История моей жизни
Шрифт:
Морское министерство в отношении Думы заняло иную позицию; оно утверждало, что во флоте все обстоит благополучно, не находило нужным вводить в нем какие-либо реформы и лишь требовало средства на постройку нового флота взамен погибшего под Цусимой. Морской министр Диков относился к Думе вполне отрицательно и почти никогда не бывал в ней. Вследствие этого, отношение Думы к флоту стало вполне враждебным. Она находила, что нам нужен флот, но флот боеспособный, а не бутафорский, притом благоустроенный и дисциплинированный, без массы ненужных учреждений и чинов, без тех громадных хищений, которые в то время практиковались во флоте. Поддерживать же, а тем более развивать флот прежнего характера, она признавала ненужным и вредным, а потому в течение ряда лет Дума систематически урезывала кредиты на флот. Мне пришлось ознакомиться с флотом лишь позднее, в конце 1910 года, и я пришел к убеждению, что Дума была права.
Я считал и считаю, что
В течение лета 1907 года комиссия, образованная при Совете государственной обороны, рассматривала проект положения о генерал-инспекторах. Уже прошло более двух лет со времени учреждения этих должностей, причем было установлено, что они подчиняются непосредственно государю, и за это время между ними и мною не произошло ни одного недоразумения, за исключением разве того, что Зарубаев упорно меня игнорировал. Все же решено было, наконец, определить точно функции и права генерал-инспекторов и с этой целью рассмотреть проект положения, составленный по поручению великого князя Сергея Михайловича. По этому проекту все генерал-инспекторы при осмотре ими войск сами отдавали приказания для устранения значительных неустройств и затем доносили государю обо всем, ими виденном. Проект этот отвечал общим предуказаниям государя; комиссия для его рассмотрения была назначена под председательством Газенкампфа. Эверту, который был членом комиссии, я лишь дал указание: настаивать на внесении положения о том, что генерал-инспекторы обязаны сообщать военному министру, куда они едут для инспекции.
Комиссия исполнила работу в течение лета; в ней было много голосов против самостоятельности генерал-инспекторов, но Газенкампф правильно устранял все возражения в этом отношении указанием на то, что общие основания уже утверждены государем и обсуждению комиссии не подлежат. Поэтому комиссия внесла в проект лишь некоторые частные изменения.
Совет государственной обороны приступил к обсуждению проекта 28 ноября. Я заявил*, что проект имеет большое значение, так как от решения вопроса в том или ином смысле зависит характер военного управления и положение военного министра; вопрос об издании положения о генерал-инспекторах возбужден не мною, но так как он поставлен на очередь, то его надо обсудить полностью и вполне откровенно. За два с половиной года, со времени разделения Военного министерства, у меня не было никаких трений ни с начальником Генерального штаба, ни с генерал-инспекторами, так как дело шло по традиции и все заботились именно о деле, а не занимались препирательствами.
В военном ведомстве нет места ни двоевластию, ни многовластию, ни в центре, ни на местах; это особенно важно ввиду того, что военный министр должен давать ответ не только перед государем, но и перед законодательными учреждениями: какой же он может дать ответ за части, ему не подведомые? Такого ответа от него даже могут не принять! Поэтому не только не желательно новым законом закреплять и даже усугублять разделение Министерства, а наоборот, желательно известное хотя бы внешнее его объединение. Я полагал, что генерал-инспекторы, оставаясь в непосредственном подчинении государю, должны быть поставлены в известную зависимость от министра, наравне с командующими войсками в округах; при этом они могут иметь личный доклад у его величества, но без права испрошения высочайших повелений.
Единство управления должно быть и на местах: командующие войсками несут ответственность за свои войска, а потому их авторитет нельзя колебать. Генерал-инспекторы, суть эксперты, повторяющие обучение; о замеченном они должны лишь докладывать командующим войсками и министру, от которых должны исходить все нужные распоряжения. Как в центре, так и на местах, надо проводить принцип, что те, кто работают и несут ответственность, должны пользоваться доверием и властью.
По существу возражений против моего заявления не было, но великий князь Николай Николаевич сказал, что мы не можем уклоняться от высочайших указаний; при произведенном голосовании, голоса разделились поровну - за автономию генерал-инспекторов и за подчинение их министру. Тогда, по предложению председателя, стали рассматривать статьи положения, чтобы выяснить, какие из них можно принять при условии автономии, и большинство их пришлось исключить, чтобы не создавать двоевластия; роль генерал-инспекторов при этом сильно суживалась, и они вне времени инспекции
Во время бывших прений произошло несколько любопытных инцидентов.
