История ислама. Т. 3, 4. С основания до новейших времен
Шрифт:
Считаю уместным во главе этих страниц, посвященных персидскому народу, дать очерк классической формы шиизма, подобно тому как истории арабских времен ислама я предпослал изложение суннитских догматов. По важному замечанию одного из знатоков страны [10] и как вытекает из указанного нами постепенного развития его, суть этого учения составляет собственно одно только прямое, точное и молчаливое отрицание. Главный догмат учения – отрицание законности первых трех халифов – Абу Бекра, Омара и Османа, а также отрицание исходящих от них и окружающих их суннитских преданий и замещение авторитета этих преданий преданиями (хадисами), приписываемыми Али его приверженцами. В той страстности, с которой еще и до сих пор шииты ненавидят Омара, завоевателя Персии [11] , слышен отзвук старой злобы великого народа против чужеземного владычества. И одновременно весь тот восторг, которым подобный народ может воспылать к своему национальному покровителю и герою, нашел себе выражение в том мечтательном поклонении Али и его сыновьям, Хасану и Хусейну, которым проникнут всякий перс. К магометанскому символу веры – «нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед его пророк» – шииты добавляют: «и Али наместник Бога» [12] . Отношение верующей католички к Мадонне, например, вряд ли теплее и сердечнее, чем отношение перса к своему Али. Правда, что прямо воплощением Божественного существа считают Али только члены особой секты, именуемой Али-Илахи – то есть боготворители Али [13] , – но, в сущности, для всех остальных не Аллах и его пророк, а Али – настоящий предмет религиозного поклонения [14] . Как видно, к явному отрицанию первых халифов здесь присоединяется и молчаливое устранение самого арабского пророка. Та же черта, отнимающая у лиц и предметов их истинное арабско-исламское значение, ясно заметна и в других частях религиозного учения шиитов. Правда, за Кораном признается значение Божьего слова, но его прямой смысл извращен аллегорическим толкованием, которое в сути своей сводится к подсовыванию разных преданий и сказаний об Али, о которых ни Аллах, ни его пророк, коему приписывают их, никогда не могли иметь и помышления. Наконец, еще до конца IV (X) столетия шииты не отступили
10
Полак, Персия, Лейпциг, 1865, I.
11
Странствуя по Персии в 1867 г., Вамбери передает рассказ, подтверждающий ненависть эту к Омару и вместе с тем характеризующий непреодолимое влечение персов ко всякому остроумию – глупому или умному, как случится. Вамбери встретил жителя из Шираза, который написал себе на подошвах имя Омара, чтобы весь день хоть фигурально топтать ногами смертельного врага своей веры…
12
«Али вели алла». Собственно говоря, «вели» означает ближайшее лицо кого-либо – его друга или доверенного.
13
См. статью «Секта людей истины в Персии» В. Жуковского в Записк. Восточн. отд. императорского русск. археологии, общ., т. II.
14
Что в настоящее время в высших, образованных классах, включая сюда и духовенство, под маской вечной визготни: «Али и Хусейн» скрывается полнейшее неверие, не изменяет ничуть первоначального положения дела.
15
Из этого видно, что по отношению их к Сунне шииты довольно-таки неверно приравнивались к протестантам по отношению к католикам. Шииты отрицают суннитскую традицию только для того, чтобы заменить ее еще гораздо более дикой легендой, ничуть не думают настаивать на точном грамматически историческом объяснении Писания, а устраняют, в интересах аллегорического объяснения понятий и слов Корана, даже тот фактический материал, который, хотя и сильно помраченный, все же имеется налицо в ортодоксальной передаче. Однако, как все превратно понятые вещи, и это неподходящее сравнение до последнего времени упрямо повторяется известной партией и находит последователей среди мало сведущих людей. Если же вообще желали бы провести подобную параллель шиитизма с христианскими вероисповеданиями, то, как уже заметил старик Шарден, современник и жертва Нантского эдикта, следовало бы делать совершенно обратное сопоставление.
