. В отличие от него Алжир (получив наконец независимость) оказался в теории и на практике охвачен радикальной революцией. Французские поселенцы составляли основную часть привилегированного класса, и когда их непримиримая позиция не оставила другого выхода, кроме как бегства во Францию, большинство экономических объектов страны оказались в распоряжении обычных мусульман. Многие крупные фермы поселенцев, на которых трудились многочисленные мусульманские рабочие, после их бегства стихийно превратились в производственные кооперативы. Длительная вооруженная борьба устранила чуждые элементы и уничтожила власть привилегированных классов, сотрудничавших с Западом; задача нового правительства (опиравшегося на армию) заключалась в наведении порядка среди опасных веяний грядущих экономических неурядиц. В то время как в Египте необходимо было научить запуганных вековым гнетом крестьян, как устроить кооператив, не передавая управление им старому владельцу земли или ростовщику, в Алжире требовалось обучить самостоятельно добившихся освобождения крестьян, как соотнести работу их местных предприятий с национальными экономическими планами, чтобы их труд был наиболее эффективен. Однако, как и в Египте, Индонезии или Пакистане, необходимо было создать централизованный орган управления, отражавший интересы техникализированных классов, которые выражали их через народные плебисциты (а лучше всего сформировать «сверху» массовую партию), которая будет заниматься национальным планированием и направлять развитие менее техникализированных классов населения, причем предполагалось, что армия отойдет в сторону и не будет участвовать в политической жизни.
Несмотря на относительную мягкость большинства революций «управляемой демократии», созданные ими социальные модели страдали теми же проблемами, что и коммунистические режимы. Борьба с тяжелой рукой государственной бюрократии красной нитью проходила через все идеи реформаторов как в правительстве, так и вне его; поскольку никто, кроме этой бюрократии, не мог осуществлять централизованное планирование, тихий саботаж чиновниками ответственных решений был такой же катастрофой, как и их готовность брать взятки за то, чтобы тормозить независимую инициативу Еще более коварная опасность скрывалась в социальной регламентации. Там, где все усилия должны быть направлены на решение неотложных национальных проблем, мало кого заботило инакомыслие, и его можно было легко подавить. В насеровском Египте подверглись репрессиям бахаиды, отличавшиеся высоким моральным духом и творческой инициативой; предлогом послужило то, что их всемирная штаб-квартира оказалась на территории Израиля, но истинная причина крылась в коммуналистских предрассудках мусульман, которые не могли вынести, что потомки мусульман выбрали иную веру, и именно эти настояния использовало правительство, чтобы уничтожить одну из немногих в Египте групп, обладавших средствами для неправительственных и небюрократических программ и экспериментов.
Те страны, где старые аграрные правящие классы сумели сохранить свои позиции в первое десятилетие после 1945 г., когда техникализированные модернизаторы свергли множество старых режимов, были вынуждены сделать хотя бы минимальные шаги на пути к «управляемой демократии». В Западноиранском государстве после того, как шаху при помощи армии удалось подавить воинствующий национализма Мосаддыка, он укрепил свою личную власть и сам бросил вызов классу землевладельцев и представляющему их интересы парламенту. Он смог обойти меджлис, обращаясь к народу напрямую через плебисциты. Его целью были реформы «сверху», которые смогут искоренить коррупцию, реформировать землевладение и провести эффективную индустриализацию без серьезных ущемлений старых социальных привилегий. Например, земельная собственность экспроприировалась у крупных землевладельцев в пользу крестьянских кооперативов, но они должны были получить за нее компенсацию и могли переместить свои капиталы в промышленность, сохраняя аристократические традиции, но используя их более надлежащим образом в национальных интересах. Расчет делался на то, что привлечение к индустриализации на основе национального планирования многочисленных частных фирм поможет избежать опасности чрезмерной бюрократизации. Но шах не смог завоевать доверие активных техникализированных классов. Порождаемая цинизмом коррупция процветала и сыграла свою роковую роль в провале программы реформ. В Иране, как ни в какой другой стране, остро стояла эндемичная проблема регионов с низким уровнем инвестиций, когда молодые люди, получив образование за рубежом, отказывались возвращаться домой. (Свои главные надежды шах возлагал на очень молодых людей, привлекая их к работе по программе реформ, например для участия в кампании по борьбе с неграмотностью в деревне.)
