История ислама. Т. 3, 4. С основания до новейших времен
Шрифт:
Нам известна попытка, на которую отважился Тахир, задумав добиться независимости от Мамуна и сделаться самостоятельным повелителем восточных областей. Несмотря на неудачу, которой кончилась попытка, сделанная Тахиром, вследствие его внезапной смерти, халиф не решился отнять у сыновей Тахира управление их родной страной. Фактическая самостоятельность, которой Тахириды пользовались по отношению к халифам, долго еще не приводила к положительному разрыву. Дух открытого мятежа, вдохновлявший Тахира и внушивший ему эту смелую попытку, не перешел к его сыновьям Тальхе и Абдулле. В то время как последний сражался за Мамуна в Месопотамии и Египте, брат его управлял (207–213 = 822–828) от имени халифа восточными областями, блюдя в них порядок и не принимая прямых приказаний из Багдада. Столицей Тальхи был Нишапур, откуда он правил Хорасаном и соседними странами. Одновременно с этим он считался верховным повелителем Трансоксании и Табаристана, пользовавшегося, правда, значительной долей свободы под правлением своих испехбедов. Отдельные округи Трансоксании находились в руках сыновей Асада, сына Самана. Утверждают, что и они тоже были по происхождению персы из старинного и благородного рода. По имени своего деда и они, и их потомки носят наименование Саманидов. Они принадлежали к свите Мамуна, который, переселяясь с востока в Багдад, пожелал утверждения их младшими наместниками, что и произошло в 204 (819–820) г. При Тахиридах они сохранили свои наместничества, в числе которых наиболее значительным следует считать наместничество Самарканда. Сначала это последнее попало в руки Нуху [26] ибн Асаду; затем, когда он умер, оно перешло к брату его Ахмеду I, а еще позже к сыну Ахмеда Насеру I. Таким образом, оно стало таким же наследственным, как и главное наместничество над восточными областями в доме Тахиридов. Обе эти династии оказались крайне благодетельными для управляемых ими провинций: наконец-то эти земли перестали быть жертвой алчности и грабежа со стороны арабских наместников. Но Саманидов, так же как и Тахиридов, всегда гораздо менее увлекала военная слава, чем внутреннее преуспеяние страны, развитие в ней ремесел и умственных и духовных интересов. Владения этих двух династий были достаточно обширны, чтобы успешно защищаться против внешних врагов, и все же не настолько значительны, чтобы из центра их властитель не мог во всякое время удобно окинуть взором положение
26
«Нух» – арабское произношение библейского имени Ной (евр. Hoax).
Будучи в качестве доблестного полководца и в качестве умного, одаренного поэтическим талантом человека достойным сыном своего отца, Абдулла ибн Тахир не имел все-таки отваги вести по примеру отца борьбу с халифом. В 213 (828/29) г. из Хорасана прибыло известие, что Тальха умер, а временно заместивший отца в его должности сын Тальхи, Али, убит возмутившимся народом, и вследствие того Мамун назначил наместником Абдуллу, который как раз в это время был занят сбором войска против Бабека. Абдулла быстро восстановил в Хорасане порядок и до самой своей смерти, последовавшей в 230 (844) г., добросовестно и точно исполнял все свои обязательства по отношению к Мамуну, а затем и к его преемнику, Мутасиму. Когда в 219 (834) г. в соседней с Хорасаном местности Талекан потомок Али, Мухаммед ибн Касим, отважился на мятеж и при этом попал в плен, Тахирид тотчас же отослал его в Багдад. Впоследствии, в эпоху происков Афшина, Абдулла встал на сторону халифа, что было весьма естественно, так как возмутившийся, подстрекаемый Афшином, испехбед Табаристана был подвластен наместнику Хорасана, и поэтому мятеж его касался настолько же самого Тахирида, насколько центрального правления. Само по себе это стремление действовать заодно с сюзереном было, конечно, вполне разумно до тех пор, пока власть халифа одновременно и внушала уважение, и обещала поддержку в нужный момент. Но когда после смерти Мутасима стали проявляться явные признаки начинающегося падения Аббасидов и усиливающейся распущенности турецких преторианцев, было бы умнее ограничиться охраной спокойствия в восточных областях, а халифат, с которым Тахириды, по крайней мере как властители Восточной Персии, не имели никаких общих интересов, предоставить собственной его судьбе. Но такое ограничение себя и своей деятельности шло вразрез с природой гордого и честолюбивого рода Тахиридов. Подобно предку своему, Тахиру, этому поставщику царей, который убил одного халифа, а другому доставил халифский престол, потомки его желали и впредь распоряжаться судьбами мировой империи и рассчитывали, что сумеют одновременно и удержать за собой восток, и ввести порядок в Ираке. Но для этого им недоставало уже ни силы, ни средств. Они приучились с тех пор жить расточительно и по-княжески. «Полный кошелек и посмертная слава не обретаются в одном и том же месте», – говорил обыкновенно Абдулла и поступал согласно с этими словами. Великолепное здание, которое он велел