Тем же самым стремлением по возможности дальше отстранить все арабское был вызван и шиитский догмат об «имамате». Правда, сунниты верят, что первые преемники Мухаммеда, Абу Бекр, Омар и Осман, были отмечены особенными Божьими дарами и милостью, но им и в мысль не приходит отказывать Али в тех же свойствах. Кроме того, одновременно с названными четырьмя лицами они признают выдающуюся степень святости еще за целым рядом других товарищей пророка. Исторические факты настолько уважаются ими, что они уже не оспаривают больше ни у Омейядов, ни у Аббасидов законности их бывшего владычества. С тех пор как Сунна заместила собой прямой авторитет халифа, как главы общины (имама), все это не имеет уже больше существенного религиозного значения. Совершенно иначе у шиитов. Они вместо первых халифов, Омейядов и Аббасидов, считают имамами Али и одиннадцать его потомков и признают этих имамов. То есть отрицание арабского владычества стало у них религиозным догматом, и догматом существенной важности. Само собой разумеется, что первым имамом считается Али, которому будто бы сам Мухаммед – снова явная ложь – передал право наследовать ему. За Али следуют его сыновья 2) Хасан и 3) Хусейн, и затем по прямой линия потомки Хусейна 4) Али II [16] , прозванный Зейн аль-Абидин («Украшение благочестивых»), 5) Мухаммед аль-Бакир («Искатель правды»), 6) Джафар ас-Садик («Правдивый»), 7) Муса аль-Казим («Владеющий собой»), 8) Али III ар-Рида (по персидскому произношению «Риза» – «любимец Аллаха»), 9) Мухаммед II аль-Джевад («Великодушный»), 10) Али IV аль-Аскери («Воин»), 11) Хасан II аль-Хамт («Горький плод» [17] ), 12) Мухаммед III аль-Махди, скрывшийся имам, появление которого ожидается для восстановления царства Божьего на земле в последние дни мира перед светопреставлением. Из всех этих потомков Али, кроме последнего и самого Али с его сыновьями, мы знакомы также уже и с восьмым имамом Ридой: он жил во времена Мамуна и благодаря влиянию своих персидских приверженцев играл видную роль в то время, когда Мамун желал устроить примирение между Аббасидами и Алидами. Он сделался зятем Мамуна, хотя за эту честь ему вскоре пришлось расплатиться жизнью.
16
Происхождение этих прозвищ, по-видимому, нужно отнести к стремлению, чтобы Али и его потомки ни в чем не отставали в глазах публики от первых халифов, которые приняли почетные титулы, например Абу Бекр ас-Сиддик. Тут играли, быть может, роль и прозвания Аббасидов как аль-Мансур и т. д.
17
«Хамт» в Коране (34, 15) означает плод, имеющий горький вкус, который дают есть неверующим. Нужно предполагать, что в означенном случае прозвание Хасана II аль-Хамт должно означать, что он врагам своим должен показаться особенно неудобоваримым.
Мечеть в Мешхеде [18] близ Туса, где похоронен имам Рида, наравне со святынями Неджефа и Кербела, где погибли Али и Хусейн, и часовней над гробницами седьмого имама, Мусы, и дочери его Фатимы [19] в мидийском местечке Кумме – свидетельствуют о высочайшем почитании, с которым шииты относятся ко всему, имевшему какое-либо касательство к их двенадцати имамам, – почитании, основанном только на том, что эти имамы считаются ими жертвами суннитской преступной несправедливости.
18
«Мешхед» означает буквально «место мученичества», отсюда и название Мешхед-Али, святыни в Неджефе (недалеко от старой Куфы), возведенной на предполагаемом месте, где находится могила Али, а также Мешхед – название всей окрестности. Шииты думают, что имам Рида был отравлен Мамуном.
19
Прозванная аль-Масума (охраняемая Богом от каждого нечистого прикосновения, то есть невинная, незапятнанная).