Другие монархические режимы пытались провести менее амбициозные реформы «сверху». Даже династия Саудитов в Аравии поняла, что, если она хочет выжить, необходимы реформы. Как и шах Ирана, Саудиты [432] пытались избавиться от коррупции и запустили множество мелких частных экономических программ при поддержке Американской нефтяной компании, на доходы которой существовало правительство. Но и здесь растущее международное сообщество правительств, стремившихся к независимости от Запада, не признало такие реформы «сверху», и они не получили широкой поддержки образованной молодежи.
432
Имеются в виду реформы, проведенные королем Фейсалом ибн Абделем Азизом ас-Саудом. — Прим. ред.
В большинстве стран не удалось провести реформы ни с позиций неошариатского движения, ни внутри старого господствующего класса исламской культуры. Несмотря на частичные неудачи программ «управляемой демократии», эти формы казались более востребованными, несмотря на их отказ предоставить исламу сколько-нибудь серьезную роль в новом обществе.
Исламский космополитизм как мировая сила
Исламское общество, пережившее XVIII век, оказалось расколотым. Мусульманские народы независимо друг от друга стали членами мирового сообщества. В лучшем случае остатки высокой исламской традиции превратились в маргинальные элементы практической культуры более активных классов: они существовали как колорит народных нравов или как привилегированный компонент новой высокой культуры, которая по своему характеру является современной техникалистской и сформировалась под влиянием Запада. В некоторых странах, причем не только в коммунистических, классы, являвшиеся основными носителями высокой исламской культуры, исключены из политической и социальной власти. Но ислам как религиозная традиция жив практически повсюду.
включая все ее проявления в жизни человека, ислам может стать серьезной силой в самом ближайшем будущем. Условия конца XIX и XX веков способствовали увеличению дальности и глубины проникновения ислама по всему миру. Некоторые из этих условий были случайными и применимыми почти в равной степени к любой другой религиозной или культурной группе.
Резкий рост населения в Старом Свете и доступность отдаленных регионов для коммерческой эксплуатации благодаря появлению пароходов, железных дорог, автомобилей и самолетов вызвали крупные миграции мусульман, равно как европейцев, индусов и китайцев. Из голландской Индонезии они мигрировали в голландские владения по всему миру, из британской Индии — в другие части Британской империи. Таким образом, их количество значительно возросло в Восточной Африке, на некоторых островах южной части Тихого океана, в странах Карибского бассейна. Из Магриба сотни тысяч арабских и берберских рабочих мигрировали в города Франции и Бельгии, причем многие остались там навсегда. В небольших количествах они поселились в городах Западной Африки, Северной и Южной Америки.
Более важным, чем распространение ислама путем миграции мусульман, было обращение новых верующих. Этот процесс шел ускоренными темпами в тех мусульманских странах, где еще оставались анклавы язычников. К концу XIX века правители Афганистана при помощи современного оружия смогли, наконец, покорить язычников Кафиристана [433] в горах Припамирья и заставили их принять ислам. В Сибири, несмотря на серьезное сопротивления царского правительства, некоторые племена также перешли в ислам. В Малайзии многие этнические группы внутренних областей островов под влиянием своих соседей становились мусульманами, несмотря на все усилия голландских христианских миссионеров. Более того, в странах Африки южнее Сахары отдельные язычники и целые племена широким потоком принимали ислам. После того как в конце XIX века работорговля была уничтожена, вместе с ней исчезла и враждебность к мусульманским работорговцам, а открытие регулярного торгового сообщения увеличило контакты с исламским миром. Хотя христиане вложили большие средства в миссионерскую работу, а мусульмане тратили на это очень мало, успех последних в обращении населения Африки был не меньшим, если не большим, чем у первых. Христианские миссионеры пытались объяснить это тем, что ислам предъявляет гораздо меньше требований к моральному облику, а также допускает полигамию, распространенную у богатых африканских язычников, либо тем, что простота этого учения облегчает его принятие неискушенными умами: проще говоря, они заявляли, что ислам стоит на более низком уровне, чем христианство, и поэтому близок «примитивному» человеку. Однако никаких реальных доказательств этого тезиса они привести не могли. Более того, простота и абстрактность мусульманской доктрины Бога совсем не проста для восприятия людей, привыкших к личному участию в культах и к мифам языческих племен. Христианские таинства в этом отношении стоят гораздо ближе к язычеству.
433
Современный Нуристан. — Прим. ред.