Раньше всего оказалось, что великий князь Николай Николаевич не знал взаимных отношений министра и командующих войсками, и когда я предложил приравнять к последним генерал-инспекторов, спросил меня: "А каково же будет положение министра? Ведь должность командующего войсками самая высокая в военном ведомстве!" Я ответил, что военный министр стоит выше, что командующие войсками пишут ему рапорты, да и главнокомандующие Петербургским военным округом (и он сам), вероятно, потому пишут министру рескрипты, чтобы не писать ему рапортов. Министр среди командующих войсками есть первый между равными*.
Затем великий князь меня спросил: а что же делать генерал-инспектору, если в каком-либо округе его указания не исполняются? Я ответил, что не вполне представляю себе того командующего войсками, который отказался бы исполнять мое требование; если такой все же нашелся, то я его спросил бы, желает ли он и дальше командовать войсками? Этот ответ оказался убедительным.
Наконец, инцидент более серьезный произошел с Зарубаевым, на первом же заседании. Когда мы дошли до внесенной по моему требованию статьи о том, чтобы генерал-инспекторы сообщали министру, когда и куда они едут инспектировать, то председатель мне сказал, что это статья излишняя: он сам был десять лет генерал-инспектором и всегда сообщал министру о своих поездках, хотя в законе об этом и не было сказано, но этого требует такт и простое приличие! Я заявил, что все же настаиваю на сохранении статьи, так как в этом году один из генерал-инспекторов ездил два раза в отдельные округа, не предупреждая меня об этом, и я до сих пор не знаю, что он там видел. Вопрос этот имеет для министра значение и с бюджетной точки зрения: разъезды этого генерал-инспектора стоили 25000 рублей*; если и другие будут также разъезжать и рассылать своих чинов, то получится расход, имеющий значение для бюджета, за который ведь отвечает министр! Статья была оставлена в положении. Зарубаев во время этого разговора упорно молчал.
Через день, 30 ноября, ко мне заехал великий князь Николай Николаевич сказать, что Зарубаев обиделся на мои слова, так как видит в них намек, будто он хочет нажиться на прогонах, а поэтому хочет подать в отставку. Великий князь полагал, что я этого вовсе не имел в виду и Зарубаева можно было бы успокоить, но я заявил, что именно имел в виду, что Зарубаев ездит не для дела, а только для получения прогонов, так что, если это будет продолжаться, надо будет доложить государю о его несоответствии! Для великого князя это было вполне неожиданно, и он решил предоставить Зарубаеву делать, что он хочет.
На следующий день, 1 декабря, я был с докладом у государя. По окончании доклада я спросил, был ли у него Зарубаев? Оказалось, что не был. Я передал все, что произошло в Совете и мой разговор с великим князем. Государь спросил, как же поступить дальше? Я сказал, что надо предоставить Зарубаеву делать то, что он хочет - уходить или оставаться; в последнем случае он, несомненно, будет помнить данный ему урок. Государь с этим согласился. Зарубаев же молчал и оставался в должности.
Вскоре после того, 28 декабря, по моему настоянию у Коковцова собралось совещание; он пригласил к себе государственного контролера и меня для того, чтобы договориться по двум моим делам, по которым ни переписка, ни совещания наших подчиненных не приводили к соглашению: о сокращении числа денщиков и об изменении путевого довольствия. По первому вопросу мне довольно легко удалось убедить обоих своих противников, но по второму споры были долгие. Мои оппоненты ничего не возражали против справедливости моего проекта, но говорили, что путевое довольствие, производимое на предложенных мною основаниях, будет обходиться дороже прежнего. Доказать им противное я не мог, так как это доказательство мог дать лишь опыт; но я заявил, что все же должен настаивать на своем проекте, если не ради экономии, то ради чистоты рук, и привел им примеры злоупотреблений прогонами со стороны генералов Квицинского, Федорова и Зарубаева. Этот довод подействовал, и я добился согласия на введение нового положения в виде опыта на два года, но со значительным уменьшением суточных. Для выяснения относительного размера расходов по старому положению и по новому Интендантство, отпуская по новому положению, должно было вести особый счет, сколько оно должно было бы отпустить по старому.