выстроить в Багдаде для временного пребывания своего и своих сыновей и которое, со всеми принадлежащими ему пристройками, походило на маленький городок, далеко перещеголяло все дворцы первых сановников халифата. Щедрость Абдуллы, особенно по отношению к поэтам и ученым, казалась даже в те времена совершенно необычайной. Но зато, по-видимому, его заботы о военных силах подвластных ему областей отступали на задний план. Правда, лично он выказал себя великим, талантливым полководцем, а позже, там, где оказалось нужно, он проявил подходящую энергию, – но тем не менее время выяснило, что все же он слишком полагался на силу и значение своего дома, при нем именно и достигнувшего вершины могущества. Умирая (230 = 844 г.), он владел, вследствие многих новых земельных пожалований, кроме собственно восточных областей, еще и Кирманом, Мидией, именовался также властителем Ирака, жестоко обираемого халифами и турками, и носил титул главнокомандующего войсками государства и губернатора Багдада. Во всех этих званиях наследовал ему сын его, Тахир II (230–248 = 844–862). Утверждение ближайшего наследника получалось из Багдада всегда без малейшего затруднения. При Тахире II политические ошибки этой династии стали впервые заметны по некоторым их последствиям. Невозможность одновременно управлять в Нишапуре и находиться в Багдаде для исполнения приказания халифов должна была наконец стать понятной обеим сторонам. Вот почему было шагом вперед, что халиф Мутеваккиль в 237 (851) г. передал должности наместника Ирака и губернатора Багдада, только номинально принадлежавшие Тальхе, его брату Мухаммеду ибн Абдулле и вместе с тем предложил ему переехать на постоянное жительство в столицу [27] . Подобное разрешение задачи, как бы ни казалось разумным, оставалось все-таки половинной мерой, которая не могла привести ни к какому существенному результату в наиболее важном вопросе.
27
По вышеупомянутому, более правильному положению следует исправить сообщенное мною об этих происшествиях. Особенно же я прошу вместо Мерва читать Нишапур. Тут, в столице Хорасана, Тахир и его потомки фактически имели свое местопребывание.
Тахиридам следовало бы освободиться совершенно от всякого участия в незавидном положении дел в Ираке, в этом они легко могли бы убедиться еще в том же 237 (851) г., если бы не были теми самоуверенными, гордыми людьми, какими они всегда были. Еще до того времени, когда Мухаммед переселился в Багдад, в Седжестане [28] стал сильно выдвигаться некий уроженец Боста по имени Салих ибн ан-Надр [29] . Во время волнений, вызванных хариджитами, ему удалось собрать значительные военные силы. Нужно думать, что силы эти состояли из воинственных обитателей соседних гор. Это было первое появление диких племен этих местностей, вмешательство которых должно было позже оказаться решающим в судьбах всего восточного ислама. Жители Седжестана приняли мусульманство, но во всем остальном они, по-видимому, остались такими же со времени принятия их в состав империи халифов, какими были и до того. По крайней мере, теперь, как и раньше, во время случайных мятежей они выказывали такую дикость и такое упорство, с которыми Тахириды еще менее могли справиться, потому что они упустили надлежащий момент для принятия нужных мер. Под маской добровольцев, сражающихся против хариджитов, Салих и его приверженцы скоро подчинили себе всю область. Тахир двинулся против них во главе войска, и ему удалось на время восстановить спокойствие. Но едва он возвратился в свою столицу, как снова разгорелась борьба между хариджитами и добровольцами. В числе добровольцев находился один из сыновей простолюдина Лейса. Нам известны трое его сыновей: Якуб, Амр и Али. О молодости Али у нас нет никаких сведений; Амр зарабатывал пропитание, отдавая внаймы ослов, а Якуб занимался одно время ремеслом саффара, то есть медника. Он был скупой на слова человек, и никто не видел, чтобы он когда-либо улыбнулся. Вечно погруженный в глубокое раздумье, он всегда опускал глаза вниз и отличался большой набожностью. Когда начались стычки добровольцев и хариджитов, Саффар бросил молоток и взялся за меч. Он скоро прославился, сделался первым лицом среди добровольцев, благодаря своей силе и храбрости. Всегда он сражался там, где битва была жарче, и с тех пор, как удар меча одного из хариджитов рассек ему половину лица, у него образовался рубец, идущий через нос вкось по всей щеке и придававший ему действительно лютое выражение. В 247 (861) г. его товарищи по оружию, недовольные своим тогдашним полководцем, поставили во главе своей по общему избранию Якуба ибн Лейса, или, как его обыкновенно звали, Саффара. Честолюбивый и дикий, но одаренный блестящими качествами полководца, Саффар сумел в скором времени ввести среди своих подчиненных порядок и дисциплину. Их влечение к войне и алчность к добыче стали все более и более разгораться благодаря постоянно увеличивавшейся удаче их оружия, вследствие чего отряды эти становятся вскоре бичом всех соседних стран.