Однако главная разница между двумя верованиями заключалась не в их внутренних отличиях, а в разнице ожиданий тех, кто принимал новую религию. В Библии моногамия не является более жестким требованием к простым верующим, чем в Коране (в некоторые христианских конфессиях разрешено многоженство, причем сделано это видными западными богословами). Крепкие напитки были более популярны, чем полигамия; и хотя некоторые христианские конфессии запрещают пить спиртное, как известно, Библия относится к этому намного более толерантно, чем полностью отвергающий алкоголь ислам. И даже если христианский миссионер требует от новообращенного отказаться от многоженства и спиртного, а ислам заставляет его следовать намного более строгим нормам шариата, моральные требования последнего к верующему будут мягче. На самом деле степень принятия тех или иных норм каждой из новых религий, разрушающих племенные модели поведения, зависела от конкретного региона Африки, т. е. отчасти от условий, на которых ислам или христианство проповедовались на местном уровне. Тем не менее следует признать, что во многих регионах христианство проповедовалось в более жесткой форме, чем ислам.
Этот факт отражает более глубокое различие между двумя религиозными традициями в современном мире. Привлекательность как ислама, так и христианства для язычников в значительной степени определяется привлекательностью космополитической ориентации — предпочтением жить в едином большом мире вместо того, чтобы сохранять патриархальный уклад, который не имеет юридической силы или значения за пределами границ племени. Во многих странах члены племени, сохраняя верность язычеству дома, объявляют себя мусульманами, покидая пределы деревни и получая таким образом статус во внешнем мире, где их местные боги не имеют никакой силы. Но такие путешествия и связанные с ними контакты занимают все больше места в жизни людей, и их потребность в какой-либо универсальной ориентации с каждым днем становится все более актуальной. И здесь есть шанс как у ислама, так и у христианства, поскольку обе религии универсальны. Но наполнение их универсальности различается. Христианские миссионеры предлагают доступ к лучшим достижениям современной науки: больницам, государственным школам, обучению за рубежом. Но свои предложения они делают на определенных условиях. Являясь представителями чуждого правящего класса (что уже говорит против них), они требуют перенять его общие культурные образцы ассимиляции. (Как правило, в представлении миссионера именно эти культурные формы и являются высшими нравственными нормами христианства.) И даже в этом случае обращенная в новую веру группа должна пройти долгий путь ученичества под каждодневным руководством и даже опекой зарубежных представителей этой религии, причем право окончательного решения останется за руководящим органом в Европе или Америке. Таким образом, христианство олицетворяло все силы и все слабости западного мирового доминирования на самом его интимном уровне. В качестве представителя Запада миссионер мог позволить себе легко пойти на компромисс в отношении тех культурных позиций, которые были неотъемлемой частью западного мироустройства, в противном случае его просто отозвали бы домой. И данный шаблон поведения было нелегко поменять даже после того, как колонии стали независимыми. Ислам предлагал такой же универсализм на совсем других условиях. После христианства это была самая доступная географически и активная в поиске новообращенных религия. Тем не менее она не представляла ничего, кроме самой себя, и распространялась на личном энтузиазме самих верующих, которые действовали сообразно местным условиям. Более того, как только новообращенный признавал единого Бога и его Пророка Мухаммада, он становился полноправным членом мировой мусульманской общины — этот факт часто символически закреплялся паломничеством членов новообращенных групп в Мекку, откуда они возвращались признанными и независимыми авторитетами в вере. Вполне возможно, что ислам несет более очевидные интеллектуальные и моральные черты космополитической цивилизации, чем комплекс христианских догм и ритуалов: он дает удовлетворение от чистого умственного и духовного разрыва с прошлым. Без сомнения, еще более важно то, что распространение ислама в новые области углублялось его влиянием в тех районах, где он уже был господствующей религией. Даже среди образованных городских классов за пределами Советского Союза параллельно с ослаблением традиционных социальных шаблонов, отождествляемых с исламом, в середине XX века началось укрепление исламской веры и даже возрождение мусульманских ритуалов и вторичных признаков ислама, таких как ношение бороды. В сельских местностях, особенно там, где ислам приняли только в последние несколько столетий и шариат не пользовался особой популярностью, усилилось движение на соответствие веры интернациональными мусульманскими стандартами. Это движение отчасти было связано с действиями против суфизма и ростом популярности шариата. Но оно также отражало рост чувства важности всеобщих, интернациональных аспектов ислама среди тех, кто раньше не придавал этому значения. Космополитизм ислама приобрел огромное значение. В конечном счете именно это стало положительным и мощным ответом ислама на вызовы современности.