История моей смерти
Шрифт:
Да, очень важное дополнение: в процессе ни влюбленному, ни любимому нельзя ни в коем случае принимать причастие. Иначе Господня кровь Своей силой разрушит все эффекты колдовства, и больной может умереть.
И хорошо, что объект вечной любви — твой лучший друг, сказали Роланду дьявольские книги. Потому что лучший друг — это очень большая жертва. Тот, кто заведует колдовством, такие жертвы любит. И ему плевать, что Роланд ко времени нашей нынешней встречи стал уже не белый волосами. Он стал просто седой.
А что же Этельред, спросил я своего друга. Этельред — верный человек и слишком
Вассал же не виноват, что у него такая мрачная внешность. И покойный отец — колдун. И такой скверный характер, что за единственного своего любимого человека — лорда, друга — Этельред готов умереть или убить кого угодно. Вот убил же сэра Овейна за то, что тот с мечом в руках обвинил Роланда в предательстве. Убил и в назидание повесил на суку.
Более всего меня поразило, что все время плена со мной в одном доме жила Уна. Это ее голубое платье я видел на спинке кресла, когда Гаспар тащил меня в подвал. Уна, Уна со своими жесткими волосами (признак упрямства) и этой вечной любовью. Девушка, с которой я так глупо и печально перепутал в свое время Алису, дай Бог ей счастья. Уна, которая умерла из-за меня, и которую я любил… Дурак.
Алиса недавно заходила ко мне — вместе с сэром Райнером. Это в самом деле она привезла его тогда в Замок Сердца, искать меня; она испугалась за меня, узнав дурные вести, и сама написала королевскому родичу, прося приехать и помочь спасти друга. Ведь только для себя просить наша Алиса не умеет, а если дело касается спасения другого, в таких случаях она — смелее всех. Как раз тогда, по дороге, в этой общей их поездке, Райнер и разглядел, как в свое время разглядел я, какая она есть — тихая рыжая девушка из провинции. Что в нее никак нельзя не влюбиться. Я сказал ей, что все хорошо, что хочу только успеть дописать эту вот книжку. Голова болит очень сильно, и руки все хуже слушаются, надо спешить. Священник посетил меня сегодня утром и совершил все необходимые таинства. Елей больных, мне теперь кажется, похож на елей священников В Католической церкви различаются три вида елея: елей катехуменов (для помазания людей, готовящихся принять крещение), елей больных (им совершают соборование умирающих) и елей священников (им помазают при рукоположении). Мы же все будем священниками, там, куда мы идем…
Алиса просила у меня прощения. Не знаю, за что. Я тоже попросил у нее прощения, потому что нуждаюсь в нем. А потом закрыл глаза и стал думать об Уне. Как она танцевала на катящейся бочке, быстро перебирая белыми маленькими ногами, и взмахивала незабудковыми крыльями, как весенняя бабочка. И о том, каким же я был идиотом.
И о том, что молитвы сбываются. Ведь я под радугой загадал как раз это самое — чтобы с колдуном было покончено, а Роланд спасся. Так оно все и получилось. Мы прошли тем единственным путем, который только и мог нас всех вызволить. Трудно Господу спасать тех, кто так упирается, верно, отец Бонавентура?
Рейнард и Мария поженятся. Я бы заставил их это сделать прямо сейчас, чтобы умереть со спокойной совестью, но они отказываются праздновать, пока… в общем, пока. Пришлось ограничиться честным словом, что они это сделают как можно скорее. Будет очень хорошо. Хорошо иметь брата и сестру.
Добрая новость: Этельред крестился. Пока он сидит в королевской тюрьме, за убийство сэра Овейна и за то, что брал у меня кровь. Роланд пытается всех убедить, что только он виноват, но Этельред уперся, говорит, что сам понимал, что делает, что сам сбил юного лорда с пути. Его даже крестили в подземелье — прямо туда и явился священник. Скорее всего, Этельреда повесят. Он
Робин еще болен. Я здорово его отделал, хотя все-таки проиграл. Он тоже заходил ко мне, с рукой на перевязи, бледный от сотрясения мозга. Мы долго разговаривали, даже выпили вместе — хотя лекарь Гермунд нам обоим и запретил. Они наконец-то примирились с братом — через двадцать пять лет.
Оказывается, барон Хогарт Черного Орла в молодости был очень… как бы сказать поприличней… женолюбив. Но как человек благородный, барон своих бастардов не имел обыкновения выкидывать на улицу, а напротив, держал при себе и намеревался им что-нибудь оставить в наследство. Была у него еще дочка, от какой-то пастушки; барон ее хорошо выдал замуж, правда, за языческого барона, за горы. А Робинова матушка была прачка. Робин — самый старший ребенок сэра Хогарта, поэтому Роланд всегда опасался такого брата. И постарался как можно скорее убрать его с дороги. Он как раз тогда начал заниматься всяческой магией, а дома на вакациях испытывал свои силы. Очень простое заклятие и немного зелья, называется — отворот. Если здесь не замешана какая-нибудь вечная любовь, человек почувствует такое отвращение и ненависть к кому угодно, что погонит за порог, будь это хоть законный сын. Не то что бастард. Еще помогает, если у подопытного характер тяжелый; а барон Хогарт своей склочностью на всю округу был знаменит. Отворот, оказывается, куда легче и быстрее действует, чем приворот. Это очень грустно — хотя, на самом деле, оба они зря. Вот тебе и «Сгораю в любви».
Кончаю писать. Вроде бы все рассказано. Вот, снова пришел брат. Хорошо, что он станет бароном, у него это получится лучше, чем у меня. Он хотел писать под мою диктовку — а я уже все закончил, ведь правда, недурная работа для трех дней?
Голова болит ужасно. Букв почти не вижу. Да принесут мои записи кому-нибудь хоть что-нибудь доброе, завершить их за три дня было нелегко.
Ведь верно, не надо бояться боли? И унижения тоже. Кто же нас может унизить, если Господа и вовсе распяли.
Надо так жить, чтобы ничего не бояться. Ни боли, ни смерти, ни одиночества. А я только перед смертью научился, дурак.
На этом конец моей книги, аминь.
Нет, еще немного. Это очень важно.
Только что ко мне заходил Роланд. Весь в черном — я сперва думал, в трауре по мне. Потом разглядел.
Плакал, прямо на мои записи. Я тоже. Поцеловал меня. Он принял постриг в Святом Мартине, уже принес первые обеты. Теперь он — брат Осанна. Уходит в строжайший затвор. Свое поместье отдает Робину, как старшему брату; тот по праву — барон Черного Орла. А его разбойники станут, должно быть, его вилланами — правда, долго ему придется расплачиваться с пограбленными соседями… В общем, все хорошо. Я попросил Роланда молиться обо мне, и знаю, что он это сделает. Потом попросил уйти — хочу остаться один, когда это случится. Оно случится вот-вот. Уже начинается.
Я люблю тебя, прости меня. Прости меня, братик. Прости, Роланд. И Робин, и Райнер, Алиса, Мария, Гаспар. Мальчик, сын медника. Старички Берта и Годвин. Отец Бонавентура. Я вас всех люблю.
Хотел еще раз увидеть, как Уна танцует. Вот если бы, когда все начнется, ко мне пришла она. И танцевала бы. Ведь с тех пор, как мы забрали ее от цыган, она ни разу не танцевала.
Страшно. Я рад, но все равно очень страшно. Умирать так одиноко, даже когда думаешь, что все будет хорошо. Я знаю. Все уже есть хорошо.
Прости меня, Господи.