История изнутри. Мемуары британского агента.
Шрифт:
(бавлял исполняющий обязанности) регулярно ездит в С.Петербург совещаться, а может быть, и давать совет Его Высокопревосходительству (в России послы велича лись Их Высокопревосходительством) британскому послу.
В течение лета 1915 года я укрепил свою дружбу с Михаилом Челноковым, московским городским головой, бывшим товарищем председателя Государственной ду мы. Челноков — великолепный образец московского куп ца — седобородый, патриархальный, широкоплечий, не смотря на свою хромоту выглядел мужественнее боль шинства своих соотечественников. Хотя он был на двад цать лет старше меня, мы стали близкими друзьями, и через него я не только познакомился со всеми московски ми политическими деятелями — с князем Львовым, Васи лием Маклаковым, Мануйловым, Кокошкиным и многи ми другими, но также получил экземпляры многочислен ных секретных резолюций, вынесенных такими организа циями, как Московская городская дума, Земский союз, главой которого являлся князь Львов и Союз городов, душой которого являлся сам Челноков. Иногда я даже
имел возможность получать в Москве из этого же источ ника экземпляры секретных
В течение двух с половиной месяцев отсутствия Бейли, я основательно окопался в Москве. Я получил благодар ность министра иностранных дел. Я был persona grata для военных кругов в Москве. Посол прислал за мной. В конце июля должен был вернуться Бейли. Я чувствовал, что он будет доволен, и я буду удовлетворен, зная, что хорошо сделал свою работу. Казалось, все шло хорошо.
Однако наступил новый кризис. События на русском фронте шли из рук вон плохо. Отступления из Галиции и от Карпат отразились не сильно на Москве, если не считать увеличения числа раненых; иначе обстоял вопрос с наступлением на Варшаву. Неделями в Москву лился поток польских беженцев. 19 июня пришла телеграмма от Грова, извещающая меня, что Варшава эвакуируется и что оставшиеся там члены британской колонии выезжа ют немедленно в Москву. Три дня спустя он приехал; в тот же день я получил телеграмму от Бейли, сообщаю щую, что он назначен генеральным консулом в Нью Йорк и возвращается в Москву уложить свои вещи. Я ничего не имел против Грова. Если тут и было честолю бие, то я его не сознавал. Но я должен признаться, что этот двойной удар привел меня в замешательство. Если Бейли едет в НьюЙорк, совершенно очевидно, что Гров займет его место в Москве. Говоря откровенно, мне вовсе не хотелось вернуться после Бейли к режиму Грова.
30 июля приехал Бейли, имея в своем кармане пакет с сюрпризом. Все мои опасения кончились. Гров должен был быть переведен в Гельсингфорс. Я же оставлен во главе московского генерального консульства, ьеили со общил мне, что вслед за его назначением в ньюиорк министерство назначило нового генерального консула в
Москве. Однако сэр Джордж Бьюкенен запротестовал, заявив, что я проделал неоценимую работу и было бы ошибкой тормозить мою деятельность, подчинив началь нику, который не мог так хорошо знать ситуацию, как я. Бейли сказал мне с неподдельной радостью, что Мини стерство иностранных дел очень довольно мною. Я по пытался сделать равнодушное лицо. Хотя я ровно ничего не предпринимал для удовлетворения своих собственных притязаний, тем не менее у меня были угрызения совести по поводу Грова, которому предстояло горькое разоча рование. Но в глубине души я ликовал. Еще не достигнув двадцати восьми, я уже собственными заслугами постав лен во главе одного из наиболее важных генеральных консульств во время войны. Некоторое количество са момнения хорошо в молодом человеке. Если не считать честолюбцев и разбойников, оно скоро улетучивается.
Около недели я неотступно был с Бейли, помогая ему разобраться в делах, организуя его прощальные обеды и принимая от него генеральное консульство. Английский клуб устроил ему блестящие проводы; мы в свою очередь организовали официальный прием в генеральном кон сульстве, на котором каждый обменивался с Бейли по дарками. Я получил массивный портсигар, который хра ню поныне.
Речь Александра явилась довольно тяжелым испыта нием для присутствующих, открыв последние шлюзы глубокого душевного волнения даже у Бейли (мои секре тарши обе плакали, и только старый клерк Фриц, латыш, был невозмутим). В лирических тонах он указывал на Бейли и меня как на два блестящих примера для русских, каким должен быть чиновник и заявил о своем твердом намерении покинуть Москву, если я уеду. Напыщенность речи Александра была как раз хорошим тормозом для моих словоточивых желез. Все же я был полон печали в связи с отъездом Бейли. Он был для меня скорее отцом, чем начальником. Он был сама доброта во время болезни моей жены. То что он был мне предан и искренне хотел моего продвижения, хотя он снисходительно относился к моей беспечности, не помешало мне, однако, черпать прекрасные советы из запаса его мудрости. Я терял не только друга, но союзника, в подлинном смысле слова, единственного союзника в городе с двумя миллионами жителей. Увы! Больше я его никогда не видал.
