История «Майн Кампф». Факты, комментарии, версии

Мазер Вернер

В то время, как оратор из толпы, перед которой он выступает, постоянно корректирует свою речь, поскольку он на лицах своих слушателей видит, насколько глубоко последние его понимают, насколько близко к желаемой цели приводят оказываемое им впечатление и его слова, то писатель совершенно не знает своего читателя. И поэтому он не может с самого начала нацеливаться на конкретное, находящееся у, него перед глазами, множество людей, ограничиваясь лишь общими рассуждениями. Тем самым он теряет, до определенной степени, психологическую тонкость и, следовательно, гибкость. Поэтому блестящий оратор, как правило, способен писать лучше, чем блестящий писатель — говорить, если только последний долго не упражняется в этом искусстве. К тому же, масса людей сама по себе ленива, инертно остается в колее старых привычек, очень неохотно берет в руки книгу, если та не соответствует тому, во что люди верят и на что надеются. Поэтому книгу с определенной тенденцией, по большей части, читают только те, кто уже примкнул к этому направлению. В

лучшем случае, листовка или плакат, из-за своей краткости, имеют шансы на короткое время привлечь внимание думающего иначе. Большая перспектива — у картины, во всех ее формах, вплоть до кинофильма. Здесь от человека, понятно, не требуется особого труда; достаточно просто смотреть и, самое большее, еще прочитать совсем короткий текст; поэтому многие, скорее, готовы воспринимать показ изображений, чем читать длинный текст. Картина дает людям в короткое время, я могу даже сказать, одним ударом, объяснение, которое они могут получить из прочитанного лишь после долгого чтения. Но самое главное, — книга никогда не знает, в какие руки она попадет, но при этом она должна сохранять определенное изложение. В общем случае, воздействие будет тем сильнее, чем больше это изложение соответствует духовному уровню и сущности именно тех, кто будет ее читать. Книга, предназначенная для широкой массы, поэтому, по стилю и глубине изложения, должна с самого начала пытаться влиять иначе, чем труд, предназначенный для более высоких интеллектуальных слоев.

Лишь это — способность к приспосабливанию — приближает написанное слово к произнесенному устно. По-моему, оратор может излагать ту же тему, что и книга, но он должен, если он — великий и гениальный народный трибун, одни и те же тему и материал не повторять дважды в одинаковой форме. Он должен уметь переносить от широкой массы к себе то ощущение, которое делает его речь свободной и доходящей до сердца именно этих, сегодняшних, слушателей. А если он немного ошибается, он тут же корректирует себя. Как уже сказано выше, он читает выражение лиц своих слушателей и знает, во-первых, понимают ли они то, что он говорит, во-вторых, следят ли они в целом за доносимым до них, и, в-третьих, насколько он убедил их в правильности сказанного. Если он видит, что его не понимают, то его речь должна становиться настолько примитивно-четкой, что самый последний сможет его понять; если он чувствует, что слушатели не успевают следить за его рассуждениями, он начинает так осторожно и медленно развивать свои мысли, что самый слабый из всех больше не отстает; и если он догадывается, что аудитория не убеждена в справедливости изложенного, он вновь и вновь повторяет все новые примеры; их возражения, оставшиеся, как он чувствует, без ответа, он сам выдвигает и так долго опровергает и разбивает, пока, наконец, самая последняя группа оппозиции уже своим поведением и выражением лиц не сигнализирует ему о капитуляции перед его доводами…

Ошибочные понятия и плохое знание можно исправить обучением, но сопротивление чувства — никогда. Только обращение к самой этой таинственной силе может здесь подействовать; и это едва ли сможет сделать писатель, а, почти исключительно, — лишь оратор.

Самый убедительный пример этого — тот факт, что буржуазная пресса, зачастую очень ловкая и красиво оформленная, непрерывно и миллионными тиражами затопляющая наш народ, не смогла помешать осознанию народом того, что именно этот буржуазный мир является его злейшим врагом. Весь газетный вал и все книги, год за годом производимые интеллектуалами, соскальзывают с миллионов людей нижних слоев как вода с пропитанной маслом кожи. Это может говорить об одном из двух: либо неверности содержимого всей печатной продукции нашего буржуазного мира, либо — о невозможности только через печатное слово добраться до сердца широкой массы. Впрочем, особенно тогда, когда эта писанина сама так плохо психологически отлажена, как это имеет место у нас.

Этому не противоречит заявление (как пыталась утверждать одна общегерманская берлинская национальная газета), что сам марксизм именно с помощью своего письменного слова, особенно, воздействием его основополагающих трудов Карла Маркса, опровергает это утверждение. Редко можно встретить попытку более поверхностного обоснования ошибочного мировоззрения. То, что дало марксизму достойную. изумления власть над широкими массами, это, никоим образом, не формальный, написанный на бумаге труд еврейского духовного мира, а это — огромная пропагандистская волна, захватившая широкую массу в течение ряда лет. Из ста тысяч германских рабочих в среднем меньше ста знают эту книгу, которую уже давно изучает в тысячу раз большее число интеллектуалов и особенно — евреев, являющихся действительными сторонниками этого движения среди широких нижних слоев. К тому же, этот труд написан совсем не для широких масс, а исключительно — для интеллектуального руководства этой еврейской машины для покорения мира; подогревают же массы совсем другим топливом: прессой. И этим марксистская пресса отличается от нашей, буржуазной. Марксистская пресса пишется агитаторами, а буржуазная хотела бы вести агитацию с помощью писателей…¹⁴