28
Седжестан (позже произносилось Сейстан – лежащий на юго-восток от Хорасана) представлял собой древний Сакастан, получивший название от народности саков, одного из тех северных племен, о вторжении которых в Ирак упоминалось нами выше. Значит, население страны не было персидского происхождения, хотя она издавна и весьма прочно вошла в состав староперсидского государства. Седжестан родил силача (техемтена) Рустема – самого могучего героя персидских легенд.
29
Сведение о последующих событиях отчасти противоречат друг другу; возможно, что волнения в Седжестане начались еще до 237 (851) г. и продолжались более или менее долго. Седжестан отделен от собственно Хорасана близлежащей горной страной Кухистан. Таким образом, сношения между двумя областями были весьма затруднены и тем самым открыт путь всяким вожделениям к самостоятельности со стороны Седжестана. Но вместе с тем нас сильно удивляет то обстоятельство, что при появлении вновь хариджитов и добровольцев около 245 (859) г. мы ровно ничего не слышим о каких-либо решительных мерах или действиях, предпринятых Тахиром. Он предоставляет область самой себе, пока восстание не добралось наконец до Херата и Балха. После убийства Мутеваккиля (247 = 861 г.) бездействие Тахира, хотя и ошибочное и неразумное, все же может быть, по крайней мере, объяснено желанием сохранить в целости силы Хорасана, чтобы в нужный момент противопоставить их все разрастающейся путанице в западных областях. Но до указанного года бездействие Тахира кажется просто непонятным. О событиях, сообщаемых нами в тексте, ничего не говорит историк Якуби (изд. Houtsma, II), который жил сам во второй половине III (IX) столетия, специально занимался историей Седжестана и Хорасана и писал о династии Тахиридов. Мы были бы вправе предположить, что такой писатель, который во всем остальном выказал себя заслуживающим полного доверия и очень знающим, должен был бы верно описать и эти события. Но у него в указанном месте нет ничего, кроме сообщения, что Якуб Саффар во главе добровольцев и с дозволения Мухаммеда ибн Тахира (значит, после 248 = 862 г.) сражался против хариджитов в Седжестане.