Его совет, состоящий главным образом из одного
поучения соблюдать одиннадцатую заповедь, пока я со стою на службе, упал на бесплодную почву
Падение Варшавы было трагическим завершением не удачной летней кампании 1915 года. Это был удар кото рого нельзя было скрыть даже от масс и который совер шенно естественно усилил пессимизм и разговоры о ми ре. Люди типа Челнокова и Львова были довольно креп ки; их корни уходили в землю. Но зато политиканы были возбуждены, их нервность распространилась, как влаж ный туман, и охватила половину населения. Ужасные слухи о том, что русские сражаются в окопах, вооружен ные одними палками, просочились с фронта в тыл. Ни пожилой человек, ни молодой новобранец не испытывали ни малейшего расположения идти на убой; в промышлен ных центрах, как ИвановоВознесенск, вспыхнули анти правительственные забастовки, сопровождавшиеся в не скольких случаях стрельбой.
Как обычно власти изобрели
Следующий день был днем всеобщего разочарования по поводу ложного известия. Я вместе с моим ФранДУ3" ским коллегой отправился к полицмейстеру с требова нием привлечения к ответственности издателя и редакто ров, опубликовавших это известие. Он принял нас с обычной чиновной елейностью. Он уже предаосхитил наше негодование и закрыл газету до конца войны, мы выразили ему свою благодарность. Я был весьма удив
лен. обнаружив после этого заявления, что газета продол жает вьстоднть. изменив свое название: «Вечерние ново сти» на «Вечернюю газету». Во всех других отношениях она была идентичной со своей предшествеииицей. Заго ловки и шрифт были те же. Вчерашний, провинившийся редактор, подписал сегодняшнюю передовицу. Я выру гался и махнул рукой на полицию. Позже мне удалось узнать, что утка о победе была выпушена по уговору с полицией, чтобы дать выход общему возбуждению. Я никогда не претендовал на знание психологии царской полиции. Однако я решительно отказываюсь поверить в ее \мение работать и честность. Страшная «охранах» из повести Сетона Мерримееа, была мифом, пугавшим ско рее страшным своим именем, чем своей осведомлен ностью. Это было учреждение, которым управляли тупи цы и пройдохи, причем на 10 тупиц приходился один пройдоха. С наступлением осени приближавшаяся траге дия России все больше угнетала меня. Предстояли собы тия похуже падения Варшавы. Но та же слабость харак тера, делающая русских неспособными к длительному усилию, притупляла их пессимизм. Ни один из москвичей не умел долго предаваться отчаянию. И действительно, когда удар следовал за ударом, местный патриотизм воспрянул опять, и, если в Петербурге мало кто верил в русскую победу, Москва провозгласила лозунг, что война { не может быть выиграна, пока не будет устранено из I столицы влияние темных элементов. Этот момент кладет начало первой из многих резолюций, требующих образо вания Кабинета национальной обороны, или обществен ного доверия. Вначале эти требования были сравнитель но умеренными. Москва была готова принять законных царских министров, а именно таких людей, как Криво шеий. Сазонов, Самарин, Щербатов и другие, которые ве были связаны с политическими партиями в Думе. На этой стадии царь мог бы довольно легко, не выходя за пределы обычного круга, из которого он выбирал своих советников, сформировать новый кабинет, удовлетворяв ший общественное мнение. Если б он своевременно дал шестидюймовую реформу, царь мог бы спасти те ярды, которые разочарованная страна спустя некоторое время взяла силой. Те, однако, кто стоял ближе к нему, видели вещи в ином свете. Они говорили ему, что любая уступка была бы истолкована как слабость и что аппетит ва реформы только разыграйся бы. Это было самым ве
не
отразимым аргументом, и поэтому тем, кто боил» старался для дела русской победы, царь ответшГо^ ском Думы, отставкой Великого князя Николая Hm^Z вича. отставкой Самарина, Щербатова Дж^ижоисжого трек министров, которые в этот момент были нанботее популярны в Москве.
Роспуск Думы вызвал обычные забастовки и проте сты. Но принятие на себя Верховного командования са мим царем было первым верстовым столбом по дороге на Голгофу. Это была наиболее роковая из многих оши бок несчастного Николая II. потому что в качестве глав нокомандующего он нес в глазах народа личную ответст венность за длинный ряд поражений, которые теперь стали совершенно неизбежными благодаря технической отсталости России.
Отставка Самарина и Джунковского явилась косвен ным следствием одного эпизода, молчаливым свидете лем которого я был сам. В один летний вечер я имсси с несколькими англичанами был в «Яре», самом роскош ном ночном ресторане Москвы. Пока мы в главном зале смотрели программу, в одном из соседних кабинетов поднялся сильный шум. Дикие женские крики, ругань мужчин, звон разбитых стаканов, хлопание дверьми сли лись в адский хор. Лакеи бросились наверх. Метрдотель послал за полицией, которая всегда дежурила в больших ресторанах. Полиция суетилась, лакея чесали затылки в совещались. Причиной беспорядка оказался пьяный скан даливший Распутин; ни полиция, ни администрация не осме_тнвались вывести его. Городовой позвонил участко вому надзирателю, тот полицмейстеру. Полишлеистер позвонил Джунковскому, который был товарищем мини стра внутренних дел и начальником всей полиции Джун ковский, бывший генерал и человек с характером, отдал распоряжение арестовать Распутина, который, в сущно сти, не был даже священником, а самым обыкновенным гражданином После того как он в продолжение лму* часов мешал всем веселиться, его увели ближайший полицейский участок; по дороге он вьлгрнкнвал руга тельства и угрозы. На следующее утро его выпустили по распоряжению свыше. В тот же день он выехал в |*стер бург. И в течение двадцати четырех часов Джунковский получил отставку. Отставка Самарина, последовавшая позже, произвела очень тяжелое впечатление Диорялнт^ человек с прекрасной репутацией, он был ооер