История любовницы короля
Шрифт:
Например, моя матушка вышла замуж за отца, когда ей было двадцать пять, а ему — тридцать. Старшая сестра (ей в этом году исполняется двадцать шесть), возможно, скоро создаст брак с парнем, который начал за ней ухаживать в Лапешской эколь.
Вторая старшая сестра (которая изображала Ану в Лапешской Академии) тоже успела найти себе единомышленника, и, сдаётся мне, её брак будет более удачным, ведь в Академии, даже лумерской, учатся отпрыски более состоятельных лумеров, чем в эколь.
И третья сестра, моя погодка, успела покорить чьё-то сердце. Имея то же увлечение, что и я —
Но о детях мы особо никогда с сёстрами не говорили. В первую очередь нам хотелось вырваться из ставшего тесноватым домика и увидеть мир, простирающийся дальше лапешского рынка.
И вдруг — условие Владычицы! Я очень скоро поняла, что мне не просто нравится эта идея. Одержимость Тибо родить от любимого человека — в этом что-то было. Моя эмпатоморфия, если не исчезла окончательно, то, как минимум, не вмешивалась в мои новые ощущения от знакомств с другими. Теперь я испытывала целую гамму эмоций, подобно всем нормальным людям, и они были моими, личными, а не чужими. Поэтому я была твёрдо уверена, что Генрих и Райан мне не просто нравятся и не просто хорошие партнёры в постели, — после них мне будет сложно строить отношения с другими мужчинами, ибо вытравить прошлое из сердца сразу не получится. И более того — чем я дольше думала о детях, тем прочнее укоренялась моя уверенность, что я посвящу свою жизнь им и вовсе не выйду замуж.
Прошло больше трёх месяцев с того дня, когда я побывала у Лабасского Ирминсуля. На прошлой неделе я достигла полного совершеннолетия, отпраздновала скоромно, по сравнению с прошлым годом, без приглашения гостей: ни к чему им было видеть, как я периодически подпрыгиваю и кусаю губы. Генрих и Райан поздравили по очереди, остальные — Эдрихамы и Тибо — прислали поздравительные письма и подарки. Тибо отличилась: хорошо выделанная белоснежная шкурка молодого арсвена от их семейства удивила даже Райана. Животное было жаль, но вернуть его к жизни не смог бы сам Роланд Третий. Я убрала подарок, решив когда-нибудь приспособить его для детского плаща.
Весной, как я уже говорила, Генрих снял новые апартаменты для меня и теперь я жила в новой квартире с видом на зацветающие сады Владычицы. В воздухе уже разливался тонкий аромат, а от лёгкого дуновения ветра небо становилось розовым, и даже в квартирке можно было найти залетевшие через открытое окно лепестки королевских вишен. Эта картина настраивала на романтический лад, и мы подолгу стояли с Райаном или Генрихом в сгустившихся сумерках на балкончике и наблюдали за парочками, гуляющими в розовой пене внизу, которую создавал свет фонарей на аллеях в Садах.
В тот вечер я ждала Генриха, приготовила ароматный отвар, и потом мы, скрытые темнотой на балкончике, пили его с печеньем и засахаренными фруктами. На соседних нижних и верхних балкончиках тоже сидели пары, но Генрих создал пузырь тишины вокруг нас, чтобы никто не смог подслушать наш разговор.
После этого я унесла посуду, вернулась, и меня притянули на колени. Тягучие медовые
— Уверена? — он отодвинул от моего лица распущенные локоны, неслышно сглотнул, я заметила это по движению кадыка. Что это было? Волнение или страх? Или всё вместе?
— Только дай мне слово, что у меня не заберут малыша. Он не должен стать заложником наших ошибок, — это давно варилось в моей голове, и, озвучив главный страх, я затаилась в ожидании ответа.
Генрих улыбнулся:
— Клянусь! Я тебе гарантирую это. Мы подготовили защиту, надеюсь, всё просчитали верно.
— С Райаном?
Генрих кивнул. Прозвучало имя герцога, и это немного сбило романтический флёр. Как-то всё неправильно выходило. Не по-настоящему. Вернее, не так, как это бывает у всех нормальных людей, которые сначала знакомятся, влюбляются друг в друга, потом только возможна драма, за ней — примирение и, наконец, рождение дитя. Нас же судьба столкнула лбами и сказала: вот, теперь вы должны наделать ошибок, а потом их исправить, если хотите выжить. Моя голова лежала на плече Генриха, и, наверное, я так громко вздохнула, что он сам очнулся от своих мыслей.
— О чём задумалась? — спросил он. Я поделилась разочарованием от вынужденной, а не свободной романтики наших отношений, и Генрих согласился. — Ты права, это всё очень странно выглядит… Но не нам судить в преддверии сложного времени — Воля Владычицы укажет нам правильный путь.
— Когда это будет? — я отстранилась.
Разговоры ослабили действие поцелуев. Мы были возбуждены пять минут назад до готовности сорвать друг с друга одежду, а теперь спокойно сидим в обнимку, как будто наш огонь желания потух. О себе я этого сказать не могла, а Генрих… Я сдвинула руку, чтобы дотронуться до пять минут назад напряжённого бугорка под одеждой, и Генрих очнулся. Улыбнулся, вздохнул глубоко, прогоняя задумчивость, и гораздо веселее усмехнулся:
— Тратим время на разговоры? Так что ты там говорила про готовность? — и пальцем игриво провёл по вырезу на платье, слегка оттягивая его.
— Я люблю тебя и хочу от тебя дитя, — решительное настроение вернулось ко мне, на словах «я люблю тебя» что-то дрогнуло в лице Генриха, но он за долю мгновения спрятал эту эмоцию. Впрочем, я и не ждала похожего ответа. В отношении мужчины, являвшегося королём Люмерии, я и не претендовала на страстную взаимность.
Мои бёдра потянули вверх:
— Вставай, не здесь. Мы должны кое-куда переместиться.
«На кровать?» — подумала я, мысленно улыбаясь. Но Генрих, едва мы покинули балкон и вернулись в гостиную, придержал меня. Построил портал, и потянул за собой:
— Не бойся. Нас никто не увидит.
Вышагнув из марева, я увидела огромные царственные покои, широкую кровать с балдахином и занавесями, привязанными золотыми шнурками к столбам, подпирающим кровать.
— Это родовой замок Роландов, — меня снова потянули куда-то, не к кровати, по пути зажигая светильники и камин.
— Мы рядом с Озером Тишины? — я споткнулась о край ковра.