История Кубанского казачьего войска
Шрифт:
Таким образом, персидскому бунту на месте в Черномории предшествовали попытки казаков отыскать желательный строй казачьего уряда и отношений с кошевым Растрепой во главе. Начался же он самым обыкновенным образом и на законных, так сказать, основаниях. Недовольные казаки заявили претензию на свое начальство и подали прошение по этому предмету в «Черноморское войсковое общество», как означено в прошении. Видно, что сами казаки или, по крайней мере, те, кто руководил ими, желали стоять на почве неоспоримых фактов, облеченных в юридическую форму. В прошении «от атаманов и казаков» двух пеших полков, бывших в персидском походе, подробно изложены претензии рядового казачества к чиновной старшине.
Неудовольствия первых на вторых начались со времени отправления отряда в поход. До Усть-Лабы багаж целой тысячи пехоты доставлен был на войсковых волах. Отсюда же и до Астрахани наняты были вольные чумаки и за провоз ими казачьего багажа удержано
Из лагеря близ Болдинского монастыря у Астрахани казачья старшина посылала казаков на частные работы к графу Валериану Зубову, Ахматову и другим без платы за труд.
На персидском берегу вблизи Баку казаков заставили складывать в бунты казенный провиант, «с отдышкой по два часа в день». За выполнение этой работы им назначено было по 5 коп. с четверти. Но команда в 300 человек ничего не получила.
Остальные 200 человек поставлены были сначала на Китный Бугор для нагрузки и выгрузки провианта с купеческих судов до октября месяца.
Затем, по приезде в Персию, казаки выполняли такие же работы на Саре и в Сальянах. За все это должна была заплатить им казна. Но только сто человек получили часть вознаграждения по 4 р. 50 к. на казака и сто человек по 1 р. 50 коп.
Отряд казаков за рубку леса для дров, фашин и возведение батарей получил только 40 р., а 10 р. были удержаны.
Запас казачьего провианта в 64 четверти, хранившийся в Баку, продан казачьей старшиной по 1 р. за четверть на 660 рублей, которых казаки также не получили.
За возведение батарей казакам выдано было две бочки горячего вина, но казаки выпили только по три порции, а остальное вино осталось у командующего.
При отправлении казаков из Баку в Россию на судах до Кизляра на больных казаков было отпущено горячее вино, но вино получали только казаки, бывшие на одном судне с полковником (Чернышевым), а на остальных суднах вина «вовсе не видали».
380 казаков, следовавших сухим путем, получили только по 4 порции горячего вина; провиант же получали от казны весом, а казакам раздавали «несправедливой мерою», отчего казаки терпели «дороговизну и голод» и истратили собственных денег по 1 р. 20 коп. на человека.
Когда весь казачий отряд остановился на обратном пути в Екатеринограде, то в лагере завели ссору двое старшин, из которых один уличал другого в утайке порционной дачи, причем обвиняемый «стал бить по щекам» обвинителя, а полковник (вероятно, Чернышев) приказал последнего арестовать. В лагере же при Павловской крепости полковник и все собранные старшины начали упрашивать обвинителя потушить дело, «а тот, который бил по щекам, просил прощения, падая до ног с тем, чтобы не заносили жалобы». Потерпевший простил обидчика.
Во флоте казаки не получали порции и провизию натурой и деньгами наравне с матросами.
Все это казаки просили «общество» принять к рассмотрению и «повелеть наградить их законным удовольствием». В заключение своего прошения казаки прибавили, что такую же просьбу они подали и командующему войсками на Кавказе графу Гудовичу.
Прошению этому предшествовали следующие обстоятельства.
Полковник Кордовский сообщил уехавшему в Тамань Котляревскому в письме, что в 8 часов утра, 22 июля 1797 года, в г. Екатеринодар прибыли пешие полки под начальством Чернышева из похода в Персию. Кордовский с старшинами и атаманами встретил возвратившихся у крепостной башни, а протопоп с духовенством близ церкви; отслужена была литургия и благодарственный молебен. Когда после окончания богослужения полковник Чернышев вышел к казакам и, поблагодаривши войско за службу, сдал знамена, то Кордовский, заметивши, что казаки чего-то ожидают, приказал им: «расходиться по куреням». При этих словах казаки обоих полков окружили Кордовского и Чернышева со старшинами, закричали свирепым образом: «Не идем мы в курени, пока не удовольствуете нас за все обиды, претерпенные нами в персидском походе». На уговаривания Кордовского и старшин оставить обиды и искать удовлетворения после, казаки отвечали усиливавшимися криками и требовали скорейшего решения их претензий. На предложение Кордовского идти в курени они ответили, что не пойдут в «пустые и заросшие бурьянами» курени, а остались у церкви, расставивши ратища и мушкеты в линию и учредивши караулы. Так простояли они здесь весь день и ночь. А 23 июля в 10 часов дня в Войсковое Правительство пришли около 15 человек казаков и подали прошение, содержание которого изложено выше.