Об остальных догматах и религиозных заповедях, предписываемых исламом, можно сказать в общем, что шиизм менее всего извратил те из них, которые не интересовали персов. Относительно понятия о Боге персидские богословы держались различных взглядов по вопросу, следует ли или не следует вести речь о божественных свойствах, но это у них не считается существенным вопросом. Также и на предопределение они смотрят довольно широко, и свободной человеческой воле у них все еще оставлен достаточный простор. Значит, и в том и в другом вопросе они опять-таки стоят близко к мутазилитам. Учение о последних событиях даже в день воскресения мертвых уделяет Али наряду с Мухаммедом первое место; в качестве заступника он присуждает к мучениям ада в числе других неверующих и всех противников двенадцати имамов. Своеобразно, что из числа религиозных обязанностей придается несоразмерное значение очищению: оно считается среди всех религиозных обрядов самым существенным. Молитва разнится лишь в незначительных чертах от формул, употребляемых суннитами; более всего замечательна эта разница в призыве к молитве, особенно вследствие добавления слов: «собирайтесь для лучшего из дел», то есть таких слов, которые часто изображают собой настоящий шибболет [20] шиитского вероисповедания. Молитва по пятницам в мечетях вообще не обязательна и произносится благочестивыми людьми всегда в одиночку, так как, со времени исчезновения двенадцатого имама, нет того, который имел быть заступником и молельщиком всего прихода. Пост в месяце рамадане по виду исполняется еще строже шиитами, чем суннитами; на деле же с обычной персидской хитростью он нарушается втайне гораздо чаще, чем то дерзнули бы сделать сунниты. Паломничество к святым местам – излюбленная мечта персов, но путь в Мекку открылся для них лишь недавно, да и теперь персы направляются туда очень редко. Вследствие наследственной их вражды к туркам, последние закрывали шиитам в течение целых столетий проезд в Аравию. Только с царствования султана Абдул-Меджида (1839–1861) им разрешено вступать на турецкую территорию в облике паломников в Мекку. Но лишь немногие пользуются этим разрешением, большинство же довольствуется возможно частым посещением священных гробниц своих имамов, в особенности же гробниц Али и Хусейна в Неджефе и Кербеле и имам Рида в Мешхеде. Посещение этих местностей кажется им настолько желанным, что уже с древнейших времен [21] благочестивые персы, владевшие нужными для того средствами, завещали перевезти свой прах и похоронить его в подобных священных местностях. Такое предсмертное желание исполнялось всегда добросовестно. Еще и в настоящее время из величайшей дали, даже из Индии, тянутся длинные караваны, везущие на верблюдах гробы умерших в мечети с гробницами почивших имамов, чтобы здесь опустить мертвецов в последнее место их упокоения. Горе путешественнику, которому встретится подобный караван, везущий мертвецов: запах разлагающихся трупов просто невыносим, – и если несчастный не один, то он в довершение всего будет еще вынужден выражать удовольствие, потому что бренные остатки столь благочестивых людей должны, конечно, издавать приятное благоухание.
20
Слово, по произношению которого можно узнать принадлежность данного лица к известному племени или партии. См.: Книга Судей, 12: 6. (Примеч. ред.)
21
Первый известный мне подобный случай – похороны Бунда Адуд ад-Даулы, который в 372 (983) г. по сделанному им предсмертному распоряжению был похоронен в Неджефе: Ибн аль-Асир, IX, 13.
При самом сильном желании нельзя было изъять из Корана запрещение пить вино. Поэтому благочестивый перс предоставляет евреям приготовлять презренный напиток, но пьет его сам, хотя в большинстве случаев тайно. Особенно славятся в этом отношении жители Шираза, в окрестностях которого растет лучший виноград.
ТакТакими словами начинается книга песен величайшего поэта Шираза – Хафиза, в доказательство того, что и в XIV столетии дело обстояло там точно так же, как и в настоящее время. Но ввиду того, что и религии следует отвести надлежащее место, эти строки официально толкуются так: круговая чаша с вином, которой виночерпий Хафиза обносит всех присутствующих, означает вино божественного милосердня, опьяняющее человека божественною любовью. И когда перс, вдоволь насладившись жизнью и ее удовольствиями, которыми он по временам пользуется даже до безобразия, достигает 50-летнего возраста, он обыкновенно делает «таубэ», то есть приносит покаяние, имея в виду с этих пор серьезно подумать о жизни и достойно подготовиться к загробному существованию. Подобный нравственный переворот случается иногда и в других местах кроме Персии, но нигде как здесь он не представляет собой, так сказать, официального характера.
Наш обзор религиозных обычаев персов был бы неполон, если бы мы не бросили хоть мельком взгляда еще на своеобразный облик, данный ими своему праздничному календарю. Прежде, по крайней мере, он, сравнительно с суннитской краткостью, был весьма пространен. «У него столько праздников, как у перса», – говорили обыкновенно остальные магометане о лентяях. Эта страсть к праздникам основана опять-таки на внутренних свойствах народа, любящего всевозможный внешний шум и блеск. «Если вы желаете, чтобы мои соотечественники поняли вас, – говорил в начале нынешнего столетия персидский посланник англо-индийскому государственному деятелю, – то говорите для глаз их, а не для ушей».
Многие национальные черты шиизма лишь с течением времени и, в особенности, с возведения Сефевидами шиизма на степень господствующей религии персидского государства развились в полной своей яркости и силе. Заметная склонность развивать более и более эти национальный черты была уже налицо у всех персидских муслимов в конце II (VIII) столетия и ждала лишь случая выразиться с полной энергией; но пока этому препятствовали внешние обстоятельства, на которые мы теперь и обратим внимание.