А за этот период времени Тахириды продолжают оставаться в бездействии. С 248 (862) г. в Нишапуре после смерти Тахира жил сын его Мухаммед, в то время как одноименный с ним дядя его, Мухаммед ибн Абдулла, тщетно тратил свои силы среди арабов и турок в Багдаде. Из числа качеств, присущих его роду, Мухаммед ибн Тахир наследовал великодушие, благородство, щедрость, любовь к блеску и роскоши и склонность к наукам и искусствам. Но гордая беспечность предков выродилась у него в невоздержанно-беспутную лень и ничегонеделание. Он вовсе не унаследовал от первого Тахира его искусства править государством, а крайняя молодость еще более содействовала тому, что все его слабости выступали как можно ярче. Управление страны он предоставил своим дядьям и двоюродным братьям, так что в Табаристане ведал государственными делами Сулейман ибн Абдулла, брат же Сулеймана, Тальха, правил в самом Нишапуре, между тем как в столичном дворце Мухаммеда царедворцы и поэты кадили ему фимиам, а он сам поклонялся Бахусу. Этот беспечный, любящий роскошь сибарит был, конечно, далеко не равным противником того сурового полководца со страшным рубцом во всю щеку, который едва ли знал другое жилище, кроме полевой палатки, большей частью ел один лишь сухой хлеб, спал не снимая сапог и во всю свою жизнь находил удовольствие только в шуме и грохоте битвы, в довершение всего не имел равного себе соперника также
Перед самой смертью Саффара посланец халифа Мутамида явился от имени своего повелителя для мирных переговоров в главную квартиру ко все еще непобежденному и наводящему страх полководцу даже после поражения его при Дейр-аль-Акуле. Тот велел впустить к себе посланца, несмотря на то что был болен. Подле Саффара лежали меч, ломоть грубого с отрубями хлеба и две или три луковицы. Когда посол передал миролюбивое свое поручение, больной ответил ему: «Вот какие слова скажи от меня халифу: я болен, и если мне придется умереть, то тогда оба мы найдем покой, я от тебя, а ты от меня. Но если я выздоровею, между нами может быть разговор только с этим мечом в руках, пока я не получу полного удовлетворения или же пока ты не победишь и не столкнешь меня снова в ту темную безвестность, где я, как прежде, должен буду довольствоваться вот этим хлебом и луком». Был ли Мухаммед ибн Тахир вообще в состоянии есть грубый хлеб и лук – сомнительно, да и меч в его руках, если бы он выступил даже во главе всего своего войска, навряд ли напугал бы нового Рустема. В то время как Саффар в столице своей родины, Зерендже, устроился совершенно по-домашнему и в 248 (862) г. мог уже предпринять набег на Герат, злосчастное сплетение интересов Тахиридов с интересами приходящего в упадок халифата доставило ему вскоре такую удачную диверсию на Каспийском море, которая должна была быть решающей для дальнейших его успехов. Лица, находящиеся на службе у Мухаммеда ибн Абдуллы, продолжавшего жить и действовать в Багдаде, но имевшего в Табаристане разные имущественные дела, возбудили неудовольствие в населении своими незаконными поступками. Брат Мухаммеда, Сулейман, бывший в то время младшим наместником области, тоже со своей стороны втянулся во все эти дрязги и поддержал интересы Мухаммеда. Тогда негодование и без того всегда трудно обуздываемого горного племени обратилось против самих Тахиридов. Население призвало Алида Хасана ибн Зейда и изгнало Сулеймана и его приверженцев из страны (250 = 864 г.). Восстание распространилось быстро и на соседнюю область дейлемитов и дошло даже до Казвина, так что войска из Багдада, соединившись с войсками из Нишапура под предводительством Сулеймана, должны были совместно действовать, чтобы окружить возмутившихся. Борьба продолжалась с меняющимся успехом в течение года (251 = 865/66 г.), пока наконец хоть временно Хасан был оттеснен в неприступные горы Дейлема. Однако уже в 255 (869) г. мы вновь видим его сражающимся с одним из турецких полководцев из Ирака, а в 256 (870) г. он опять овладел Табаристаном. В то время как эти события отвлекали большую часть сил Тахиридов, Саффар в 253 (867) г. ворвался в область Герата, разбил наголову тамошнего вице-наместника и овладел как самим Гератом, так и соседним Бушенджем. В том же году умер в Багдаде Тахирид Мухаммед ибн Абдулла: мы в свое время видели, как его двух сыновей натравил друг на друга халиф Мутазза, и вследствие того влияние их дома потерпело крушение в Ираке. Сулейман пытался снова восстановить это потерянное влияние, отправившись с войском в Багдад в 255 (869) г. на призыв интригующего на все лады Мутаззы, как раз в то время, когда Алид Хасан снова угрожал Табаристану, а Саффар готовился продолжать еще в более широких размерах свои разбойничьи набеги. Изречение, что боги сначала отнимают разум у того, кого намерены погубить, никогда, кажется, не оправдывалось так блистательно, как именно тут, при гибели рода Тахиридов, которые в последние годы своего существования точно были поражены слепотой. Правда, этой гибели их содействовала отчасти и неимоверно лукавая политика