История «Майн Кампф». Факты, комментарии, версии
Шрифт:
Незадолго до того как Гитлер стал рейхсканцлером, генерал Курт фон Шлейхер старался путем отхода от традиционной политики германского кабинета, подчеркивающей первоочередность внешней политики, предложить на дальнюю перспективу обусловленное ситуацией решение — уточненное им уже в конце войны — которое, хотя и предусматривало также развертывание силы вовне, но сначала предлагало восстановить «порядок» внутри рейха, а потом активировать германскую экономику. На пути через прочный внутриполитический базис он снова самоуверенно хотел в огромном масштабе расширить германские интересы также вовне, а целью внешней политики считал восстановление рейха в виде великой державы56. Одному из его предшественников, влиятельному поборнику пангерманизма, Густаву Штреземану, рейхсканцлеру от Германской народной партии, вошедшему в историю не только как «политик взаимопонимания», но и как представитель экономических устремлений Германии как великой державы, после предварительного решения проблемы репараций и подъема германской экономики удался существенный шаг в «большую политику». То, что
Но не рейхсканцлер Гитлер, который свою агрессивную военную программу до осени 1933 года подчеркнуто завораживающе маскировал и поэтому подвергался критике не только со стороны своих министров Константина фон Нейрата (имперский министр иностранных дел) и Вернера фон Бломберга (военный министр), открыто выступавших за вооружение, начал проводить «побег» от условий Версальского договора, мешавших военному развертыванию, это началось еще под руководством Шлейхера — в умах политически активных военных, дипломатов и крупных чиновников. Они ловко использовали сложившиеся под влиянием мирового экономического кризиса 1929 года58 трудности для внешнеполитической и военной дееспособности мировых держав, не признававших рейх в качестве партнера, и требовали проведения политики, за которую они официально не были ответственны.
Подобно подавляющей части германского народа, также и Гитлер требовал отказа от выплат репараций, а также формального равноправия рейха в военном отношении — в таком широком смысле, в каком их, вследствие политической ситуации, вынужденно не осмелился защищать центристский кабинет Генриха Брюнинга (1930–1931), несмотря на точку зрения рейхсканцлера59, что, однако, не помешало командованию рейхсвера, после роспуска Контрольной комиссии союзников (в 1927 году), во все возрастающем масштабе превращать уже начатое тайно вооружение — в открытое и реальное увеличение моши рейхсвера.
С фон Папеном и его «кабинетом баронов»60, который прогнал социал-демократическое правительство Пруссии61 и присоединил Пруссию к антидемократическому курсу остального рейха, центр тяжести германской политики явно переместился в сторону открытого и эффективного перевооружения, которое казалось еще рискованным Брюнингу, свергнутому с помощью генерала фон Шлейхера и объединившихся с ним национал-социалистов.
Когда 30 января 1933 года Гитлер, в представлениях о внешней политике которого доминировали традиционные методы и насилие, стал рейхсканцлером, то официально он в этом отношении вел себя более сдержанно62, чем его предшественники Штреземан, Брюнинг, Шлейхер и Папен63. Поэтому те, кто знал его мировоззрение, его боязнь принятия решений и формулировки определений, не без оснований стали полагать, что национал-социалистский рейхсканцлер не сумеет выполнить того, что ожидали от него сторонники. «Перед нами стоят следующие политические проблемы, — сказал Гитлер 17 мая 1933 года в своей речи в рейхстаге и повторил программные заявления некоторых прежних канцлеров64: — Много столетий европейские государства и их границы создавались из представлений лишь внутригосударственного мышления. Победоносный прорыв национального мышления и принципа национальности в прошедшие столетия стал зародышем многочисленных конфликтов, возникавших вследствие игнорирования этих новых идей и идеалов государствами, возникшими на других предпосылках. После окончания больших войн не было более важной задачи для действительно мирной конференции, чем четкая констатация факта новой структуры и нового порядка европейских государств, которые этот принцип признали законным в максимальной степени… это — новое территориальное деление Европы с учетом действительных границ проживания народов исторически было бы таким решением, которое с прицелом на будущее, возможно, сделало бы не напрасными кровавые жертвы войны — как для победителя, так и для побежденного… Никакая новая европейская война не может установить что-либо лучшее на место неудовлетворительного положения.
Наоборот, применение какого-либо насилия в Европе ни политически, ни экономически не может создать более благоприятную ситуацию, чем та, которая существует сегодня. Даже впечатляющий успех нового европейского насильственного решения привел бы, в конечном счете, к повышению неустойчивости европейского равновесия и, поэтому, стал бы зародышем последующих новых противоречий. Результатом были бы новая война, новая нестабильность и новые экономические бедствия. Начало подобного, не имеющего конца, безумия привело бы к краху нынешнего общественного и государственного порядка. Европа, погруженная в коммунистический хаос, стала бы началом кризиса необозримых размеров и не подлежащей оценке длительности… Германия разоружилась. Она выполнила все обязательства, записанные в мирном договоре, причем, с избытком, выходящим далеко
Германия заявляет… что она готова в любой момент, в случае создания всеобщего международного контроля вооружений, при такой же доброй воле других государств, поддерживать соответствующие органы этого контроля и однозначно доказать тем самым всему миру свой полностью немилитаристский характер… Эти требования не означают вооружения, а лишь призыв к разоружению других государств… Единственная нация, которая действительно должна бояться вторжения, это — германская, ибо ей не только запретили иметь наступательное оружие, но и урезали право на оборонительное оружие и не разрешают создавать пограничные укрепления… Германия думает не о нападении, а только о своей безопасности»63.