Глава 2
Возникновение персидских государств
Когда в 205 (821) г. халиф Мамун передал управление восточными областями персу Тахиру, новый наместник застал здесь смешанное население. Исключение составляли лишь сельские жители, которые, в большей или меньшей степени, остались чистокровными иранцами. Обясняется это тем, что, находясь вдали от городов и больших проезжих дорог, сельчане не должны были принимать у себя арабских постоев, сборщиков податей и т. п. При всем этом им и вообще-то грозила меньшая вероятность подвергнуться другим случайным примесям чуждого элемента. Именно эта основная часть населения и сохранила с древних времен и до наших дней свою самобытность. Они не переставали открыто или тайно во время арабского владычества хранить во многих местностях старинную веру и поддерживать неугасимый священный огонь Зороастра. Эти же сельские жители передавали из уст в уста, от отца к сыну народные сказания об исчезнувшем величии Древнего Ирана и легенды о своих героях и царях [22] . За этим исключением всюду, особенно же в западных областях, национальный персидский элемент был сильно затронут арабами, большей частью смешанного происхождения. Численность этих арабов никак нельзя недооценивать; пусть вначале их было всего лишь несколько десятков тысяч, рассыпанных по стране в виде постоянных гарнизонов, юношеская сила арабской национальности и последствия многоженства должны были увеличить их число неимоверно быстро. Эти арабы составляли, вместе с персами, живущими в городах и принявшими ислам, высший класс населения. Только с той разницей, что новообращенным в мусульманство персам уделялись вначале одни лишь гражданские должности, например по торговле, ремеслам, учености и т. д., в то время как военное дело и надзор за религией побежденных победители оставили себе. Фактическое неравенство при формальной равноправности, господствовавшее между этими двумя элементами, стало с течением времени мало-помалу исчезать – особенно с той поры, как после воцарения Аббасидов персидское влияние стало проявляться более заметным образом в правительственных кругах. Так как в официальных кругах считалось более аристократическим разыгрывать из себя арабов, богатые или занимавшие высокое административное положение персы поручали какому-нибудь ученому генеалогу сочинить для себя арабскую родословную. Если они при этом и не меняли с той же легкостью свои мысли и чувства, а также и не забывали старинные традиции своей национальности, то по наружности не было уже почти никакого различия между настоящими арабами и переодетыми персами. Неудивительно поэтому, что при живом обмене ежедневных сношений сначала разговорный язык, а затем, во многих случаях, и понятия, и воззрения персов и арабов начали делаться однородными. Арабские слова перешли тысячами в персидский обиходный язык [23] , правда, не всегда так, чтобы значение их соответствовало вполне персидскому понятию. Смотря по природе и духовной склонности, тут араб воспринимал нечто персидское в воззрениях и нравах, а там перс – нечто арабское. Но матери большинства лиц арабского происхождения были персиянки: таким образом, национальность победителей мало-помалу подчинилась национальности побежденных, как это обыкновенно и бывает в подобных случаях. И поэтому неудивительно, что требовалось только появление благоприятных внешних обстоятельств, чтобы из-за арабского покрова, скрывавшего персидское лицо, внезапно выглянуло это последнее. Отступления от подобного положения дел – не говоря уже о каспийских областях, навряд ли когда-либо покоренных даже внешним образом, – случались и на востоке Персии, по ту сторону великой соляной пустыни, отделяющей Мидию от Хорасана и обеспечивающей восточным провинциям известное привилегированное положение. Здесь, за исключением больших городов, – да и тут в самой слабой степени, – арабский элемент был очень незначителен. Вместо него замечается ближе к востоку все более и более густая масса турок, а к юго-востоку – но менее густо – индогерманцы неперсидского происхождения.
22
Носителями национальных традиций и обычаев являются особенно дехкане, то есть низшее земельное дворянство, значение которого сильно упало во время арабского владычества. Во многих местностях представители этого дворянства дошли до того, что занимали должности простых сельских старост, тем не менее они свято хранили воспоминания о лучшем прошлом.
23
Мы не говорим о языке научном, термины которого были все сначала арабские, потому что долгое время книги, трактовавшие догматы Корана, а также и вообще другие научные предметы, писались исключительно по-арабски. И в позднейшие времена до Сефевидов персы, за исключением истории, охотнее писали о научных предметах по-арабски, чем на своем родном языке, подобно тому как западноевропейские ученые в Средние века предпочитали писать на латыни.