Мутаззы. Так, например, когда Али ибн Хусейн, наместник Фарса, желая воспользоваться явным падением дома Тахиридов, задумал отнять у них Кирман, халиф, по бессилию своему не имевший возможности непосредственно вмешаться в это дело, не отказал Ибн Хусейну в дозволении заручиться Кирманом, но одновременно даровал и Саффару наместничество в той же стране. Халиф надеялся, что оба соперника будут держать друг друга на почтительном расстоянии. Но он жестоко ошибся в оценке военной ловкости и силы бывшего медника. Саффар сделал сначала вид, будто он отступает перед полководцем Али, Тауком ибн Мугалиссом. Но когда этот последний удачно занял Кирман и стал после победы легкомысленно и беззаботно пировать, его хитрый противник нежданно-негаданно как молния бросился на него, взял его в плен и, не вынимая почти меча из ножен, овладел всей областью (255 = 869 г.). Али понял, что ему приходится напрячь теперь все свои силы: Саффар шел на него спешным маршем, всюду громко объявляя о преданности своей халифу, который будто бы – он лгал, конечно, – даровал ему наместничество не только в Кирмане, но и в Фарсе, и также усиленно выражая негодование на теперешнего бессовестного наместника, который держит на службе курдов-язычников и позволяет им оскорблять и производить насилие над подданными-магометанами. Что курды Али обращались с народом так же мило, как и турецкая гвардия халифа, – весьма вероятно, но нельзя предположить, чтобы сыны горного Седжестана, проявлявшие себя чистыми волками в битвах, держали бы себя ягнятами в мирных сношениях с населением. Что грабеж шел со всех сторон – вещь доказанная. Однажды великий разбойничий повелитель Саффар сам весьма хладнокровно выразился так: «Мои солдаты – люди свободные, которых я держу и с которыми не могу расстаться прежде, чем будут исполнены все их желания». Но это, конечно, не мешало Саффару выдавать свое войско за бойцов и защитников веры; и они, и в особенности их предводитель, всегда были «набожными добровольцами». Как бы то ни было, Саффар блестяще провел свою кампанию. Когда Али с 15 тысячами солдат запер ему узкий проход, ведущий между высокими горами и рекой Кур в долину Шираза, Саффар велел своим всадникам снять доспехи и вместе с войском бросился прямо в реку. Переплыв через нее, враги неожиданно очутились у фланга войска Али и, разрушив весь его боевой строй, разбили наголову оторопелых солдат, раньше, чем те смогли проделать нужную перемену фронта. Сам Али попался в плен, и с него, так же как и с Таука, были взяты в виде выкупа неслыханные суммы денег, все же остальное страшно разграблено. Тогда желания «свободных людей» были удовлетворены, и Саффар послал халифу в подарок, в качестве верноподданного наместника Кирмана и Седжестана, каким он теперь числился, мускуса, несколько верховых коней, охотничьих соколов и роскошных одежд. Затем он удалился со своей добычей, отказавшись на время от обладания Фарсом, хотя с милым намерением вернуться весьма скоро. Выполнить это намерение он решил в 257 (871) г., а так как в это время халиф Мутамид, правивший с 256 (870) г. – или, вернее, дававший за себя править своему брату Муваффаку, – находился как раз в самой сильной борьбе с зинджами, то выбранный момент был действительно наиболее благоприятным для возобновления старой игры. Муваффак не имел ни малейшего желания видеть на собственной шее «наместника Седжестана» с его неразлучными спутниками солдатами и отделался от угрожавшего ему посещения дарованием Саффару другого наместничества, подальше. В ущерб Тахиридам, которые уже не могли быть опорой для центрального правительства, Саффару предоставили Балх, Тохаристан и всю местность дальше до океана и до индийской границы. Эти области были населены разными интересными народностями, так, например, кабульскими турками и их соседями, горными племенами гур и пушту.
Пусть, думал Муваффак, неудобный вассал съест о них себе зубы. Но могучий полководец удачно справился и с этой трудной задачей. Отняв Балх у Тахиридов и довольно умеренно опустошив его, он ворвался через проходы Гиндукуша в долину Кабула. В течение почти целого столетия ни одному наместнику не дерзала прийти в голову мысль коснуться самостоятельности турецких владык Кабула, и жители страны могли спокойно совершать свое индийское идолопоклонство. Теперь этому был положен конец. Чего не достигли первые великие мусульманские завоеватели, то было совершено Якубом-медником. Он увел в плен кабульского владыку со всеми его сокровищами и всеми его идолами, – и только с этих пор Кабул стал действительно магометанской областью. Мы не ошибемся, если предположим, что все воинственные жители соседних местностей по личной охоте усиливали собой войска столь славного завоевателя, халифу же достались идолы побежденных, которые Саффар, вместе с другими подарками, как всегда, очень любезно послал в Багдад. Быть может, что они послужили назиданием Мухаммеду ибн Тахиру, но правитель государства Муваффак, наверное, взглянул на них с несколько смешанным чувством.