Кордовский вместе со старшинами отправились в лагерь к казакам и начали уговаривать их, чтобы они не бунтовали и не делали тем всему войску порока и бесславия. Тогда, по словам Кордовского, они все единогласно сказали: «Мы не бунтуемся и в курени не пойдем, а будем дожидаться приезда войскового писаря, пусть тот нам доставить удовольствие». Кордовский поэтому просил Котляревского
Таким образом, на первых порах дело стояло так, что, казалось бы, достаточно было сколько-нибудь справедливого отношения старшины к казакам, чтобы оно закончилось самым миролюбивым образом. Казаки не намерены были бунтовать, а искали законного удовлетворения их справедливых претензий. Однако сами по себе требования казаков были поставлены в такие условия, которые не допускали мирного исхода. Жаловался один класс на другой, и представителям этого другого класса рядовые казаки предъявили претензии на старшин к старшине же. В сущности, это был прямой ответ на ту часть «Порядка общей пользы», которой положено было столь резкое отграничение казаков от старшины. И вот самые обыкновенные в казачьей жизни осложнения превращены были старшиной в бунт. Бунт этот умышленно раздула и культивировала казачья старшина.
Те материалы, на основании которых приходится судить о персидском бунте, несколько односторонни и неполны. Подавляющее большинство документов писалось старшинами, которые в одних случаях искажали или утрировали факты, в других скрашивали или смягчали их. Тем не менее и в таких материалах, при сопоставлении их, легко найти настоящую подкладку события.
В рапорте Войсковому Правительству от 30 июля 1797 года полковник Чернышев дает в десяти пунктах объяснения на предъявленные казаками в прошении претензии, оправдывая всячески себя и старшину. Одни из этих объяснений сводятся к тому, что старшина был ни при чем в предъявленных ей претензиях. Так, удержано было за провоз казачьей клади от Усть-Лабы до Астрахани по 50 коп. с человека по распоряжению командующего на Кавказе графа Гудовича. Другие претензии опровергаются совершенно бездоказательными указаниями старшины. А третьи, по выражению полковника Чернышева, «совестью» того или другого ответственного старшины. Но за этим канцелярским опровержением жалобы казаков невольно обнаруживается ее справедливость.
Гудович действительно сообщил Войсковому Правительству о том, что пешие казаки должны сами доставить до Астрахани свои вещи, так как он не располагал для того казенными средствами. Но раз до Усть-Лабы казачьи вещи были доставлены на войсковой счет, то почему было бы не сделать того же и дальше? Казаки имели много поводов к тому, чтобы не верить старшинам и сомневаться в их добросовестности.
Когда Войсковое Правительство потребовало, в дополнение к поданному казаками прошению, более реальных доказательств их жалобы, то казаки в своем рапорте от 2 августа, по их выражению, «с покорностью представили» эти доказательства. Так, на Камышеватском полуострове казак Яцко Мовчан слышал в квартире Головатого разговоры о 30 000 рублях, принадлежащих казакам и подлежащих к раздаче им. Прапорщик Семен Авксентьев продал 40 ведер порционной горилки и деньги в свою пользу получил. Прапорщик Мусей Рева говорил, что на казаков приходилось по 75 рублей порционных, чего они, однако, не получили. Старшина Павленко, которого бил по щекам старшина Кравец, уличил последнего в явном мошенничестве, и пока Павленка не посадили под арест, он говорил казакам об утайке 16 000 рублей денег, следовавших казакам за их казенные работы. Старшина Собакарь утверждал, что за проданный казачий провиант получено было в Баку от персиан 1700 рублей, а за проданную на Житном Бугре порционную водку старшина Иван Холявка взял 700 рублей. Тот же Собакарь говорил об утайке 16 000 рублей, принадлежавших казакам за их работы. На реке Егорлык, когда был арестован старшина Герасим Татарин, казаки слышали, что за проданный казачий провиант старшины поделили между собой выручку, причем на каждого сотенного старшину пришлось по три червонца. В лагерях вблизи крепости Кавказской, когда были арестованы прапорщик Авксентьев и др. старшины, старшина Петро Криворучка укорял других старшин словами: «пейте казацкую кровь» и грозил обнаружить плутни, если он останется обиженным.
На этот раз ни полковник Чернышев, ни кто-либо другой из старшин, бывших в персидском походе, не дали своих разъяснений, или, быть может, в делах Кубанского архива не оказалось таких бумаг. Но 5 августа Котляревский сделал Войсковому Правительству предложение «взять под арест возмутителей», грозя в противном случае донести обо всем начальству. Побудительной причиной к тому было то обстоятельство, что возвратившиеся из персидского похода казаки, водрузив в землю свои пики, стояли три дня на одном месте. Котляревского тревожили слухи о том, что часть волновавшихся разошлась по войсковой земле, чтобы собрать всех казаков в Екатеринодар, и что оставшиеся в Екатеринодаре казаки «провиант едят в крайнюю куренным обществам обиду», толпой ходят по улицам, возводят на избранную старшину «некоторые пороки» и намереваются избрать атаманами таких, «которые их секте присягали». Котляревский неоднократно приказывал куренным атаманам «усмирить возмутителей», но атаманы не слушались его.