Причина популярности марксизма среди миллионов рабочих зaключaлocь нe в cлoгe omцов мapкcucmcкoй цеpквu, а в ocновном, — неустанная и действительно могучая

пропагандистская работа десятков тысяч неутомимых агитаторов, начиная от великих апостолов провокации и кончая мелкими профсоюзными функционерами, доверенными сотрудниками и дискуссионными ораторами; это — сотни тысяч собраний, на которых в дымном зале, стоя на столе, такие ораторы вколачивают массе, а сами, таким способом, получают уникальное знание этого человеческого материала, дающее им возможность выбирать самое верное оружие нападения на крепость общественного мнения. И это, далее, — гигантские массовые демонстрации, эти процессии сотен тысяч человек, разжигающие в маленьком и жалком человеке гордое убеждение, что мелкий змий может быть частью великого дракона, однажды воспламеняющего своим сжигающим дыханием этот ненавистный буржуазный мир, и что пролетарская диктатура будет праздновать свою последнюю и окончательную победу.

После такой пропаганды люди уже подготовлены для чтения социал-демократической прессы, но, опять же, эта пресса не написана, а несет устное слово. Потому что, если в буржуазном лагере профессора и ученые книжники, теоретики и писатели всех сортов время от времени также пытаются выступать с речами, то в марксизме ораторы иногда пытаются и писать. И именно еврей, который играет в этом процессе существенную роль, будет, в целом, из-за своей изолгавшейся диалектической изворотливости и пластичности, в качестве писателя, более агитирующим оратором, чем пишущим изобразителем.

В этом причина, почему буржуазный газетный мир (независимо от того, что сам он, по большей части, заражен еврейством и поэтому не заинтересован действительно обучать широкую массу) не имеет ни малейшего влияния на ориентацию широких слоев нашего народа…

Хотя национал-социалистическая пропаганда исходила не из традиционного социалистического представления, что человек по своей природе — хороший и стремится к всестороннему гармоничному духовному и физическому развитию, а — из учения, изложенного в «Майн Кампф», согласно которому человек по природе — примитивен, зол, легко поддается внушению, ленив, не имеет тяги к знаниям, дьявольски воинственен и слепо следует за авторитетами, проявляя готовность к жертвам, но не гуманен в традиционном смысле, Гитлер прежде всего с помощью институционализированной пропаганды во внутренней политике достиг многого из того, к чему он стремился¹⁶. Уже в марте 1933 года, через несколько недель после своего «прихода к власти», он для реализации своего тоталитарного господства создал Имперское министерство пропаганды¹⁷, которому поручил закрепление шкалы ценностей, созданной «Майн Кампф», особенно в искусстве, воспитании и образовании, спорте, «военной подготовке», а также — руководство работой прессы, радиовещания и зарубежной пропаганды. Рассуждения Гитлера о пропаганде, отрывочно процитированные ниже в том порядке, как они расположены в «Майн Кампф», позволяют рассмотреть успехи национал-социализма в особом свете.

В книге говорится: «В области пропаганды никогда нельзя допускать к руководству эстетов или равнодушных: первых — потому, что они в короткое время вместо придания формы и способа подачи содержания, рассчитанных на массы, создадут ему притягательную силу только для литературного чайного общества; вторых надо сторониться со страхом… потому что отсутствие у них собственного свежего восприятия всегда заставляет их искать новые раздражители. Этим людям в короткое время все становится постылым… Они всегда — первые критики пропаганды, точнее, ее содержания, которое кажется им… сначала, слишком банальным, потом — слишком отжившим свой век, и т. д. Они всегда хотят нового, ищут разнообразия и поэтому становятся смертельными врагами каждой политической кампании по завоеванию масс. Потому что, если организация и содержание пропаганды начнет подстраиваться под их потребности, она потеряет цельность и распылится… полностью. Ведь пропаганда нужна не для того, равнодушные господа… чтобы дать вам интересное разнообразие, а чтобы убеждать, убеждать именно массу. Но масса, в силу своей малоподвижности требует определенного времени, прежде чем она… будет готова понять определенные вещи, и только тысячекратное повторение простейших понятий позволит ей, наконец, сохранить их в своей памяти.

Любое разнообразие никогда не должно менять содержание, передаваемое через пропаганду, а постоянно должно, в итоге, вести к одному и тому же. Так, лозунг может быть рассмотрен с разных сторон, только конец любого рассмотрения всегда снова должен возвращаться к самому лозунгу. Только так может и будет пропаганда действовать однородно и целостно… Любая реклама, лежит ли она в области торговли или области политики, приведет к успеху лишь при долгом применении и, в той же степени, — при целостности своего применения»¹⁸.

Пропаганда «есть средство и в этом качестве должна оцениваться с точки зрения ее цели. Следовательно, ее форма будет одной из поддержек цели, которой она служит, и поэтому должна выбираться соответственно»¹⁹.

«Если… такие категории, как гуманизм или красота, исключаются для оценки борьбы, то они не должны также использоваться, как критерии, для пропаганды…

На кого направлена пропаганда? На научную интеллигенцию или на менее образованную массу?