Гитлер тормозил и медлил, отступал назад, в пропагандистских целях представлял себя канцлером мира, отходя, для видимости, от наиболее отягчающих пунктов своего мировоззрения, центральными идеями которого неизменно оставались борьба, захватническая война, уничтожение «неполноценных» и расово-идеологический антисемитизм. Но это продолжалось только до сентября 1933 года. С этого момента появились плоды из семян, посеянных «Майн Кампф». «Коричневые батальоны» и их фюреры стали превращать в реальность уроки вождя, предоставившего им — по большей части, с одобрением — свободу действий. Вильгельм Фрик, Герман Геринг, Эрнст Рём и Генрих Гиммлер, в числе многих других, знали, как воспользоваться уроком и вынудить Гитлера в этой ситуации к принятию решений66. «Обстоятельства вынуждали меня десятилетиями говорить, почти исключительно, о мире, — заявил он 10 ноября 1938 года, выступая перед главными редакторами немецких средств информации и другими представителями печати, и, следуя по накатанной колее, с убежденностью продолжал: — Лишь при продолжительном подчеркивании воли немцев к миру для меня было возможным шаг за шагом отвоевывать для германского народа свободу и дать ему снаряжение, необходимое для выполнения следующего шага. Само собой разумеется, такая… пропаганда мира имеет также свою рискованную сторону, потому что она легко может создать то представление в головах людей, что нынешний режим… идентифицирует себя с решимостью и волей — при любых обстоятельствах сохранять мир… Необходимость была причиной того, что я годами говорил только о мире»67.
Глава 7
«УЖ ВАМ БУДЕТ НЕ ДО СМЕХУ»
Сейчас я собираюсь действовать по воле всемогущего творца: тем, что я защищаюсь от евреев, я борюсь за дело Господа Бога.
Когда эта книга станет всенародным достоянием, еврейскую опасность… можно считать сломанной.
Как рукописные заметки Гитлера из времени написания книги «Майн Кампф», так и сама книга свидетельствуют о том, что Гитлер уже рано был убежден, что невозможно получить требуемое им «необходимое» жизненное пространство без одновременного уничтожения евреев не только в рейхе, но и на завоеванных территориях. В проводимой им как фюрером и канцлером политике вместе с решающими приказами о начале войны 1939 (Польша) и 1941 (Советский Союз) годов обязательно давались приказы об уничтожении людей. В книге «Майн Кампф» Гитлер сожалел, что к началу и во время Первой мировой войны «двенадцать или пятнадцать тысяч этих иудейских губителей народа… не были обработаны отравляющим газом»', а 30 января 1939 года, за семь месяцев до начала польского похода, он угрожал: «Если международному финансовому еврейству внутри и за пределами Европы снова удастся ввергнуть народы в мировую войну, то ее результатом станет не… победа еврейства, а уничтожение еврейской расы в Европе»2. С началом польского похода одним «росчерком пера» он развязал акцию уничтожения, названную «эвтаназией», направленную в первую очередь против евреев. По этому приказу на Востоке, за ширмой, образованной победоносно наступающей германской армией, было запланировано уничтожить 30 миллионов евреев и славян, разгрузить территорию от населения и создать жизненное пространство для немцев.
Рукопись Гитлера, положившая начало этому, основанному на мировоззрении, мероприятию, датируется 16 сентября 1919 года, когда он еще был солдатом3. Хотя этот документ показывает, что в сентябре 1919 года мировоззрение Гитлера в части антисемитизма сформировалось еще не окончательно; из него (документа) видно, что в его мировоззрении тогда еще не было жестокости и извращения, характерных для книги «Майн Кампф» и, в значительной степени, влиявших на более поздние решения Гитлера. И даже еще во время его «избрания» вождем НСДАП с диктаторскими полномочиями в июле 1921 года он в основном придерживался как традиционной концепции4, так и формулировок германских и австрийских пангерманистов, чей набор понятий, антисемитские аргументы и программы ему были хорошо знакомы еще со школьных времен в Линце5.
«Если опасность, создаваемая еврейством для нашего народа сейчас, — пишет Гитлер, — находит свое выражение в неопровержимой антипатии большей части нашего народа, то причину этой антипатии следует, в основном, искать не в ясном понимании сознательного или бессознательного постоянного разлагающего влияния на нашу нацию евреев как общности, а в личном опыте, впечатлении, оставляемом евреем как отдельным человеком, и это впечатление, как правило, неблагоприятно. Поэтому антисемитизм ощущается лишь на уровне чувства и не принимается всерьез. И это неправильно. Антисемитизм как политическое движение не должен и не может определяться моментом чувства, а — лишь пониманием фактов. А факты таковы: