История Крестовых походов
Шрифт:
Сарацины принялись вершить расправу. Пленников оказалось столько, что, по свидетельству исследователей, цена девочки на дамасском рынке вскоре упала до одной драхмы, а «многие женщины и дети навсегда исчезли в гаремах мамлюкских эмиров»… Таково было возмездие за убийство египетского гарнизона Акры, некогда совершенного английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Сразу же после того, как стало известно о падении Акры, сдался Тир – без боя. Капитулировали Сидон и Бейрут. Атлит, или Замок Пилигримов, был оставлен гарнизоном в начале августа и перешел в руки мусульман, будучи так ни разу и не взятым ими. Сдалась и Тортоза.
Так закончилась история крестоносцев на Святой земле; история могущества и поражений, гордости и слез, подвигов и позора.
Иерусалимское королевство перестало существовать. Рыцарям пришлось покинуть эти места – навсегда. Султан-победитель повелел уничтожить все крепости на побережье, чтобы христиане никогда более не смогли им завладеть.
«Весть об этом плачевном конце владычества франков в Азии повергла
Тем и кончились Крестовые походы за море; один арабский историк, описав это разрушение христианских городов, делает следующее замечательное предсказание: „И положение такое, волею Божиею, пребудет до дня последнего Суда“. Прошло уже с тех пор пять столетий, и мусульманское предсказание продолжает осуществляться. Можно сказать, что со времени окончательного уничтожения владычества христиан в Сирии последовало разделение мира на две половины: Восток, как бы осужденный на коснение в варварстве, и Запад, одиноко подвигающийся на пути к просвещению. Средиземное море со своими берегами и островами, бывшее матерью просвещения Древнего мира, осталось на стороне неверных…»
Так пишет Жозе Мишо.
А его коллега по перу, немецкий священник Людольф Садхеймский рассказал, как около 1340 года, совершая паломничество в Святую землю, он встретил на берегу Мертвого моря двух стариков. Он заговорил с ними. Оказалось, что это – бывшие тамплиеры, рыцари из Бургундии и Тулузы, захваченные в плен при падении Аккры. С той поры жили они в горах, оторванные от мира… Женились, обзавелись детьми. Они и слыхом не слыхивали о том, что орден Храма был распущен, а великий магистр сожжен на костре, как еретик… Вскоре оба тамплиера были репатриированы вместе с семьями на родину. Оба были с почетом приняты его святейшеством и провели остаток жизни при его дворе. Вряд ли данный факт можно всерьез считать папским покаянием перед всеми тамплиерами – но в нем, несомненно, есть дань уважения героям, пытавшимся ценою собственных жизней отстоять последний оплот крестоносцев на Святой земле…
«Проказа юга»
Альбигойские войны
1209–1229
«Это было в разгаре лета. Стояла изнурительная жара. Смрад, который исходил от больных и раненых, смешанный с вонью многочисленного скота, согнанного со всех сторон, который забивали, отравлял воздух. Бесчисленные мухи мучили умирающих… Слышались вопли женщин и детей, которыми были забиты все дома. Никогда в своей жизни осажденные не испытывали подобные страдания. Когда стало не хватать воды, – колодцы почти иссякли, – уныние и отчаяние охватили даже рыцарей…»
Каркассон, каким мы его знаем теперь, – даже многократно восстановленный и отреставрированный, – без сомнения, один из самых живописных городов юга Франции. Сколько хватает глаз, виднеются сказочные черепичные крыши, а белоснежные стены домов увиты диким виноградом. Улицы узки и причудливы, а само пространство города словно сжато и кажется тесноватым. Впрочем, сжато здесь не только пространство, но и время – в крошечных домишках словно до сих пор обитают многочисленные шумливые семейства средневековых горожан. Мощные крепостные стены с тридцатью сторожевыми башнями по-прежнему ждут подхода врага… И он появился – 1 августа 1209 года. Бесчисленная армия крестоносцев осадила город. К тому времени Каркассон напоминал настоящий муравейник – более 20 тысяч человек на 9 тысяч квадратных метров. Сюда в ужасе перед надвигающейся с севера опасностью сбежались, казалось, все жители Лангедока…
…От известного испанского побережья Коста Брава до этой французской провинции – полчаса езды. Взяв за 30 евро машину напрокат можно целый день кататься по горным дорогам, любуясь дивными пейзажами Пиренеев. Развалины крепостей и сейчас видны на вершинах. Стоит пересечь несуществующую границу, и ты попадаешь в абсолютно иной мир. Здесь и море другого цвета – светлее и зеленее, и в деревнях пахнет свежайшим козьим сыром, и даже птицы, кажется, поют по-другому. Впрочем, скорее всего, это не более чем иллюзия – ведь когда-то этот благодатный край тяготел скорее к испанской короне, нежели к французской. Здесь даже говорили на особом языке, который был ближе к каталонскому наречию, чем к классической речи франков. В южной части страны царил Раймунд VI Тулузский, граф Сен-Жиль, по силе и богатству не уступавший никому из королей Европы. В богатых городах процветали ремесло и торговля, а царившая в них веротерпимость весьма отличалась от религиозного фанатизма, охватившего континент. Нередко святые отцы предпочитали делам духовным дела мирские – их огромные поместья приносили немалые доходы. В иных храмах десятилетиями не служились мессы. Так стоит ли удивляться тому, что именно здесь зародилась «вонючая проказа Юга» – страшная ересь, которая не только угрожала католицизму во всем Лангедоке, но и охватившая эпидемией многие крупные города Германии, Фландрии и Шампани.
