История моей жены. Записки капитана Штэрра
Шрифт:
Но это ему не помогло, поскольку я между делом отбил его руку… Остальное уже не интересно, скорее печально.
Вздернув его голову я, по обыкновению, нанес всего лишь один удар и вновь услышал характерный хруст — у основания шеи. Судя по всему, я сломал ему позвонок, так как он отдал концы у меня на глазах. И что печалит меня и по сей день, даже тогда я не почувствовал ничего особенного.
«Выходит, не настолько уж я стар», — подумал я. Вот и все. «Давненько я такими фокусами не баловался», — покачал я головой, когда, склоняясь над ним, увидел, что показалась красная ленточка — струйка крови потекла из уголка рта.
После
И навстречу мне никто не попался.
Медленным, размеренным шагом я продвигался вперед, держась так же спокойно, как до этого. Вернее, не просто спокойно, а как во сне. Помнится, я испытывал необычайную легкость во всем теле, словно шагал по облакам. Так чувствует себя человек, переживший особое потрясение.
Да, чтобы не забыть: даже ледоруб я отыскал — точно так же, без всякой спешки. Нежелательно, чтобы его обнаружили, мне не хотелось иметь никаких дел с полицией, поэтому я стремился избежать даже видимости какой-либо торопливости.
Вот и шел неспешнее обычного. Больше того, пройдя шагов двадцать, остановился и глянул назад.
Мертвый старик лежал на прежнем месте — деталей было не разглядеть. А между тем изрядно рассвело. Голова его свешивалась с тротуара, и автомобиль стоял, неподвижный, заброшенный.
Я зашагал прочь. Где сворачивал в переулок, где пересекал площадь наискосок, словом, запутывал следы, как и положено в таких случаях. И конечно, сорвал бороду… В Лондоне немало домов, где нет ворот или их не запирают на ночь. Я зашел в один из таких дворов и втиснул в люк сточного канала и фальшивую бороду, и носовой платок старика, прихваченный мною по чистой случайности. И стальное кольцо, которое проносил на мизинце лет двадцать — этому досталось по злобе, поскольку оно оказалось чересчур удобным орудием убийства.
Я ведь не хотел убивать старика-то этого, право слово, не хотел. Да и к чему оно мне?
— Ну как, хорошо порезвились ночью? — встретил меня управляющий отеля «Брайтон». — Много выпили?
— И что вы скажете про этих ирландцев? — Он как раз читал утренние газеты, где, вероятно, писали об очередных осложнениях с ирландцами.
— Да, а где же ваша борода? — со смехом спрашивает он, сдвигая очки на лоб. — Куда она подевалась?
Я ничего не ответил.
А он все не унимался. Сказать откровенно, он был чрезвычайно удивлен сегодня вечером. Обрядиться в маскарадный костюм столь солидному человеку — это все-таки немного странно. А еще и бороду прицепить…
Мы затеяли дискуссию по поводу ирландцев, затем я начал что-то рассказывать ему… удивительное дело. Впрочем, теперь я, кажется, догадываюсь, что со мной происходило.
Мой племянник, будучи еще ребенком, однажды ночью сел в постели и принялся оплакивать какого-то чужого человека. Бедный дяденька попал под поезд, и колесами ему отрезало голову. Мальчонка безутешно рыдал. Как оказалось, у малыша была лихорадка с высокой температурой. Но тот чужой человек существовал в действительности: вечером о несчастном случае прочли в газетах.
Так вот, судя по всему, подобное происходит с людьми и во взрослые годы. У тебя какая-либо хворь, температура, лихорадочное состояние, но ты не сознаешь этого или не желаешь с этим считаться. Вот и я принялся рассказывать
— Известна вам история менадов? — адресовал я свой вопрос этому равнодушному человеку. — Это голландско-индийский народ. В прошлом завоеватели, ведут свой род от португальцев, христиане, более того, даже сохраняют старинные фамильные имена, беда лишь в том, что стали они неграми. Знает ли он об этом? В той жарище они должны были измениться, там не выжить, ежели ты не черный. Абсурд, не правда ли?
— Сделались они такие же курчавые, как и местные жители, только очень печальные. С чего, спрашивается, им так уж грустить?
— Потому что там им не место, — сказал я. — Понимаете вы это? — спросил я его. — Способны уловить такую степень абсурда? Есть у вас чутье к подобным вещам?
Управляющий уставился на меня.
— Все в порядке, — сказал он. — Вот только не пойму, чего это вас так бесит?
Горечь моя лишь усилилась.
— Ну неужели вы не понимаете? — воскликнул я. — Не понимаете, что туда попали те, кому там не место? И попытались вытеснить оттуда, подвергнуть угнетению и преследованию тех, кто имеет черный цвет кожи, потому что там их родина. Но теперь завоеватели тоже стали черными, верно? Их тоже презирают, не так ли? — И так далее, все больше распаляясь горечью из-за трагической судьбы отдаленных племен. Я едва не расплакался. Неужели он не ощущает здесь круговорота подлости, каковую можно испытать и во всех других проявлениях, которые мы именуем жизнью? Это извечное злоупотребление человеческими чувствами?
— Потому как сволочная она, жизнь наша, — перешел я на другой тон.
Тут уж и управляющий слегка покраснел.
— Как вам кажется, не унижение ли то, что приходится здесь выносить человеку? В особенности, что касается чувств, — хотел я еще сказать ему и тут умолк. Простая и ясная истина явилась мне.
Поль де Греви — любовник моей жены. Что здесь особенного? И почему ты поднимаешь такой шум из-за измены непорядочной женщины? — Мой пыл враз остыл, меня охватило меланхолическое настроение.
Зато управляющий начал входить в раж.
— Там черных презирают, а здесь специально ездят на Ривьеру загорать дочерна, — усмехнулся он. — Вы правы, вся жизнь — сплошной дом умалишенных, — и привел дополнительный пример.
Он, мол, как-то раз видел в кино, как полярных медведей отлавливают в море сетью, точно рыбу.
Но к тому времени мои мысли уже блуждали в других краях.
— Причем здесь медведи?
— Но ведь это одно и то же, — отвечал он. — Забирают живую тварь оттуда, где ей место, и увозят туда, где ей жизнь не в жизнь. Медведь любит лед, а его везут в Калифорнию. Он привык жить на воле, а его сажают в клетку. Такова жизнь, — усмехнулся он и, подведя итог, сделался гораздо спокойнее. Эта прописная истина явно помогла ему обрести уверенность в себе.
— Но у вас, однако, и темперамент! — язвительно заметил он. — Я и не подозревал. Может, температура подскочила? Или перепили лишнего?
И добавил какую-то загадочную фразу, которую я не сумел расшифровать до сих пор.
— Уж не вы ли теперь тильзитский царь лягушек? — Вопрос наводил на мысль, что собеседник мой и сам по какой-то причине вдруг утратил рассудок.
С тех пор я неоднократно пытался выяснить, существует ли в Тильзите какая-нибудь легенда о царе лягушек. Но никто об этом не слышал.