Вся широкая полоса, охватывающая земли между Оксусом и Яксартом, старинную Бактрию и теперешний Афганистан, была уже с древних времен предметом спора для индийских, иранских и разных северных племен. Последние имели, по-видимому, этнографическую связь с турецкими, татарскими и монгольскими народностями. Но о родственных их отношениях, опираясь на дошедшие до нас известия греко-римских и китайских историков, нельзя сказать ничего более точного. Они, подобно вышеназванным народностям, в разные периоды существования староперсидского, македонского и среднеперсидского государства вторгались из степей и гор, средоточие которых составляли алтайские вершины, в Иран и производили в нем опустошения. Во времена Арзакидов они проникли через Кабульскую долину до Индии, а с другой стороны – до границы Кирмана. Возможно, что в какой-нибудь связи с ними находятся владетели Кабула, наделавшие столько хлопот магометанским полководцам и которых мусульмане называют турками. Во всяком случае, справедливо именуются «турками» те отряды всадников, которые в 560 г. отняли Трансоксанию у бывшего до них господствующим на Оксусе тоже северного племени гефталитов и основали там могучее государство под управлением Хакана («великого царя»). Оно охватывало значительное пространство древнеиранской территории, так как царство Ахеменидов в лучшие времена простиралось до Хорезма (Хивы) вблизи Аральского моря, и можно предполагать, что по крайней мере оседлые жители Бактрии, Трансоксании и оазиса Хорезма были иранцы. Даже в настоящее время городские жители Трансоксании большей частью еще персидского происхождения, несмотря на то что за этот долгий период монголы и татары сильно похозяйничали в центральной провинции, а турки-узбеки уже целыми столетиями владели страной. Приходится предположить, что турецкий Хакан, подобно тому как позже поступали мусульмане, представлял отдельным округам до известной степени собственное самоуправление [24] . Тем не менее во времена мусульманских завоеваний многочисленные турецкие толпы были внедрены среди персидского коренного населения, потому что главным образом турки были переведены из тех местностей в Багдад, сначала целой массой, а позже в виде гвардейских отрядов [25] . На юг от этих северо-восточных турок и рядом с так называемыми кабульскими турками поселились и другие неперсидские племена; особенно у индийской границы потомки пактиеров, которые позже называли себя пушту, и дикие жители Гура, гористой страны на юго-восток от Герата. Из смеси этих двух племен (с добавкой позже переселившихся сюда монголов) возник воинственный народ афганцев. На юго-востоке было, кроме того, немало индусов, которые когда-то владычествовали в Кабуле, вследствие чего доставили одно время в Восточной Персии исповедуемой ими буддийской религии сильное, чувствуемое еще при исламе, влияние. Все эти чуждые элементы, там, где сталкивались с персидской нацией, задерживали ее развитие, как в политическом, так и в религиозном отношении. Туркам, с их несложной, часто даже несколько узкой мыслью с самого уже начала, лишь только они вообще стали думать о религии, казался более симпатичным положительный, запрещающий всякое излишнее мудрствование правоверный догмат, по сравнению с аллегорическими тонкостями шиитов. Они перешли к суннитам, – как затем поступили и афганцы, которые, правда, в конце II (VIII) столетия были еще язычниками или буддистами.
24
Если можно доверять словам Бируни, весьма почтенного и надежного ученого более поздних времен V (XI) в., родом из Хорезма, то старинная династия, владычествовавшая на его родине, была иранского происхождения и даже во времена мусульманских наместников она продолжала пользоваться здесь чем-то вроде местного самоуправления.
25
Выше я ошибочно назвал турком Афшина, родом из Ошрусены. Мне дружески разъяснили, что он, несомненно, происходил из старинного иранского рода. Также и самое слово «Ихшид», которое я совершенно верно обяснил титулом «турецких предводителей в Фергане», находит объяснение в персидском языке. Отсюда следует, что, быть может, подобно тому, как сообщает Бируни относительно Хорезма, так и в Фергане во главе смешанного населения находилась маленькая династия иранского происхождения. Впрочем, наименование Тугдж, потомкам которого был затем дарован титул Ихшид, имеет все-таки турецкий облик.
Таким образом, очевидно, что, сколько бы под арабским владычеством ни сохранилась персидская национальность, тем не менее и на западе и на востоке страны было трудно устранить хотя уже постепенно склоняющийся к упадку, но все еще владеющий довольно почтенной суммой сил халифат Аббасидов. К тому же все различие, весь антагонизм между суннитами и шиитами, между национальностями арабской и персидской, почти всюду скрывались под наружным миром; хотя тот, кто бросает взор на дальнейшее развитие истории Персии, довольно легко может разобраться в этом антагонизме и проследить его под кажущимся миром и согласием. Нас не удивит поэтому, если первые проблески стремлений персов к самостоятельности принимают сначала только облик личного честолюбия. И еще менее удивимся мы, если именно главнейшая опора всего тогдашнего положения дел – различие религиозных взглядов – остается вначале совершенно нетронутой.