«Katharos» значит «чистый»
Еретиков называли альбигойцами –
Крещение они наделяли совершенно особым смыслом. Стоит ли окунать в купель неразумных младенцев, если это никого еще не предохранило от грядущих грехов? Нет, приобщиться к учению можно лишь став «не мальчиком, но мужем», способным на осознанный выбор. Этот обряд еще называли «утешением» – наверное, поэтому он заменял и крещение, и причастие. Прошедший его навсегда приобщался к этой суровой и аскетичной касте, представители которой звали себя «совершенными». В чем-то они и впрямь были совершенны, ибо жили в простоте и смирении: не лги, не давай пустых клятв, ничего не имей – единственной собственностью каждого было Евангелие от Иоанна, которое он хранил в крепком кожаном футляре. Само богослужение тоже ограничивалось лишь чтением Евангелия. Из молитв разрешено было произносить только «Отче наш». Иисус для них был не Богом – просто пророком, которого за проповедь Любви по наущению Сатаны распяли на кресте.
А стало быть, Крест Господень – не предмет поклонения, а орудие убийства, наподобие виселицы или плахи. Кто станет обожествлять место, на котором был казнен его брат или друг?
И вот по всему французскому Средиземноморью заполыхали храмы – альбигойцам они были не нужны. Представители «чистой» ереси молились под открытым небом или в простых домах, а порой и в сараях. Они не покупали индульгенций, а папу объявили наместником Сатаны. Правда, критика в адрес католического духовенства звучала в XII веке во многих областях Европы, но лишь в далеком Лангедоке она воплотилась в ересь, превратив катаров в персон «нон-грата», а позже – в героев-мучеников, чей образ был обильно сдобрен пряностями мистицизма.
Кстати, их история во многом осталась загадкой и для ученых. Как удалось крошечной секте собрать под свои знамена такую огромную армию? За идеи, пожалуй, чересчур радикальные даже для Средневековья, ее «солдаты» готовы были принять добровольную мученическую смерть. Отказавшись верить в то, что несовершенный земной мир – творение Бога, альбигойские философы-сектанты заставляли и собеседника проникнуться их убежденностью. Их язык был одновременно ярок и прост, а скромный и подвижнический образ жизни в глазах современников заслуживал всяческого уважения. Проповеди, являя собой причудливую смесь евангельских сюжетов и народных легенд, рассказывали о том, что, в конечном итоге, волнует каждого, – о борьбе добра и зла, о том, что хорошо и что дурно, и, что немаловажно, сулили Царствие Небесное всякому, кто проникнется их идеями. Открывая школы, катары учили в них детей бедняков – и, разумеется, всякий юный житель Лангедока, жадно внимающий своему наставнику, вырастая, становился верным последователем его учения. Среди «совершенных» были астрономы, математики, врачи, инженеры. Легко употребляя имена Аристотеля и Платона, свободно обращаясь в разговоре к философии Древнего Египта и Персии, прекрасно зная историю Палестины, они без труда прививали «проказу» и весьма образованным людям. Разумеется, кому-то импонировал романтически аскетизм «совершенных», а кого-то больше прельщала идея положить конец пресловутой церковной десятине, изрядно пополняющей папскую казну. Но, так или иначе, в те годы катарские храмы возводились по всему побережью – в Альби, Тулузе, Нарбонне, Каркассоне, Перпиньяне, Фуа… Многие дамы из самых высших слоев общества стремились во что бы то ни стало причаститься у человека, чье скромное черное одеяние было перепоясано обычной веревкой. Это дало новому учению неплохую материальную базу – впрочем, у самых заядлых скептиков вряд ли достанет духу упрекнуть в корысти тех, кто, проводя ночь на земле, завтракал хлебом и водой. Да что там – сам «король Лангедока» граф Раймунд от всей души поддержал новое учение. Так катарский «дуализм» стал почти официальной религией юга Франции, медленно, но верно распространяясь оттуда в города и села Шампани, Фландрии, Германии.