Пока эмир Седжестана был занят организацией обширных областей, которые он присоединил к своим владениям и которые, по достоверным сведениям, захватывали даже некоторые части Пенджаба, дела Мухаммеда ибн Тахира очень быстро портились. Алид Хасан, бывший теперь неоспоримым властителем Табаристана, ворвался в 258 (872) г. в Джурджань, чтобы овладеть этой местностью. А так как Нишапур отстоит от границы этого восточного прибрежья Каспийского моря всего лишь на какие-нибудь 40 миль, Мухаммед ибн Тахир наконец-то собрался теперь с духом для защиты своей родной страны; но, как оказалось, слишком поздно.
Победы храбрых его врагов, противодействовать которым он до тех пор почти что и не думал, наполнили души преданных его династии подданных негодованием и страхом, а дурно расположенных к ней – склонностью к возмущению. В то время как войско его спасалось бегством перед отрядами Хасана (258 = 872 г.), в разных местностях Хорасана, особенно в горном Кухистане, разгорелись мятежи. Эти новые затруднения, совместно с разными другими, должны были наконец привести к катастрофе. За это время в Седжестане, в отсутствие Саффара, некий Абдулла ас-Седжези (Седжестанец) поднялся против Саффара. Хотя устрашавший всех и победоносный полководец мог безусловно и смело довериться своему войску, но во врагах не могло быть недостатка у такого беспощадного забияки, как Саффар. Когда он вернулся на родину, мятежный Абдулла со своими приверженцами должен был быстро спасаться бегством и бросился в соседний Кухистан, где в заключение нишапурский властитель и Абдулла пришли к обоюдному соглашению, по которому беглец принял на себя охранение порядка на юге, на границе Седжестана. И повелителю, одаренному большей долей терпимости, чем Саффар, не могло бы понравиться такое непосредственное соседство мятежника. А так как Мухаммед ибн Тахир, высокомерный и гордый как всегда, наотрез отказался выдать Абдуллу, Саффар без дальнейших переговоров нагрянул с войском прямо в Хорасан. Когда гонец прибыл с этим известием во дворец Тахирида, Мухаммед только что удалился в свои покои для послеобеденного отдыха и, как всегда, заботясь исключительно о своих удобствах, строго запретил будить себя. «Ну, – объявил тогда гонец, принесший злополучную весть, – теперь уже скоро прибудет сюда тот, кто не побоится разбудить его».
Благодарность и верность – такого рода качества, которые, по-видимому, и в настоящее время еще реже встречаются в Персии, чем где-либо в других странах. Но и тогда самые знатные сановники государства поспешно отвернулись от слабого своего повелителя, войско его потеряло еще раньше свою энергию и бодрость благодаря предшествовавшим событиям, и таким образом всякое сопротивление оказывалось бесполезным. Беззаботный Мухаммед сумел придумать для своей защиты одну только достаточно безобидную выходку: он послал навстречу Саффару гонца с вопросом, может ли он предъявить назначение его халифом наместником Хорасана.
«Вот мое назначение», – ответил Саффар, ударив рукой по мечу. А так как противник его не имел возможности спорить против столь веского довода, то решил подчиниться необходимости. Если судить по обычным приемам Саффара, победитель отнесся к побежденному на этот раз еще довольно-таки милостиво: он удовольствовался тем, что держал Тахирида у себя в лагере в не особенно тяжелом плену. Правда, избалованный князь должен был сопровождать отныне полководца во всех его странствованиях, причем ему, вероятно, не раз суждено было лишаться послеобеденного сна, пока наконец в 262 (876) г. ему после поражения Саффара не посчастливилось вновь приобрести свою свободу. Но он воспользовался ею только для того, чтобы опять отдаться прежней роскошной и праздной жизни в великолепном своем дворце в Багдаде.